Виктор Клюшников - Марево Страница 18

Не легко было и Русанову; но на его лицѣ, всегда спокойномъ, какъ въ стоячей водѣ, никогда не было зыби…

— Онъ скоро превзошелъ учителя, собралъ уѣздную молодежь: пасквили, попойки, развратъ перессорили ихъ со всѣми сосѣдями. Это они звали отсутствіемъ предразсудковъ, оппозиціей застою, и еще сколько названій! Онъ похудѣлъ, пожелтѣлъ, вошелъ въ долги, а за все это платилась я.

Лошадь Русанова кашлянула, и попробовала укусить его шенкель.

— Сижу, бывало, и плачу цѣлую ночь напролетъ, чтобы двери ему отворить, чтобъ отецъ не зналъ. Онъ придетъ пьяный, а на другой день рветъ на себѣ волосы, клянется оставитъ безпорядочную жизнь.

— Чѣмъ же это кончилось?

— Чѣмъ кончилось? Да надо еще придумать, вѣдь это сказка… Продолжаю фантазировать. Онъ увлекъ жену одного изъ сосѣдей, мужу шепнули; онъ подкараулилъ ихъ съ дворовыми и хотѣлъ попросту на конюшнѣ отодрать. А у Леона всегда съ собой былъ тульскій ножъ, мой подарокъ. Онъ ударилъ супруга рукояткой въ високъ, и тотъ отправился къ предкамъ.

— Что жь сталось съ тѣмъ несчастнымъ?

— Онъ бѣжалъ, и съ тѣхъ поръ я такъ и не имѣла объ немъ извѣстія; только очень недавно….

Невдалекѣ послышались голоса графа и Юленьки, топотъ лошадей…

— Я надѣюсь, эта дикая фантазія останется между нами, сказала Инна, повертывая лошадь навстрѣчу имъ.

— Гдѣ вы были милыя дѣти? Мы васъ цѣлый часъ ищемъ, кричала Юленька.

— Гдѣ жь часъ? Не можетъ быть, говорилъ графъ. Онъ принялся болтать и выдѣлывать равныя эволюціи на лошади, пока кавалькада выбиралась изъ лѣсу.

— Пройдемтесь пѣшкомъ, сказала Юленька, остановивъ лошадь:- я устала.

Бронскій вспыхнулъ и заботливо снялъ ее съ сѣдла.

— Возьмите мою руку, если устали.

Онъ повелъ ее, держа въ другой рукѣ поводья.

— Нѣтъ лучше ѣхать, рѣшила она, — только не шибко; я отвыкла отъ сѣдла.

Совсѣмъ стемнѣло, когда они подъѣзжали къ дому. Русановъ взялъ Иннину лошадь подъ уздцы и удержалъ назади.

— Что же, чѣмъ кончилось?

— Я его недавно видѣла.

— Но, ради Бога, кто онъ? Что онъ вамъ такое?

— Нѣтъ, проговорила Инна, взявъ его за руку:- обдумали вы, чего вы добиваетесь? Малѣйшая промолвка, и вся сказка, — прибавила она смѣясь, — погибла…

— Не мучьте же меня!

— Что такое? — Она отдернула руку.

— Я привыкъ почти молиться на васъ. Ради вашей дружбы, зачѣмъ вы бросили на себя тѣнь?

— А-а-а! Вотъ пусть это и будетъ вашей дружбѣ испытаніемъ!

Она ударила лошадь хлыстомъ и присоединилась къ другой парѣ. Анна Михайловна дожидалась ихъ на террасѣ, боясь, чтобы не приключилось чего любимой дочкѣ. Юленька, сойдя съ лошади, бросилась въ ея объятья, смѣясь и плача въ одно и то же время. Бронскій стоялъ, кусая усы.

— Что ты, голубчикъ, что съ тобой? всхлопоталась Анна Михайловна.

— Устала, проговорила Юленька и торопливо, путаясь въ шлейфѣ, побѣжала въ комнаты.

— Пора гостямъ ко дворамъ, сказалъ графъ. — Вы завтра въ городъ? обратился онъ къ Русанову.

— Да.

— Пріѣзжайте ко мнѣ; вмѣстѣ отправимся.

XI. Интрига

Леонъ сидѣлъ въ кабинетѣ графа за письменнымъ столомъ, освѣщеннымъ матовымъ свѣтомъ лампы. Передъ нимъ лежали бумаги, счеты, ландкарты; онъ машинально чертилъ по нимъ перочиннымъ ножомъ, безцѣльно глядя въ темное окно. Лицо его всегда серіозное, почти мрачное въ людяхъ, имѣло какое-то страдальческое выраженіе когда онъ оставался съ самимъ собою. Прошло еще нѣсколько времени; въ домѣ послышалась бѣготня прислуги. Бронскій весело вошелъ и бросилъ на столъ хлыстъ.

