Вячеслав Софронов - Кучум (Книга 1) Страница 18

-- За пятку тяни, дура,-- сипло проговорил он. Девушка торопливо схватилась на пятку сапога и, упираясь коленями в землю, стянула его. Со вторым пошло легче. Затем она принесла медный таз и из кунгана обмыла ему ноги, вытерла мягкой тряпицей.

-- Подай вина,-- потребовал он.

Руки Кабиры мелко дрожали, когда она лила вино в пиалу из узкого горлышка глиняного кувшина.

Едигир жадно выпил вино, не отрывая глаз от девичьей талии. Она боялась встретиться с ним взглядом, и он потребовал:

-- Посмотри на меня!

Кабира глянула и тут же опустила глаза.

-- Петь умеешь? Тогда пой. Можешь налить и себе вина.

Она сделала несколько глотков и закашлялась. От смущения краска залила ее смуглые щеки и глаза увлажнились. Потом она запела тонким чистым голосом. Едигиру песня не понравилась, слишком грустная.

-- Меня другим не учили,-- он наконец услышал ее голос.

Тогда он еще налил себе вина уже сам. Полную пиалу. Жадно выпил и, схватив Кабиру за руку, потянул к себе. Она почти не сопротивлялась. Трясущимися пальцами распахнул халатик и обнажил маленькую упругую грудь, провел пальцами по соску, сжал, как спелую ягоду. Будто ожидал, что из него брызнет сок.

-- Больно,-- произнесла она и попробовала убрать его руку. Но он отбросил в сторону тонкую слабую кисть и впился зубами в коричневый сосок, побуждаемый к тому извечным инстинктом самца, привлекаемого к самке терпким запахом ее тела. Она вскрикнула, оттолкнула большую лобастую голову юноши. Это движение только распалило его, разожгло и без того рвущуюся наружу страсть и, уже ничего не помня, не соображая, повалил девушку на кошму, рвал зубами, руками одежду, отбрасывал тонкие пальцы со своего лица. Потом придавил ее сверху и, глухо рыча, начал искать выход своим чувствам, сотрясаясь всем телом, И лишь когда теплое блаженство разлилось по низу живота, дошло до висков, сжало челюсти, он впился губами в девичью шею и замер не слыша ее крика.

Кабира, вытерев слезы, покорно принесла кунган, обмыла его, освободила от одежды и легла рядом, надвинув мягкие шкуры.

-- Глупый,-- прошептала в самое ухо,-- зачем так спешил? Я же не убегу никуда...

-- Замолчи, дура,-- вскинулся он и, торопливо натянув на себя халат, выскочил из шатра.

Три дня пробыла Кабира в его шатре, а потом Едигир куда-то уехал. А вернувшись, уже не нашел ее в ханском городке. Отец, смеясь, что-то ответил, и вечером появилась другая девушка. Все они потом приходили сами, по приказу отца, не смея ослушаться. И Едигира бесила эта покорность, выводила из себя. Он специально мучал их, пинал ногами, заставлял выполнять самое унизительное, но никто из них не сказал и слова, а лишь плакали украдкой, пряча лицо в платок.

Может, потому и не хотел он брать себе жену из числа девушек, для которых его желание было превыше всего. А ведь многие беки зазывали его в свои улусы, намекая на красоту их дочерей.

Нет, ему нравилось гнаться на лыжах за сохатым, в котором не было и намека на покорность судьбе. Зверь сопротивлялся до последнего, норовя поднять человека на большие кустистые рога. Утробно ревел, бил копытом, метался меж охотниками и умирал, гордо подняв к небу голову.

И вечером после охоты Едигир устало лежал на пахучих шкурах и смотрел через отверстие полога, куда уходили, клубясь, тонкие языки дыма, на искрящиеся в зимнем небе звезды и думал, что настоящий мужчина должен жить один, как один живет лесной зверь.

...Но когда на берегу реки он нагнал убегающую от преследователей девушку, с закрытым наполовину лицом, и получил от нее удар плеткой, то увидел в ее глазах ту непокорность и страсть, не встреченную до сих пор. Может, потому и полез в реку, погнался за ней, чтоб еще раз увидеть непокорные глаза, их злость, ярость. Впервые в жизни захотелось узнать ее имя и услышать свое, произнесенное чужими губами.

На той стороне практически сразу нашел следы коня Юнус-бая и поехал рядом с ними, вглядываясь в густые кусты тальника, подступающие к самой реке. Вскоре берег начал понижаться, и он выехал к старому руслу Тобола, заросшему осокой с высокими кочками и сплетенными меж собой тальниковыми кустами. Лошадь начала увязать по самые бабки, и он вынужден был спрыгнуть на землю и пошел, аккуратно ступая на кочки, перепрыгивая с одной на другую. Для безопасности подобрал с земли длинный шест и проверял им наиболее топкие места.

Вскоре он услышал гортанный голос беглянки, громко кричавшей на кого-то. Раздвинув кусты, он невольно улыбнулся; конь, на котором она ехала, лежал брюхом на земле, выкинув передние ноги перед собой; а девушка, громко крича, хлестала его тонким прутиком. Но тот лишь стриг ушами и вздрагивал под ударами, не желая вставать. Судя по всему, он не хотел лезть дальше в топь, но девушке было невдомек, что дальше и она может увязнуть вместе с конем.

