В Вересаев - Да здравствует весь мир ! (О Льве Толстом) Страница 17

Женился. Этим "он делал приятное для себя, приобретая такую жену, и вместе с тем делал то, что наивысше поставленные люди считали правильным". Но "очень скоро, не далее, как через год после женитьбы, Иван Ильич понял, что супружеская жизнь, представляя некоторые удобства жизни, в сущности, есть очень сложное и тяжелое дело, по отношению которого, для того, чтобы вести приличную, одобряемую обществом жизнь, нужно выработать определенное отношение. И такое отношение выработал себе Иван Ильич. Он требовал от семейной жизни только тех удобств домашнего обеда; хозяйки, постели, которые она могла дать ему, и, главное, того приличия внешних форм, которые определялись общественным мнением. В остальном же он искал веселой приятности и, если находил ее, был очень благодарен; если же встречал отпор и ворчливость, то тотчас же уходил в свой отдельный выгороженный им мир службы и в нем находил приятность".

В таком же роде любовь и Позднышева в "Крейцеровой сонате". Впервые познал он любовь еще пятнадцатилетним мальчиком, - познал голо, грубо, в объятиях проститутки. Женщина превратилась в "сладкое нечто" - во вкусное женское мясо. "Мне хотелось плакать о навеки погубленном отношении к женщине... Я стал тем, что называется блудником. А быть блудником есть физическое состояние, подобное состоянию морфиниста, пьяницы, курильщика... Как пьяницу и морфиниста можно узнать тотчас же по лицу, по приемам, точно так же и блудника. Простого, ясного, чистого отношения к женщине у него никогда не будет. По тому, как он взглянет, оглядит молодую женщину, сейчас же можно узнать блудника. И я стал блудником и остался таким, и это-то и погубило меня".

В свое время Позднышев влюбляется, женится. Все, конечно, происходит очень просто, без всяких этих "радостных ужасов", которые испытываются Наташами и Левиными. "Джерси было ей особенно к лицу, также и локоны. После проведенного в близости с ней дня захотелось еще большей близости". И вот брак. С одной стороны - мужчина-блудник, у которого горят глаза на женское мясо, с другой - женщина, "или раба на базаре, или привада на капкан".

Ясно заранее, что такое будет между ними любовь.

"Влюбленность истощилась удовлетворением чувственности, и остались мы друг против друга в нашем действительном отношении друг к другу, то есть два совершенно чуждых друг другу эгоиста, желающие получить себе как можно больше удовольствия один через другого".

Приятно вкусное женское мясо, когда человек голоден. Но он насытился, а оно все перед глазами, это мясо - назойливое, доступное и ненужное, противное в своей доступности и ненужности. "С братом, с приятелями, с отцом, я помню, я ссорился, но никогда между нами не было той особенной, ядовитой злобы, которая была тут. Рассудок не успевал подделать под постоянно существующую враждебность друг к другу достаточных поводов. Но еще поразительнее была недостаточность предлогов примирения. Иногда бывали слова, объяснения, даже слезы, но иногда... Ох! Гадко и теперь вспомнить, после самых жестоких слов друг другу вдруг молча взгляды, улыбки, поцелуи, объятия... Фу, мерзость! Как я мог не видеть всей гадости этого тогда..."

Тогда он этого не видел. И только великое несчастие - кровь и убийство - раскрыло глаза живому мертвецу, и он увидел, что он не женским мясом тешился, а все время безумно топтал и убивал бесценную живую жизнь.

"Я удивлялся нашей ненависти друг к другу. А ведь это и не могло быть иначе. Эта ненависть была не что иное, как ненависть взаимная сообщников преступления... Как же не преступление, когда она, бедная, забеременела в первый же месяц, а наша свиная связь продолжалась. Вы думаете, что я отступаю от рассказа? Нисколько! Это я все рассказываю вам, как я убил жену. Дурачье! Думают, что я убил ее тогда, ножом, 5 октября. Я не тогда убил ее, а гораздо раньше. Так точно, как они все теперь убивают, все, все..."

И разбита жизнь Позднышева. И в мертвом одиночестве умирает в своей семье Иван Ильич. И не случайно это так. Сурова и огромно-серьезна живая жизнь в своих строго-радостных тайнах. Горе безумцам, которые, гуляючи, входят в ее таинственное святилище, которые ждут от нее "удовольствия" и "легкой приятности". К святотатцам жизни живая жизнь беспощадна. "Виноград их от лозы Содомской и с полей Гоморрских; ягоды их - ягоды ядовитые, грозды их горькие; вино их - яд драконов и гибельная отрава аспидов. Мне отмщение и Аз воздам" (Второзак. XXXII. 32-35).

