Игорь Свинаренко - Наши люди Страница 17

Обходить закон?! Я всю жизнь работал, не забывая о нравственности, о морали, о совести! Я не очень понимаю, как во имя интересов своего клиента можно втаптывать кого-то в грязь, оскорблять, убивать, ломать и так далее.

Нравственные основы! Они присущи многим, а может, и большинству адвокатов старшего поколения. Впрочем, да, согласен, младшему поколению нравственные основы присущи, увы, в меньшей степени...

-- Самое главное, что сделали в жизни и чем гордитесь -- это что?

-- То, что я стал адвокатом. Это главное, и я этим горжусь.

-- Красивый ответ. А если все-таки о достижениях?

-- Ну, не знаю, столько всего было... Вот я помню одно дело, оно было лет двадцать назад, никого оно особенно не заинтересует. Это был простой человек, фамилия его Плетнев -- это было в Калязине, если не ошибаюсь. Ему предъявили банальное обвинение -- обыкновенное хищение... Но я добился его реабилитации, и это запало мне в память на всю жизнь. Там было много всяких трудностей и неожиданных поворотов и мало надежд, но удалось опровергнуть его вину. А настоящего преступника после нашли...

Помню, было потрясающее дело -- обвиняли одного цыгана. Он и его "сообщники" по дешевке скупали в колхозах бросовых, что называется, лошадей, откармливали их, потом меняли в колхозах же на бычков, последних тоже откармливали и сдавали на мясокомбинат. Так вот, цыган привлекли за спекуляцию, скупку и перепродажу с целью наживы! Это был честный бизнес, председатели колхозов на допросах объясняли выгодность сделки: все равно бы скотина сдохла от бескормицы, а тут живые деньги ни за что. Там была долгая история, но в итоге суд этих цыган освободил. Я это запомнил по очень многим причинам. Само дело было интересное. И потом, замечательный был этот цыган, мой подзащитный Назаров! Абсолютно неграмотный: когда надо было подписываться под протоколом, он крестик ставил. Ну, невероятной красоты был парень! И какого-то удивительного, мне казалось, благородства. И вот все было закончено, все обошлось, и они меня... в табор пригласили. В настоящий цыганский табор! Они хотя и осели, но шатры держали. И я в этом таборе... Они мне пели песни -- не городские романсы какие-нибудь, псевдоцыганские иногда, а народные, настоящие цыганские, по-цыгански.

-- И они вам пели: "К нам приехал наш любимый Генрих Палыч дорогой!"

Он сначала принимается подпевать и после спохватывается:

-- Нет, такого я как раз не помню... Это как раз пошлятина немного, мне кажется.

-- А подносили стакан: "Пей до дна, пей до дна, пей до дна!"?

-- Ну конечно, конечно, подносили, было дело. И костры жгли, шашлыки делали.

-- И плясали для вас?

-- Танцевали. Ну, не совсем так специально для меня, они просто веселились. Понимаете, табор! Но, конечно, и для меня тоже. Вот такие были у меня интересные дела! Интересны не обязательно только те процессы, о которых пишут все газеты. Хотя, конечно, безумно интересным было дело ГКЧП. Убийства у меня были очень интересные. Между нами говоря, я же и знаменитого Славу Япончика, который в Америке теперь, защищал дважды.

-- Ну и как?

-- Один раз удачно, а другой -- нет: он получил огромный срок, и лично я ничего не смог сделать. Хотя это был совершенно несправедливый, неправильный приговор... Никакой это был не рэкет! Они просто выколачивали у должника его долг, и больше ничего! С моей точки зрения, тут было всего лишь самоуправство. А квалифицировали это как разбой. Это совершенно неправомерная позиция, которая тогда торжествовала, и мы ничего не могли сделать -- это было давно, лет пятнадцать назад.

-- А дело ГКЧП вы назвали как-то через запятую... Я-то думал, что это была заметная веха.

-- Знаете, в деле ГКЧП есть одно обстоятельство, которое не дает мне возможности говорить о нем как о деле, которое... Ну, как вам сказать... Оно ведь не окончено. Его прекратили по амнистии, на полуслове. Моя работа не кончилась итогом! Я-то хотел, чтоб Лукьянов был оправдан, я был убежден, что так оно и случится, как это случилось с Варенниковым. Если бы дело дошло до завершения...

-- Так как сказать о деле ГКЧП в двух словах?

-- Никакой измены Родине ни у кого не было, смешно и кощунственно было говорить об этом. Если кто-то и допустил формальные нарушения, так они никакого отношения к измене Родине не имели. Изначально искусственно из ничего создавали дело. Совершенно абсурдно: ведь того государства, против которого совершались действия, уже к тому времени не было! Дело чрезвычайно интересное, одиозное и так далее, но оно для меня чисто профессионально кончилось не совсем тем результатом... Гонорары

-- Говорят, вы иногда ведете дела бесплатно.

