Александр Башкуев - Призванье варяга (von Benckendorff) (части 1 и 2) Страница 17

Матушка невольно смеется в ответ:

- "Это -- пустое. Будь я семи пядей во лбу -- в одиночку мне с этим не справиться. А в России не так уж много ученых, готовых возиться в ретортами, да пробирками. Была я на днях в Академии -- решила, что попала на поэтический вечер... При том, что почти никто из них не знал, что называется кислород и зачем он такой нужен...

Если же собрать всех дельных людей, да заняться с ними чем-нибудь важным, всегда найдется куча шпионов, готовых любою ценой все развалить".

Государыня цепко следит за лицом юной племяшки, а потом улыбаясь, целует ее:

- "Если б ты согласилась, не вышла бы из этой комнаты! Я не хуже тебя понимаю, что половина моих ученых -- шпионы. Пока я не смогу учить своих собственных -- не знаю, кому и поверить".

Бабушка будто задумывается, опять прикрывает глаза рукою и с горечью шепчет:

- "Вывозила я из Саксонии дельных ребят. Дала им лабораторию, деньги и кафедру. Набрала им дельных учеников...

Через неделю один попал под телегу, а другой свалился в канал. Шешковский доказал, что оба -- убиты, но убийц не сыскал... С той поры мои академики больше по виршам... Жить-то всем хочется".

Бабушка вдруг озлобляется и сквозь зубы цедит:

- "Когда мы в России начнем делать паровики, искусственный порох, станки -- токарные, сверлильные, фрезерные, - друзья в Европе сон потеряют. А враги -- и подавно. А пока бессонница у меня..."

Бабушка закусывает губу и все ее годы вдруг сразу же проявляются на ее старом лице. Она морщится, будто от нестерпимой боли и как будто выплевывает:

- "Англия не продала мне патент на паровую машину. Пруссия отказалась продать токарный станок, да полученье резцов, фрез и сверел. А ведь это -кузены мои!

Хотят оставить меня в лаптях, да с дубиной... Вот такие у нас с тобой родственнички..."

Государыня в сердцах машет рукой, а потом манит к себе мою матушку и почти шепотом произносит:

- "А если все это у них попросит не Русская Императрица, но владетельница крохотной Латвии? С тем, чтоб восстать против грозной России? Я ведь неспроста тебе распиналась про значение Даугавы. Если в Риге вспыхнет мятеж, мы в Петербурге кладем зубы на полку.

Вообрази же, что в Риге действительно антирусский мятеж. Объявляется Герцогство, скажем, Латвийское со своим флагом, гербом и всем прочим. Но, Герцогство сие продолжает платить налоги в казну. Пусть в меньшем размере. России не выгодно на него нападать -- любая война ударит русский карман.

Герцогству ж невыгодно совсем отделяться -- оно слишком мало и слабо, чтоб тягаться с русским медведем. Но оно просит союзников помочь ему с производством. Нарастить хоть какие-то мускулы..."

Бабушка на миг прерывается, берет со стола чашечку кофе, с наслаждением ее выпивает, а потом говорить, будто -- невидимым слушателям:

- "Вообрази же, что Герцогство это становится чем-то навроде Бельгии для французов. Низкие налоги, свобода для банков, относительная свобода простому народу... Бельгия сейчас приносит галльской казне больше прибыли, чем сама французская экономика. И при этом Франции выгодно оставлять ее независимой.

Вместе с тем, Бельгия оберегается французским оружием против Англии и Голландии. И в то же время - голландской помощью против Франции. Латвия тоже могла б сосать двух коров..."

Матушка хочет что-то сказать, затем по иезуитской привычке невольно поднимает руку (будто бы отвечать) и прерывает:

- "Но как обеспечить лояльность будущей Латвии?"

Бабушка лукаво грозит племяннице пальцем и та, чуя что гнев сменился на миилость, пытается приласкаться в ответ. Государыня же прижимая к груди родную племяшку, воркует:

- "Так же, как Бельгии -- Франции. В Бельгии правит династия Маргариты Анжуйской -- племянницы французского короля. За все эти годы бельгийцы (будучи страшно свободными!) ни разу не предали французской короны. Правда, при этом во всех своих бедах они винят именно Францию...

Так что мне остается найти лишь племянницу, которая могла бы мне доказать, что дети ее останутся верны -- внукам моим. А дальше - пусть ругают Россию на чем свет стоит".

- "Как же сие доказать?"

Бабушка вместо ответа отодвигает тарелки с завтраком и разворачивает прибитую одним краем к столу подробную карту Прибалтики. У матушки с изумлением приподымается бровь, но... Может у тетки желание -- лучше узнать нашу страну?! Государыня же ногтем чертит на карте кружок:

- "Есть в городе Дерпте старый Университет. Заложен аж шведами. Я была там. По шведским обычаям это -- почти неприступная крепость. Есть у меня былая подруга -- княгиня Дашкова.