XI

"МНЕ ОТМЩЕНИЕ"

"Мне отмщение и Аз воздам".

Таков эпиграф над "Анной Карениной". "Кому - мне"? Главное - за что "отмщение"?

Обыкновенно "идея" романа, закрепленная этим эпиграфом, понимается так, как высказывает ее, например, биограф Толстого П. И. Бирюков: "Общая идея романа выражает мысль о непреложности высшего нравственного закона, преступление против которого неминуемо ведет к гибели, но судьей этого преступления и преступника не может быть человек".

Но прежде всего - в чем же преступление Анны? Без любви выданная за человека много старше ее, она полюбила другого. Это не легкомысленная светская интрижка, а любовь глубокая, серьезная. После долгой и тяжелой борьбы с собою Анна порывает с мужем и соединяется с любимым человеком.

"- Как из-за меня ты могла пожертвовать всем? Я не могу простить себе то, что ты несчастлива.

- Я несчастлива? - сказала Анна, с восторженною улыбкою любви глядя на Вронского. - Я, как голодный человек, которому дали есть. Может быть, ему холодно, и платье у него разорвано, и стыдно ему, но он не несчастлив. Я несчастлива? Нет, вот мое счастье"...

За это-то преступление "высший нравственный закон" карает Анну смертью! В нынешнее время мы ко всему привыкли. Но если бы человеческий суд за такое преступление приговорил женщину к смертной казни, то и наши отупевшие души содрогнулись бы от ужаса и негодования.

"Преступление против высшего нравственного закона неминуемо ведет к гибели"... Ведь это же - истина из прописей, фальшивая, как все прописные истины. Вот, например, подруга Анны, развратная княгиня Бетси Тверская. Она живет в связи с Тушкевичем, заигрывает с Облонским, пытается заманить его к себе, чтобы отдаться ему, - и никакой из этого гибели для нее не получается. "Анна думала: почему для других, для Бетси, например, все это было легко, а для нее так мучительно". Не всегда, значит, действие "высшего нравственного закона" так уж неминуемо.

Для читателя с живою душою совершенно очевидно, что никакого преступления Анна не совершила. Вина не в ней, а в людском лицемерии, в жестокости закона, налагающего грубую свою руку на внезаконную жизнь чувства. Если бы в обществе было больше уважения к свободной человеческой душе, если бы развод не был у нас обставлен такими трудностями, то Анна не погибла бы... Такой читатель просто пропускает эпиграф романа мимо сознания: слишком ясно, - никакого тут не может быть места для "отмщения".

И однако это не так. Над Анною стоит великий, грозный мститель, неумолимо ведет ее к гибели и говорит: "Мне отмщение и Аз воздам".

Проследим историю Анны.

"Во время губернаторства Каренина тетка Анны, богатая губернская барыня, свела его со своею племянницею и поставила его в такое положение, что он должен был или высказаться, или уехать из города. Алексей Александрович долго колебался. Но тетка Анны внушила ему через знакомого, что он уже компрометировал девушку и что долг чести обязывает его сделать предложение. Он сделал предложение и отдал невесте и жене все то чувство, на которое был способен". Брак был заключен. Молодая девушка "вышла замуж за человека, который был на двадцать лет старше ее, - вышла замуж без любви или не зная любви".

Без любви протекли и все восемь лет их брачной жизни. "Любит? - с насмешкою думает Анна. - Разве он может любить? Если бы он не слыхал, что бывает любовь, он никогда бы не употреблял этого слова. Он и не знает, что такое любовь. Они не видят, что я видела. Они не знают, как он восемь лет душил мою жизнь, душил все, что было во мне живого, - что он ни разу не подумал о том, что я живая женщина, которой нужна любовь. Не знают, как на каждом шагу он оскорблял меня и оставался доволен собой".

Так живут они, и лгут друг перед другом, лгут перед собою, и притворяются, будто между ними есть то, что единственно освящает соединение женщины с мужчиною, что претворяет в светлое таинство грубую и низменную видимость. Каренин говорит жене нежные, любовные слова - "тем тоном, который он всегда почти употреблял с ней, - тоном насмешки над тем, кто бы в самом деле так говорил". Когда Анна, возвращаясь из Москвы, увидела на вокзале мужа, "ее поразило чувство недовольства собой, которое она испытывала при встрече с ним. Чувство то было домашнее, знакомое чувство, похожее на состояние притворства, которое она испытывала в отношениях к мужу; но прежде она не замечала этого чувства, теперь она ясно и больно сознавала его". Чуткая в подобных делах Долли при первом же взгляде на жизнь Карениных ощущает "что-то фальшивое во всем складе их семейного быта".