Сати Спивакова - Не всё Страница 18

- Видишь, мои именины - а муж даже не вспомнил, - пожаловалась она.

В час ночи вошел Толя - бледный как полотно. На завтра был назначен митинг, его вынуждали вызвать ОМОН. Люда умоляла его не поддаваться на провокации:

- Пусть коммунисты кричат "Долой Собчака!" - ты не должен отвечать. Отмени свое решение, не вызывай ОМОН. Завтра мы все пойдем на концерт.

И он все отменил. На другой день на концерте он сказал:

- Эти две женщины остановили меня от одного из самых необдуманных шагов, который я мог бы совершить.

Людмила его безумно любила.

Как-то раз в Питер приезжали "Виртуозы", на концерт которых Толя прибежал после какого-то заседания. "Как, ты без букета?" - изумилась Людмила. Послали за букетом.

- Ланичка, тебе нравится? - он всегда называл ее Ланей.

- Жуткий букет, я не понесу такой.

Тогда Анатолий пошел вручать букет сам. Тем временем привезли второй букет, но и его Ланичка забраковала. Мэр сам вынес и второй букет. Тогда уже на "бисах" Володя посадил Собчака прямо в оркестр и сказал в зал:

- Я хочу сыграть венский вальс, потому что с таким мэром, как Собчак, Петербург "обречен" по культурному уровню превзойти Вену.

Анатолий сидел в этот момент в оркестре и светился от радости.

Он не раз приезжал к нам на фестиваль в Кольмар, просто как гость. Относился к Володе как к другу. Володя очень это ценил и любил его. На фестивале он уже освобождался от груза всех своих забот, ходил в шикарных шелковых рубашках, в светлых бежевых штанах, у них с Людмилой просто был медовый месяц. Когда началась травля, она со свойственными ей энергией и здравым смыслом (многие обвиняют ее априори, как жену известного человека, осмелившуюся самой быть личностью) привезла его в Париж. Тогда фактически она спасла его. И оказалось, что в Париже в качестве беглеца он никому не нужен, кроме близкого друга Володи Рейна, еще нескольких человек и нас.

31 декабря 1997 года Людмила позвонила и сказала:

- Мы с Толей в Париже, хотим поздравить вас.

- Где вы встречаете Новый год? - поинтересовалась я.

- Мы посидим вдвоем.

- Никаких посидим. Немедленно к нам.

Они жили буквально напротив в квартире друга. Неженатый друг иногда заезжал туда со своей невестой, и тогда Анатолий Александрович надевал кепку, шел гулять по Парижу и заходил ко мне. Случалось это еженедельно. Три года, проведенные им в Париже в вынужденной ссылке, мы общались довольно часто. Итак, первый его Новый год в изгнании они оказались у нас. Я даже не ожидала, что для него это будет таким счастьем, не отдавала себе отчета, насколько они в Париже одиноки, насколько им вдруг некуда идти. Последние три Новых года в жизни Собчака мы встретили вместе.

Когда мы переезжали с одной квартиры на другую, он пытался мне помочь, потаскать вещи. Я говорила, что для этого есть грузчики. Тогда он очень забавно сторожил вещи, приглядывал за грузчиками, за детьми, за коробками. У него была, что называется, "зеленая рука" - очень любил растения, занимался садом на даче под Питером. У меня, как ни странно, ничего не растет дома, хоть я очень люблю цветы в горшках. Наверное, я не умею за ними ухаживать. Увидев длинный балкон в новой квартире, Толя точно решил, что нужно делать - посадить карликовые елочки. И каждый раз, приходя в гости, он появлялся на пороге с очередной туей в горшке.

Когда ему бывало одиноко, он звонил мне:

- Добрый вечер!

До сих пор я как будто слышу его голос с хрипотцой в телефонной трубке. Я приглашала его посмотреть русские программы по телевизору, поесть гречневой каши. Очень любил моих девочек, особенно Таню.

- Татьяна у тебя будет действительно смерть мужикам.

Катьку считал красивой, но "слишком умной и несколько надменной". Просто она держалась с ним серьезнее.

Он садился на кухне, долго рассуждал: его мучил вопрос, в чем же он неправ, в чем ошибся. Все разговоры сводились к России. Я называла его "отцом русской демократии".

- Какая вы, сударыня, недобрая, - смотрел он на меня.

Иногда мы ходили с ним в театр. Раньше всегда было ощущение, что он куда-то несется - стремительный, нетерпеливый, в полете. А после, в его опальные годы в Париже, я понимала, что времени у него навалом. Он старался загрузить себя делами, гулял пешком километры. Мне казалось, что ему самому обидно от того, что время проходит попусту. Ощущение невостребованности было мучительно.

Помню, как летом 1999-го он сообщил, что уезжает в Россию:

- Мне можно возвращаться.

