Якуб Колас - На росстанях Страница 17

- Учиться нам, брат, еще надо много, - заметил Турсевич. - Я, например, думаю в учительский институт подаваться.

- И я чувствую, что надо учиться, но сердце мое никак не лежит к институту. Ведь что такое институт? Это та же самая казарма-семинария. Разница только в том, что институт окончательно убьет все более или менее живое в нашей душе, что еще не убила семинария, и из учителя сделает сухого кащея-чиновника.

Лобанович в глубине души почувствовал какую-то неприязнь к другу; ему показалось, Турсевич задумал нечто не согласное с теми взглядами, в которых, как все время считал Лобанович, они не расходятся.

И уже до самой станции друзья шли молча, поглощенные своими мыслями. Распрощались они сердечно.

- Не забывай же меня, - сказал на прощание Турсевич.

- Теперь, брат, твоя очередь навестить свое старое место службы.

XVII

- Ну, как же вам, паничок, гостилось?- спрашивала Лобановича сторожиха.

- Ой, бабка, хорошо гостилось! "Было што пiты i есты, але прынукi ны было" ["Было что пить и есть, но понуждения не было", то есть всего было вдоволь, но недостаточно настойчиво приглашали есть и пить], - ответил учитель поговоркой полешуков.

- У меня, паничок, щи от обеда остались, может, вы похлебали бы немного?

- Нет, бабка, есть я не хочу.

- Так, должно быть, вас тот панич хорошо угощал?

- А как же! Угостил на славу.

- Ну вот и хорошо, паничок.

К бабке кто-то пришел. Она тотчас же вышла в кухню, а Лобанович сел за ученические тетради. Просмотрел, положил их на место и несколько раз прошелся по комнате. Все это время он чувствовал, что ему чего-то не хватает. Чего? Известное дело, ему нужно повидать панну Ядвисю. Нет, это не так. Ему просто хочется повидать ее. Какая же тут нужда? Разве он хочет сказать ей что-нибудь? А почему же нет? Разве это будет неправда, если он придет к ней и скажет: "Я пришел к тебе потому, что хочу видеть тебя, хочу слышать твой голос: он звучит для меня, как весна; хочу услышать твой смех, потому что он, как луч солнца, освещает мне душу. Я пришел к тебе потому, что привело меня сердце".

"Нет, дудки, брат, ты этого не посмеешь сказать ей. Так может сказать Суховаров, потому что у него слова не от сердца и ни к чему не обязывают его, - говорил себе Лобанович. - Чем меньше думать, тем лучше. Просто захотел пойти и пойду".

Минуту или две спустя Лобанович быстро перескочил через невысокий забор, отделявший школьный двор от двора подловчего, и постучал в дверь. Никто не шел открывать: то ли не слыхали стука, то ли никого не было дома.

Он постучал сильнее. Послышались чьи-то шаги. Дверь стукнула и открылась.

- Есть кто дома? - спросил учитель служанку подловчего.

- Пан с панею поехали в Хатовичи, дома паненки и Чэсь.

- Просим, просим! - подбежала Габрынька и пригласила Лобановича заходить.

Маленькая смуглянка, казалось, была очень рада гостю. Живые глазки ее так и светились радостью.

- Пожалуйста, прошу в комнату!

Габрынька взяла лампу и повела гостя в просторную комнату.

- Садитесь, пожалуйста.

- Я, возможно, не вовремя пришел и помешал вам работать? - спросил Лобанович.

- Помилуй боже! Какая у нас работа! Вы так редко к нам заходите...

- ...что имею право иногда и прервать вашу работу, особенно если она неприятная.

- Всей работы, пане учитель, никогда не переделаешь.

- Это верно.

- Нельзя ли узнать, что верно? - раздался веселый голос Ядвиси. Добрый вечер, пане Лобанович!

Ядвися протянула руку, вскинула на учителя свои чистые темные глаза и задержала на нем взгляд, будто читая что-то на его лице.

- Что это вас не видно нигде? - проговорила она. - И к нам не заходите...

- Если бы я к вам часто заходил, то, вероятно, не заметил бы, как вы похорошели, - засмеялся в ответ Лобанович.

Ядвися на мгновение опустила глаза.

- Теперь я вас понимаю, - сказала она. - Вы ждали, пока я похорошею, потому что такую, какой вы знали меня до сих пор, вам неприятно было видеть? Правда?

- А панна Габрыня за это время постарела, - не отвечая на вопрос панны Ядвиси, проговорил Лобанович.

- Ну, что это вы! Будто сговорились! - запротестовала маленькая Габрынька. - И папка называет меня старенькой, и вы то же говорите.

- А вы мне не ответили, - стояла на своем Ядвися. - Я от вас не отстану, пока не ответите.

- Ну, в таком случае я никогда не отвечу вам: ведь мне будет очень тяжело, если вы отстанете от меня.

Ядвися притворилась рассерженной и нетерпеливо топнула ножкой.

- От вас никак нельзя правды добиться. А вот же я отстану: хочу посмотреть, как вам будет тяжело.

Ядвися отошла в сторонку и села на диван.

Лобанович забился в темный угол комнаты.