-- Ну, что значит -- бесплатно? Ну, с небольшой оплатой, практически бесплатно. Вот дело Ивинской практически бесплатное. Это, вы знаете, возлюбленная Пастернака, которая четырнадцать лет с ним прожила, она дважды сидела из-за него в тюрьме. Ну, что значит "из-за него" -- благодаря связи с ним, не из-за него, а из-за КГБ, конечно. Ивинская была арестована последний раз сразу после смерти Пастернака, у нее был изъят весь архив. Бумаги эти не конфисковали, к делу их не приобщали -- а просто забрали на временное хранение -- до ее освобождения. Ивинскую после реабилитировали, признали, что она дважды сидела ни за что. Казалось бы, чего проще -- извиниться перед ней и вернуть изъятое! Но -- уже десятилетия прошли, а она не может получить архив. ЦГАЛИ не хочет его отдавать, придумывает разные предлоги: якобы эти бумаги -- достояние народа, то-се, третье-десятое.

В общем, я не беру денег, когда дело мне профессионально интересно, когда я убежден, что попрана справедливость и ее нужно отстаивать. Когда есть эти два момента, я пренебрегаю вопросом материального обеспечения.

-- А вообще размер вашего гонорара -- это коммерческая тайна?

-- Об этом не принято говорить. Это вещь достаточно интимная. Клиент может скрывать свое богатство или не хочет показаться жмотом. Ну вот Ивинская -- откуда у нее деньги? Пенсионерка... Я и не взял бы от нее денег, я считаю, это мой нравственный долг перед памятью одного из величайших поэтов. Но, с другой стороны, если приходит ко мне современный нувориш... Бывают случаи, когда я назначаю гонорар, а мне отвечают: "Ну что вы, мы больше будем платить!" Ну, что же, платите больше, пожалуйста.

-- А наоборот? Если гонорар кажется клиенту слишком большим, он уходит?

-- В принципе это, наверное, возможно. Но я не помню конкретно таких случаев. Одиночество?

-- Вы живете один...

-- Да... Моя жена была врачом, мы познакомились в Калинине. Я ее увидел случайно на набережной Волги. И сказал себе: вот женщина, которая мне нужна! Я потом ее нашел -- чудом...

-- Как, вы не стали с ней сразу знакомиться?

-- Сразу -- не мог: она была не одна. Потом у нас начался очень бурный роман, который продолжался всю жизнь -- до последнего ее дня. Она, к сожалению, очень долго и тяжело болела; злокачественная опухоль. Вот. У нас была достаточно счастливая жизнь. Взаимная любовь! У нас многое удачно получалось... Прошло уже много лет, с тех пор как ее не стало.

-- Известно, что ваша дочь Ирина со своей семьей живет за границей. Она эмигрировала?

-- Нет, это не эмиграция. Мой зять Игорь Ковалев работает по контракту на студии в Лос-Анджелесе, что называется, в Голливуде. Он -художник-мультипликатор, автор "Пластилиновой вороны", "Его жена -- курица", "Следствие ведут колобки". Игорь -- один из самых выдающихся мультипликаторов. Он там уже дважды получил золотые медали, международные. А моя дочь -- профессиональная переводчица. С ними и моя внучка Аля.

-- Кто ваши друзья?

-- Всю жизнь я был богат друзьями. Врач Владимир Гельман, физик Николай Лотоев, нейрохирург Мурат Саламов -- это старые друзья. Но, как это ни странно, большинство моих друзей -- молодежь, это мои ученики: Александр Гофштейн, Эдик Моргулян, Элеонора Сергеева... Я очень люблю молодых, я себя с ними хорошо чувствую.

-- В прессе сообщалось, что вы начали вести модную ночную жизнь...

-- Нет, я так немножко посмотрел, чем живет Москва ночью... Не понравилось мне. Не заинтересовало меня это. Сходил в пару ночных клубов. Мне было скучно. Что именно скучно? Все! Признания

-- Вы жалеете о чем-то, что вы по работе сделали не так, как следовало?

-- Конечно, конечно! Очень много было сделано не так. Вы знаете, что такое "философия на лестнице". Это когда острый разговор кончился, уходишь, и на лестнице приходят самые умные мысли: "Эх, что ж я того-то не сказал! А другое не так сказал!" Вот так часто кончается процесс -- после того как выступил, идешь домой и думаешь... Редчайшие случаи, редчайшие, когда я доволен был своими выступлениями. Чаще извожу себя: "Ах, зачем же, как же я забыл сказать что-то, эх..."

-- То есть совершено множество ошибок, но вы это мужественно переживаете?

-- У меня было несколько дел, воспоминания о которых заставляют меня страдать.

-- Мы их не сможем назвать?

-- Одно из этих дел было связано с обвинением в убийстве. Это еще когда я работал в Калинине. То дело слушалось много раз -- и в областном суде, и в Верховном суде... Я был убежден -- да и теперь убежден, -- что мой подзащитный не убивал. Я много лет бился, боролся, я многого достиг: удалось перейти на другую статью, вместо первоначальных двенадцати осталось пять лет, -- но я не успокаивался. Я считал, что они должны быть оправданы, и боролся за это. Дело интересное, о нем надо долго рассказывать, оно заслуживает отдельного описания... В те годы безумно трудно было добиться оправдания... Мне не удалось. Это дело до сих пор доставляет мне страдания.