И был необыкновенно счастлив, был уверен, что его ждет новый взлет. Свеженький экземпляр по-следней книжки "Двенадцать ножей в спину" он подарил мне в Москве. А потом был Новый год, с 1999 на 2000, когда Ельцин объявил о своей отставке. Анатолий Александрович позвонил:

- Мы с Ланичкой прилетели в Париж, потому что наша дочка с друзьями решила встречать Новый год здесь и сагитировала нас.

У Людмилы традиция: заранее готовит записочку, карандаш, спички, бокал шампанского. Надо в полночь написать желание, сжечь, кинуть в шампанское и выпить залпом. Они пришли оба сияющие, блестящие в прямом смысле. На нем были серый с блеском пиджак и серебряная бабочка, на Людмиле - неимоверно блестящая блузка. Сообщили, что идет год железного Дракона, надо быть во всем серебряно-металлическом. Все были счастливы, Собчак не отрываясь сидел у телевизора. В тот момент ему подарено было второе дыхание в его политической судьбе. Это стало для него - человека, чувствовавшего себя невинно ошельмованным, - главным, хотелось взять реванш. Собчак в тот вечер буквально светился от гордости за Путина: "Володя никогда, ни в чем меня не предал. Я в него верю". Никто не подозревал, что ему оставалось меньше двух месяцев жизни.

Смерть Собчака была страшным шоком, хотя многие быстро оправились. В том числе город. Разве можно забыть всенародное покаяние на похоронах, речи, специально выпущенный в день его смерти номер газеты "Петербуржец" с его портретом. И это море людей на панихиде на кладбище.

Осталось много вещей и воспоминаний, с ним связанных. Даже маленький шрамик на лбу моей Таньки, которая однажды от восторга по поводу его прихода так скакала в кровати, что упала и разбила себе лоб. Иконка, с которой он не расставался в Париже, - мне ее отдала Людмила. И последний подарок на Новый год - очаровательная шкатулочка из тисненой кожи для украшений. И календарь, который он повесил на стенку, так и провисел у меня весь 2000 год. Мы с ним выпили на брудершафт в новогоднюю ночь, но он все равно продолжал церемонно называть меня на "вы". У меня тоже язык не поворачивался сказать ему "ты".

Смерть Собчака - естественная и неестественная, в чем-то я воспринимаю ее как убийство. И мысль эта меня не покидает. Он похоронен рядом с Галиной Старовойтовой. Когда случилась трагедия с ней, Анатолий сходил с ума - они очень дружили. В тот момент у него в Париже брали бесконечные интервью, он оказался очень востребованным. По возвращении в Петербург Толя отказался сразу ехать домой из аэропорта.

- Сначала я поеду к другой даме, - сказал он Людмиле, пояснив: - Мы едем к Галине.

Он стоял над могилой Старовойтовой, глядел в пространство и вдруг произнес:

- Какое чудное место!

Людмила одернула его:

- Толя, что ты говоришь, что здесь может быть чудного - это же кладбище!

Но он, будто не слыша, опять повторил:

- Какое место!

Как будто сам себе его выбрал.

"УЧИСЬ КРАСОТЕ"

Валентина Голод была очень большим моим другом, несмотря на огромную разницу в возрасте. По силе и самобытности характера эту женщину можно сравнить с Лилей Брик или Мурой Будберг, "железной женщиной". В ней удивительно сочетались эксцентричность, аристократизм, тонкость, широта, энергия и авантюризм. Если прибавить к этому собственные ее фантастические рассказы о прожитой жизни, получился бы увлекательнейший роман. Она была одним из самых известных коллекционеров в Ленинграде, своеобразным питерским достоянием. В свое время у городских властей даже родилась идея сделать из ее квартиры музей быта Петербурга XVIII века. Идея не осуществилась, и это, по-моему, к лучшему, ибо главной достопримечательностью квартиры была сама хозяйка, без нее все показалось бы лишь жалкой декорацией.

Хотя о светской жизни в советские годы речи быть не могло, по сути своей Валентина была именно светской женщиной. Происходила она из бояр-ского рода Сомовых, с детства свободно говорила по-французски, по-немецки. Родственники ее жили и живут во Франции. Она так много придумывала о своей юности, что ее образ был окружен мифами. В паспорте стоял год рождения 1905-й, но мне она рассказывала:

- Ты же понимаешь, ребенок, что меня специально папа состарил, чтобы меня не забрали в лицей.

Многие считали, что лет ей гораздо больше. Но по мне даже 1905 года было вполне достаточно. Когда Валентина родилась - никому точно не известно, умерла в 1999 году. Факты ее биографии путаются: в рассказах ее присутствовали и Железноводск, и Баку, и Ленинград, и Париж. После ее смерти в бумагах была найдена фотография малышки с надписью: "Вале - 1 годик. 1899 годик". А на Серафимовском кладбище обнаружили удивительную деталь: рядом с памятником мужа - плита, на которой выбито: "Валентина Голод. Родилась в 1916 году, умерла -". Плиту Валя заготовила заранее. Валюша вообще обожала мистификации, густо опутывая ими всю свою биографию.