Услышав его шаги, девушка отскочила в сторону, выставив перед собой руку с небольшим кинжальчиком.

-- Не подходи! -- закричала она, коверкая слова.

-- Нужна ты мне,-- отмахнулся Едигир,-- коня вот жалко.

Проваливаясь по колено в тягучую жижу, добрался до повода и дернул несколько раз. Конь жалобно глядел на него, но даже не попытался пошевелиться. Тогда он взял шест, подсунул его под конское брюхо и позвал:

-- Ну, давай...

Из кустов тихо заржала кобылка Умара, и конь вырвал задние ноги из трясины, повернув голову на ее голос, потихоньку пополз обратно. Наконец, он зацепился передними копытами за твердую почву и тяжело встал, весь заляпанный зеленой тиной, в клочьях ряски, дрожа всем телом и вытянув вперед голову, побрел к кобылке.

Едигир шел следом, понимая, что девушка не убежит через болото и рано или поздно подойдет к нему. Так оно и вышло, когда он, ополоснувшись в реке, разжигал небольшой костерок из сушняка, обильно разбросанного водой по берегу.

Уже окончательно стемнело, и где-то в кустах раздавались голоса перекликающихся птиц и зверей. Верно, эти звуки и выгнали девушку к костру, Она протянула к огню обе руки, ни слова не говоря, долго стояла, вглядываясь в пляшущий огонь. Едигир протянул ей позаимствованные из седельной торбы Умара кусочки копченого мяса, но она шарахнулась в сторону, словно в руке у него была ядовитая гадюка.

-- Не хочешь, так и не ешь,-- хмыкнул он презрительно, но все же положил мясо на бревно, на котором сидел сам. Потом, немного помолчав, спросил:-- Может скажешь, как тебя зовут? Меня -- Едигир. Поняла? А тебя?

Но та молчала, по-прежнему прикрывая черным платком нижнюю часть лица, и лишь большие черные глаза светились в отблесках костра, как два уголька.

Едигир поймал и стреножил свою кобылку, надеясь, что жеребчик и так не уйдет один, и вернулся к костру. Девушка торопливо проглатывала мясо, оставленное им на бревне. Он хмыкнул и сел рядом.

-- Что? Проголодалась видать, так ешь, пока дают. А вот верну обратно твоему хозяину, он так тебя накормит... Долго вспоминать будешь.

Глаза девушки вспыхнули огнем, и она, выхватив из-за пояса свой кинжальчик, взмахнула им, показывая, что убьет себя.

-- Он мэнэ бил...-- проговорила с сильным акцентом.

-- Видать, плохо бил, коль в бега подалась. Так как тебя зовут? Гюзель, Салиха? -- Он назвал еще несколько пришедших на ум имен, но девушка молчала. Наконец, чуть слышно произнесла:

-- Зайла мое имя...

-- Имя как имя,-- ответил он,-- красивое вроде. А сама откуда?

Девушка неопределенно махнула рукой в сторону, и Едигир понял лишь, что привезли ее издалека. Она слишком плохо говорила на его языке, и половина сказанного ею была ему непонятна. Из ее слов выходило, что ее отец важный человек в Бухарском ханстве,-- она несколько раз повторила: "Бухара, Бухара..." А ее похитили враги, чтоб продать.

-- Ладно, Зайла-бике, что дальше делать будем? Теперь ты рабыня... К хозяину не хочешь идти, меня боишься. Что делать? -- втолковывал он ей, как ребенку.

-- Пусть ты мой господин будешь,-- проговорила она тихонько,-- если меня нехороший люди поймают, то убить могут. Ты -- хороший...

-- Это я-то хороший? Ну, спасибо. Удивила. Но раз я твой господин, то имею право дать тебе новое имя. Такой у нас закон. Знаешь, как я тебя назову? Сузге. Это значит стройная и воду любишь. Любишь ведь воду?

-- Да, да -- закивала она головой,

-- Вот и отлично, Зайла-Сузге. Пусть у тебя два имени будет. Согласна? А теперь иди ко мне. Ну, кому говорят!

Но девушка и не думала подчиняться, Соскочив с бревна, она кошкой отпрыгнула в сторону с зажатым в руке кинжалом.

Нэ подходи! Зарэжу!

-- Да куда ты денешься, сама придешь.-- Едигир в сердцах плюнул и, бросив на землю попону, улегся у костра.

...И тогда звезды на небе были такие же крупные и сочные, словно клюковки, выкатанные в снегу. Казалось, что они пели и смеялись, глядя сверху на молодого сибирского хана и его невольницу, вымененную за коня. Теперь она со своим мужем Бек-Булатом, его сводным братом, в Кашлыке. И это у нее на одежде он видел точно такие же узоры, как на пиале у пришедшего из Бухары сарта Кучума. Так кто же она, Зайла-Сузге? Ведь и ее купцы привезли несколько весен назад из Бухары...