Мальчик как мальчик - Александр Альбертович Егоров Страница 17

Ради этой короткой съемки мы приклеили тебе небольшую бородку, и ты легко перевоплотился в молодого Иисуса из Назарета. Глядя в монтажный монитор, я завидовал тебе злой завистью – такой завистью, которая уже превращается в восхищение.

Трое на экране встретились. И пошли, тихо беседуя, по светящейся дорожке прочь от зрителя. Собака скакала вокруг, радуясь, что все в сборе. Ее лай обеспокоил черного кота: он навострил уши и напрягся.

– Вот видите, как всё хорошо получилось, – произнес Воланд как будто даже ласково. – Пусть их идут. Им многое нужно рассказать друг другу. Прожить остаток отпущенной тебе вечности с любимыми героями – что может быть лучше?

Иван не ответил.

Заскучавший кот подошел к нему и требовательно мяукнул.

– А как же Берлиоз? – вспомнил вдруг поэт. – Я же помню, он хвалил мои стихи. Правда, он…

Воланд как будто того и ждал. Он щелкнул пальцами, и экран зажегся снова. На нем возник Михаил Александрович – слегка озадаченный, как будто видеозвонок поднял его с постели. Его голова была на своем обычном месте. Разве что казалась несколько встрепанной.

– Здравствуйте, профессор, – сказала эта голова.

– И вам доброй вечности, Михаил Александрович, – вежливо отвечал Воланд. – Помнится, мы расстались немного принужденно… но сюжет есть сюжет, вы согласны?

– Целиком и полностью, – сказал Берлиоз и потер шею.

– Тогда у меня к вам вопрос. Известный вам юный поэт находится сейчас рядом со мной, и находится он в раздумье. Быть ему, как говорится, или не быть. Тварь он дрожащая или справку имеет? Так вот вы, Михаил Александрович, и дали бы ему совет… на правах старшего товарища…

Суровый Князь Тьмы вдруг стал велеречивым. Он явно рисовался. Работал на публику. Со стороны все это очень напоминало телеигру «Кто хочет быть миллионером». Я так и ждал, что ведущий скажет: «у вас всего одна минута». Но Воланд закончил просто:

– Так что озвучьте цифры. Как представитель тиражной комиссии… а?

Берлиоз согласно покивал. Вытащил из-за кадра айпад. Погрузился в изучение каких-то таблиц.

– Вот, нашел, – сообщил он. – Смотрите. Раздел «Из ненаписанного». Будущие совокупные тиражи, с учетом допечаток. ««Копейка» на Рублевке», поэма героическая. Выйдет приложением к «Русскому Крокодилу», тираж двадцать пять тысяч. Это еще мало, Иван! Я же вам говорил, там нужно кое-что подправить… – тут он на мгновение запнулся и поморщился, будто что-то вспомнил. – Так. Смотрим дальше. «Вельзевул из Мавзолея», роман. Что я вижу? Сто тысяч с первого завода!

Иван покачнулся. Он уже давно стоял, как пьяный, и вертел пуговицу своего потрепанного пальто. Кот терся о его ногу.

– А, ладно, – сказал Иван. – Что я теряю?

Экран погас. Пламя факелов задрожало, как от ветра. Маргарита появилась из кулис. Легкой поступью приблизилась – кудрявая рыжая великолепная шлюха.

– Ты не теряешь, ты только находишь, – проговорила она, облизнув губы. – Ну-ка, дай я тебя поцелую…

Светка привстала на цыпочки и поцеловала тебя в губы. По рядам прошло шевеление. Я захлопал первым.

Глядя ей через плечо, ты повернулся в мою сторону. Ты был бледен и счастлив. Таких аплодисментов я никогда не слышал на закрытых премьерах. Кто-то сзади расплескал коньяк – кажется, мне на костюм. Я втянул носом воздух. Мне захотелось выпить, причем прямо сейчас.

Что будет дальше, я знал и так. Воланд оказался не так прост. Подписав контракт, ты сделался Мастером – но Бездомным Мастером. И очнулся на холодной скамье на «Красных Воротах», с бархатным беретом на голове, черным мохнатым котом на руках и в полнейшем недоумении: был ли это сон или сон только начался?

«Пройдемте», – сказал тебе милиционер.

Эта сцена была последней. Публика притихла, синхронно вздохнув, а секунду спустя взорвалась аплодисментами. Криками «браво». И еще какими-то эстетскими возгласами.

Всё это я слушал, сидя в баре за сценой, только для своих. Играла тихая музыка. Меня поздравляли. Ребята с телевидения записывали со мной синхроны. Я корректно улыбался. Даже отвечал на комплименты. В гримерку идти не хотелось.

Первой меня нашла Светка. Взяла за руку и повела по коридору прочь от людей. «Больше никаких интервью, спасибо», – говорила она кому-то на ходу. Мы прошли несколько освещенных комнат и оказались в темной костюмерной. Там она обняла меня за шею и поцеловала – жарко и дьявольски опасно.

Ровно через десять секунд мы повалились с нею на пол, повалив заодно и вешалку с какими-то тряпками. Мне больше не было грустно. Потом я вспомнил, как давным-давно, в театралке… тут она впилась ногтями мне в шею, и я едва не вскрикнул. Вовремя удержался. А потом уже и не нужно было удерживаться. Кажется, кто-то приоткрыл дверь и снова захлопнул поплотнее. И сейчас не знаю, кто это был. А тогда я подумал: так странно. Она всё еще любит меня. Моя Маргарита.

* * *

Наутро после банкета мы наслаждались успехом. Валяясь в постели с ноутбуком, я смотрел новости.

Я был впечатлен. На телевидении мы заняли добрую четверть лимита, выделенного на новости культуры. А на РБК (что было гораздо приятнее) втиснулись даже в бизнес-формат. Впрочем, припомнили нам и грант от Минкульта.

Кое-что эти ребята подсняли прямо в зале: например, голову Берлиоза, слепленную из воска с пугающей натуралистичностью. Например, тебя, когда ты подписывал договор. Этот момент я пропустил: болтался в баре.

Ты выглядел настоящей звездой экрана. Ох, как натурально ты побледнел, когда Савелий-Воланд длинными своими пальцами взял тебя за левое запястье и как будто бы провел светящимся алмазом прямо по коже. Прожектор засветился алым, и по руке заструилась кровь. Этой кровью и каким-то кривым вороньим пером ты и подписал бумаги, которые Воланд одним изящным и явно привычным движением спрятал в портфель.

Когда Воланд закрывал портфель, его руки слегка дрожали. И дело было не в фалернском вине (которое мы подменили яблочным соком). Он и вправду волновался.

Пожав плечами, я захлопнул ноутбук.

Поднялся с постели. Твердой рукой налил себе минералки. Лениво взял в руку телефон. Увидел сразу несколько уведомлений: непринятые вызовы. Несколько непонятно чьих я оставил без внимания. Твой перенабрал.

– Сергей, – сказал ты (сквозь шум метро). – Мне нужно срочно в Питер.

Я молчал. И ты молчал.

– Что случилось? – спросил я.

– Мне звонила Машка.

Ты замолчал опять. Дело было не в Гермионе, конечно. Я неплохо изучил твою интонацию. Здесь было