- Куда же вы спрятались? - спросила Габрынька.

- Я не хочу, чтобы ваша сестра видела, как мне тяжело.

Девушки залились веселым смехом. Ядвися сняла с лампы абажур и подошла к Лобановичу.

- Дайте посмотреть, как вам тяжело.

- А теперь мне совсем легко! - засмеялся Лобанович.

- У вас семь пятниц на неделе! - сказала Ядвися и попросила его ближе к лампе.

Учитель и девушки сели возле стола.

- Где же вы были и кого видели, пока мы здесь старели и хорошели? - не выдержала панна Ядвися, чтобы не засмеяться.

Лобанович смотрел на ее веселое и действительно похорошевшее лицо, на тонкие, красиво изогнутые брови. Ему так приятно было в компании этих двух милых девушек.

- Прежде всего прошу прощения, что не передал вам поклонов от Суховарова и Турсевича.

- Ну, как живет пан Турсевич?

- А почему вы сначала не спросили, как живет Суховаров? - спросил Лобанович и внимательно посмотрел на Ядвисю.

Ядвися и Габрыня переглянулись, и лица их осветились улыбками. Как видно, у них был разговор о Суховарове, и они нашли в нем что-то такое, над чем теперь смеялись.

- Вы не слыхали, как пан Суховаров играет на гитаре? - спросила Габрыня, не выдержала и залилась смехом.

Ядвися сдерживалась, поглядывая на учителя, а потом и она засмеялась, да так заразительно, что и Лобанович хохотал, глядя на нее, даже маленький Чэсь, который все время сидел молча возле печи, не мог не засмеяться.

- Если разрешите, я скажу причину вашего смеха.

Сестры сразу перестали смеяться.

- Ну, скажите! - разом проговорили они.

- У вас шел разговор о Суховарове. Вы представили себе, какой вид имели бы губы пана Суховарова, если бы он начал играть на гитаре и сам себе подпевать.

Ядвися опустила голову. Однако, взглянув затем на Габрыньку, она не могла удержаться от смеха и дала ему полную волю.

Лобанович догадался, что правильно понял причину их смеха.

- Что, правда?

- Вы не мастер отгадывать, - ответила Ядвися. - Все это вы сами выдумали.

- Панна Габрыня, наверно, скажет правду.

Габрыня взглянула на Лобановича, потом на Ядвисю. Девушки снова засмеялись.

- Вы правдивы или нет? - неожиданно спросила учителя Ядвися.

- Почему вы об этом спрашиваете? - слегка удивился Лобанович, глядя ей в глаза.

- Просто мне интересно знать.

- Что бы я вам ни ответил, все равно не поверите.

- Почему вы думаете, что я вам не поверю?

- Если бы вы мне верили, то, я думаю, не стали бы спрашивать у меня о правдивости.

- Но вы не знаете, верю ли я вам или нет, не знаете, считаю ли вас правдивым. Мне просто хочется от вас услышать, что вы думаете о себе.

- Значит, вы сами обо мне уже думали? - усмехнувшись, спросил учитель.

Ядвися немного смутилась, и едва заметный румянец выступил на ее щеках.

- Если вы встречаете человека, то не можете о нем не подумать, серьезно проговорила она.

Лобанович на минуту задумался.

- Признаться, я никогда не интересовался этим вопросом. Здесь, на Полесье, где людей встречаешь мало, может быть, и подумаешь о каждом человеке, который пройдет перед твоими глазами. Но в городе, где не успеваешь более или менее основательно заметить лицо каждого встречного, я думаю, это просто невозможно. Может, где-нибудь в мозгу подобный процесс и происходит, но в нашем сознании он по-настоящему не отражается.

- Я в городах не была, - ответила Ядвися, слегка нахмурившись.

- Ах, Ядвиська! Что же это мы, и не поблагодарили пана учителя за книги?

- Простите, я и забыла. Очень благодарны вам, - проговорила Ядвися.

- А вы прочитали их?

- Давно прочитали, - ответили девушки.

- Я еще принесу, если книги понравились.

Служанка принесла самовар. Сели пить чай.

- Ну, а как все же вам понравились книги? - спросил Лобанович девушек за чаем.

- Очень интересные книги! - сказала Габрынька. - Мы их читали целыми вечерами.

- Действительно ли все это было в жизни, что там написано? - спросила Ядвися.

- Каждый самый правдивый рассказ, разумеется, не есть фотография, но в его основе лежит правда. И каждое обыкновенное явление жизни, если облечь его в красивую форму и осветить тем или иным мировоззрением, да к тому же еще показать внутренние, часто незаметные, скрытые пружины, движущие поступками человека, может стать темою очень интересного рассказа. Взять хотя бы для примера вас. Можно было бы, - если, разумеется, нашелся бы настоящий художник, - интересно написать, как в глухом Полесье воспитывались и росли две красуни сестры. Эти девушки хотят вырваться на широкий простор жизни, потому что их убивает и губит гнилой воздух полесских болот и грязь разных подонков "культуры". Вот вам основа рассказа, драмы или чего хотите... Для писателя здесь открываются широкие возможности.