Ученый она -- так себе, но пообтерлась в Европе, знает там многих, понимает насколько пробирка сегодня важней точной рифмы. Один недостаток -я тут читала ее пару писем кузенам и братьям. Подружка моя люто меня ненавидит за то, что я сослала ее от детишек в Европу. И, кажется мне, хотелось бы ей мне подгадить.

Я вызвала ее из Европы. Пригласи ее в Ригу. Поговори с ней. Она из польских евреек -- наври ей, что ты хочешь кончить вражду меж евреями польскими и немецкими.

Она потребует от тебя каких-то гарантий. Тогда ты предложишь ей голоса немецких евреев на выборах Президента Академии, которые состоятся сразу после смерти Леонарда Эйлера.

Тебе тяжело это слышать, но -- деду твоему недолго осталось, а Эйлерам и прочим "немецким" не хватит голосов, чтоб удержать этот пост в вашей семье. Но если голоса немецких и польских евреев объединятся, у вас большинство в Академии.

Без тебя ей не выиграть. После ее "Писем в Россию" с критикой флогистона, для академиков старой закалки она -- красная тряпка быкам и они с радостью оботрут об нее ноги. Она же -- не дура и ухватится за твое предложение.

За это ты потребуешь у Дашковой заполнить штат Дерпта. Она не решится сдать тебе никого из своих родичей. (Поляк и суток не проживет на лифляндской земле.) Так что штат будет набран из ненавистников моего царствованья и тех, кому обрыдло академическое рифмоплетство. Прими всех. Изучи. Пойми, кто -- чего стоит.

Из тех, кто приедут, одни -- ненавидят Россию, другие -- Русскую Академию. Вторых поставь во главе кафедр.

Первых же -- надо убить. С кровью. С потрохами, выпущенными по улице. С пышными похоронами и уликами против меня. Якобы несчастных убили за их статьи против русских.

Когда кончишь всех, Университет надо закрыть. Вход только по пропускам. Сторожа только из латышей, особо обозленных на русских. Если кого поймают -называть русским шпионом и вешать на месте. Моих там не будет, а наши кузены никогда не признают, что шпионили за тобой. К тому же... Больше повесишь, мне - меньше мороки.

Поверишь ли, - поймаю подонка почти что с поличным, так крику сразу на всю Россию -- "Немка вешает русского патриота!" А если ты сделаешь -отбрешусь, что не могу начать войны с Ригой.

Если вешать по-настоящему, да кишки выпускать на всю Европу, бритоны с тевтонами сами повезут тебе станки, да паровые машины. Лишь бы ты быстрей Восстала против России".

Матушка внимательно слушает старческий шепот, нос ее заостряется, а глаза странно суживаются. Тетка с племянницей вдруг становятся очень похожи и в их облике вдруг проступают черты Рейнике Лиса -- предка фон Шеллингов.

Маленькая бледная лисанька еще больше приласкивается к седой, мудрой лисе и тихонько воркует:

- "Но, Ваше Величество... Я не могу родить от мужа -- от Бенкендорфа. Вы же сами сказали, что верность Бельгийского дома равна их родству с домом Франции. Пока у меня нету первенца, все это -- умозрительные прожекты".

Старая лиса разве что не облизывает худенькую племяшку и басит тихонько в ответ:

- "Я надеялась. Я очень надеялась, что в нашем роду не все девочки носят "проклятие". Увы, я ошиблась. Ура, ибо "проклятые" в нашем роду рожают более умных детей, нежели мы -- идиотки. Я родила Павлушу без осложнений и вырос он -- дурак-дураком..."

Государыня долго молчит, потом отворачивается, смотрясь в зеркало и кусает полные губы. Видно, что ей неприятен сей разговор, но она продолжает:

- "Мы не можем нарушить лифляндских традиций, а по ним пост бургомистра передается меж Бенкендорфами. К счастию, у Карла Бенкендорфа было много женщин и сыновей. Боюсь ошибиться и обнадежить тебя, но...

Один из сих сыновей - просто латыш. Я сейчас позову его. Ты слышала мнение юного Боткина об этом... Как его... "Гене кавказцев"? Когда войдет этот парень, - смотри ему прямо в глаза. Глаза в мужике самое главное. А потом приглядись к носу и чертам лица... Не хочу тебя обнадеживать. Ну так что, - звать?"

В первый миг матушка вскакивает, молча раскрывает и закрывает рот, силясь что-либо вымолвить, а багровые пятна ярости затопляют ее лицо. Затем багрово-синюшный цвет постепенно спадает, кулаки разжимаются, и урожденная баронесса фон Шеллинг начинает беспокойно ходить взад и вперед, то и дело бросая полные злости и ненависти взгляды на Государыню. Потихоньку походка ее успокаивается. Ей приходится проходить мимо большого зеркала рядом с креслом Ее Величества, и взгляд молодой женщины все чаще задерживается на ее собственном отражении.