Лидия Чарская - Семья Лоранских (Не в деньгах счастье) Страница 17

— Ты слышал же, кажется, что ее просили? Отказаться неловко, — ответил за сестру, внезапно раздражаясь, Граня.

— Ты поедешь? — переспросил Кодынцев.

Валентина молча кивнула головой. Она знала, что это огорчит ее жениха, с которым она так редко виделась последнее время, но отказаться от любезного приглашения Вакулина и лишить себя удовольствия она не могла.

Что-то больно кольнуло Владимира Владимировича. В первый раз ему стало досадно на свою невесту. Он слишком высоко ставил ее, куда выше всех остальных девушек. И это Валя, его серьезная Валя, оказавшаяся не менее других способной увлечься мишурным блеском и дешево купленным успехом толпы! Она способна ехать показывать свою красоту и нарядное платье, как самая пустенькая, светская девочка.

"И зачем ей это, когда настоящий успех ждет ее, успех талантливой артистки, жрицы искусства, успех актрисы?"

— Валя, голубушка! — произнес Владимир Владимирович, обнимая за талию невесту, — не езди на этот вечер, Валя, добрая моя! Прошу тебя!

— Но почему же? я не вижу причины! — холодно произнесла Валентина. — Почему? Объясни, Володя!

— Да хотя бы для того, чтобы пробыть со мною лишний вечер. Я так мало и редко вижу тебя теперь. То ты на репетициях, ну, это по необходимости, я знаю, или ездишь по магазинам или проводишь большую часть времени у твоих новых театральных товарок. Прежде ты не была такою, Валечка.

— Ах, Боже ты мой, какой ты смешной, Володя! Прежде мне не в чем было выезжать, да и не на что покупать наряды было! — произнесла Валентина. — А теперь, когда есть деньги и можно на них одеться как следует и щегольнуть, смешно сидеть дома на печке, — пожимая плечами, заключила она недовольным тоном.

— Стало быть на мое несчастье свалились эти деньги! — грустно проронил Кодынцев, поникнув головой.

— Какое несчастье! Не глупи, Володя, — раздражительным тоном бросила девушка, — да, наконец, кто мешает тебе всюду ездить со мною?! Мне было бы гораздо веселее, уверяю тебя.

— Ну, нет уж, уволь, Валентина, в светские шаркуны я не гожусь! И, как огня боюсь многочисленной публики. Я домашнее животное. Еще, пожалуй, и сконфужу тебя своим неуклюжим видом.

"А правда, он неуклюжий, хотя и очень, очень хороший человек!" — мысленно согласилась Валентина, невольно вспоминая своих новых блестящих и ловких знакомых людей, которых встречала она у Сергеева и Задонской, ездя к ним на их вечеринки каждую неделю.

И впервые она заметила, что Владимир Владимирович мало подходит к ней, к теперешней нарядной и изящной Валентине, в какую ее превратило наследство Вакулина.

В то же время в другой комнате серого домика Лелечка шепотом жаловалась Соне Гриневич, своему закадычному другу.

— Знаешь, Соня, ты не поверишь, а я так не рада, так не рада, что эти противные деньги нам с неба свалились. Все из за них какие-то точно шалые стали. Граня так франтит и пыль в глаза пускает, что смотреть страшно. И тоже в гимназию утром не прогнать. Все вечера напролет у товарищей проводит. Мама волнуется, ночи не спит, видя, что деньги тают. Павлук уроками манкирует. Очень похвально! А кто больше всего меня пугает, так это Валентина: не хуже Грани деньги бросает и постоянно твердит, что богатым актрисам легче пробиться: и костюмы у них, и бриллианты, и все такое… Ах, Сонечка, нехорошо у нас как-то стало, ей-Богу, нехорошо!

И Лелечка, глубоко вздохнув, поникла своей милой рыжекудрой головкой.

XIV

Обыкновенно рождественский сочельник и первый день праздников справлялись очень патриархально семьей Лоранских: делали елку, украшая ее совместными усилиями, потом немножечко пели, немножечко танцевали после всенощной, так как в сочельник приходили к Лоранским и товарищи Павла, и кое-кто из Лелечкиных подруг. Но это Рождество наступило скучно и незаметно. Гостей, против обыкновения, не было, елку украшали только Марья Дмитриевна и Лелечка с Сонечкой Гриневич, забежавшей к Лоранским. Павлук нарядился в новую сюртучную пару и отправился встречать праздники куда-то в гости. Граня тоже отправился к кому-то из гимназистов. Даже Валентина, проводившая всегда все большие праздники дома, уехала в этот раз "встряхнуться" к Сергееву, устраивавшему у себя елку для всей актерской братии.

Марья Дмитриевна даже всплакнула под зажженным деревцом: ей было невыразимо грустно это нарушение давнишних традиций ее дорогой семьи. И действительно, зажженная елка, не окруженная молодыми веселыми лицами, производила крайне грустное впечатление и на старушку Лоранскую, и на двух молоденьких девушек, чувствовавших какое-то тоскливое уныние в этот вечер.

В десятом часу пришел Кодынцев. Но обыкновенно веселый и жизнерадостный, он на этот раз не принес с собою обычного оживления. Отсутствие Валентины неприятно поразило его.

— Уж поженились бы вы скорее! — говорила Лелечка, — а то, что это, право, врозь да врозь!

Кодынцев так и не дождался в этот вечер Валентины. Она вернулась около часу ночи, веселая, возбужденная, в нарядном новом платье и в бриллиантовых сережках в ушах.

— Мой будущий успех праздновали в Снегурочке, — произнесла старшая Лоранская, — будущее исполнение роли… Как весело было, Лелечка! И что за славные люди, эти актеры! Особенно дядя Миша…

— Володя был без тебя, — проронила младшая сестра.

— Да? — спокойно изумилась Валентина. Это "да" больно царапнуло чуткое сердце Лелечки; ей стало бесконечно жаль Кодынцева.

— Валечка, — произнесла она робко, — ты поссорилась с Володей?

— Нет, а что? — удивилась та.

— Да как-то вы видитесь реже теперь. И ты уж не такая ласковая к нему стала.

— Вот удивительно созданы люди! — произнесла Валентина недовольным тоном. — Если нет неприятностей, они способны выдумывать их, — и вдруг, заметя вытянувшееся личико сестры, добавила уже много ласковее, — ты смешная, Лелечка, ты забываешь, что, кроме Володи, у меня явился новый интерес — искусство, для которого я положу всю мою жизнь. Не мучь же себя, глупенькая моя девчурка, поверь, Володя не будет иметь повода быть недовольным мной.

И, поцеловав розовую щечку Лелечки, Валентина прошла к себе.

Гимназический вечер, устраиваемый с благотворительною целью в зале фон Дервиза, приходился на третий день Рождества. В этот день маленькую гостиную Лоранских нельзя было узнать… Она, по крайней мере, имела вид театральной уборной: юбки, лифы, шарфы, кружева, цветы и ленты, — все это висело, лежало, раскиданное в живописном беспорядке по широким старомодным диванам, столам и креслам.

Кроме Валентины и Лелечки, собиравшихся на бал в зал фон Дервиза, сюда пришла и Сонечка Гриневич, чтобы одеться вместе с сестрами Лоранскими и ехать с ними.

Белое тюлевое платье Валентины произвело настоящий фурор. А когда она, поверх вырезанного лифа, накинула пышное страусовое боа, Фекла, вышедшая из кухни поглазеть на туалеты барышень, всплеснула руками и, чуть не захлебываясь от восторга, произнесла:

— Андел! ну, как есть, сущий андел, ей Богу!

И рыжекудрая Лелечка, и миловидная Гриневич, в своих одинаковых, по их общему соглашению, голубеньких платьицах, совсем стушевались около ярко выступившей в своей эффектной оправе красоты Валентины.

Павлук, великодушно предложивший себя в спутники барышням, так как Граня в качестве распорядителя должен был уже с семи часов уехать в дервизовский зал. Павлук при виде старшей сестры остановился в дверях и развел руками.

— Ого! шут возьми! Здорово пущено! — произнес он, окидывая всю ее фигуру любующимся взглядом. — Хорошо!

— Что, нравится? — спросила та.

Она, опустив руки, стояла теперь перед братом, как стоит модель перед художником, ожидая его приговора.

— Ах ты, Господи! Королева! Понимаешь ли, королева! — в голос завопил тот. — Ай да Галерная гавань, покажет себя! Володька! — бросился он к вошедшему Кодынцеву, — ты счастливейший человек, потому что твоя будущая жена — самая красивая женщина в мире.

— А по мне, — вставила свое слово подошедшая Марья Дмитриевна, — по мне не то хорошо, что красива Валечка, а то, что она добрая, славная девушка. Это много крат лучше. Красота-то пройдет с годами, а душа останется, не подурнеет, не испортится до самой смерти, и Володенька, я думаю, со мною согласен в этом. Правду ли я говорю, Володенька? — обратилась к Кодынцеву старушка.

Последний поспешил согласиться с нею. Он зашел по приглашению Валентины взглянуть на нее перед балом, и не узнавал ее.

Она, эта эффектная красавица-девушка, эта королева, как назвал ее Павел, казалась ему теперь такой чужой и недоступной! Она так далека была от той милой спокойной девушки, которая прошедшей весной под веткой яблони сказала ему свое драгоценное "люблю". Но и эта новая, нарядная, эффектная Валентина была ему все-таки бесконечно дорога, потому что все-таки это была она, избранница его, будущая любимая жена и друг на всю жизнь.