— Ужинъ! Лучшаго вина! Мы сегодня кутимъ, Леонъ! Проворнѣй! приказывалъ онъ лакею.

— Позволено ли мнѣ спросить что мы здѣсь дѣлаешь, графъ? сурово проговорилъ Леонъ.

— Пока тонемъ въ роскоши Капуи, милѣйшій! говорилъ графъ, трепля его по плечу.

— А наши?

— Что жь? Мы не теряемъ времени, мы вербуемъ хорошенькихъ прозелитокъ.

— Ужъ не женитесь ли вы, чего добраго?

— Я женюсь? У васъ бѣлая горячка?

Леонъ нахмурился.

— Такъ любуюсь. Просто вы озлоблены противъ женщинъ… Скажите-ка лучше какъ идетъ крестьянское дѣло? Развѣдали вы?

— Ходилъ, угрюмо отвѣтилъ Леонъ.

— Ну, и какъ же они приняли наши грамоты?

— Въ Терешковской волости повѣрили, волнуются….

— За успѣхъ! крикнулъ Бронскій, поднимая бокалъ.

— Погодите радоваться-то! Въ другихъ стоятъ на своемъ, а изъ одной нашъ посланецъ на силу ноги унесъ.

— Что на вздоръ! сказалъ графъ, стукнувъ бокалъ объ столъ такъ неосторожно, что ножка отскочила и порѣзала ему руку. — Не умѣютъ взяться, продолжалъ онъ, слизывая кровь;- нужно добиться во что бы то ни стало. Я и не такимъ народомъ верчу какъ пѣшками, а тутъ чтобъ не сладить съ этимъ быдломъ!

— Попробуйте, говорилъ Леонъ.

Онъ сталъ опоражнивать стаканъ за стаканомъ, и все угрюмѣй дѣлалось красивое лицо.

— Вамъ не слѣдуетъ пить, сказалъ графъ, вставая изъ-за стола:- васъ вино не веселитъ!

— Старая моралъ, замѣтилъ Леонъ, — и гораздо хуже вашего венгерскаго.

Спустя часъ графъ ужь спалъ, беззаботно раскинувшись на постели; одна рука лежала на груди, будто прислушиваясь къ ровному біенію сердца. Курчавые волосы разметались на подушкѣ, на губахъ бродила улыбка. Леонъ, охмѣлѣвъ еще за ужиномъ, стоялъ надъ нимъ въ одной изъ тѣхъ думъ, которыя обыкновенно развязываетъ вино.

"Счастливецъ, думалось ему, можетъ-быть его завтра схватятъ; онъ гордо выйдетъ на судъ. Кто вы такой? Званіе, имя, фамилія? Графъ Владиславъ Бронскій. Какого вѣроисповѣданія? Никакого. Не дѣйствовали ли вы противъ правительства? дѣйствовалъ. Знаете ли вы, чему вы подвѣргаетесь? Знаетъ, и спитъ покойно. Онъ вѣритъ, вѣритъ!"

Леонъ спустился невѣрною походкой по витой лѣстницѣ въ нижній этажъ, и пошелъ черезъ огромную залу, бѣлую подъ мраморъ, увѣшанную фамильными портретами. Мѣсяцъ слабо освѣщалъ ее сквозь стеклянныя двери и окна оранжереи. Шаги его съ трескучимъ эхомъ отдавались въ залѣ. Онъ безцѣльно остановился передъ портретомъ какого-то рыцаря въ латахъ.

"Убійца!" проговорилъ онъ глухимъ голосомъ: "убійца!" повторилъ онъ передъ другимъ портретомъ, вышелъ въ садъ и зашагалъ по темнымъ аллеямъ. На воздухѣ вино еще больше бросилось ему въ голову; онъ разстегнулъ воротъ рубашки и слонялся по песчанымъ дорожкамъ, шатаясь по сторонам, хватаясь руками за колючую акацію.

Онъ повалился на траву, и тяжело заснулъ.

Спустя два или три часа онъ проснулся и оглядѣлся съ изумленіемъ. На востокѣ краснѣли сумерки, будто уходили за сплоченную массу мелкихъ барашковъ; чешуйчатая броня ихъ зарумянилась по краямъ; золотистая полоска прорѣзала тучу; того и гляди выйдетъ солнце.

Леонъ подошелъ къ берегу рѣчки, огибавшей садъ. Будто дымъ отъ выстрѣла въ сырую погоду, стлался туманъ по изливамъ воды. Куличокъ съ громкимъ свистомъ потянулъ изъ подъ ногъ Леона. Онъ сталъ освѣжать голову холодной водой. Стая утокъ просвистала рѣзвыми крыльями надъ нимъ; онъ проводилъ ее глазами и пошелъ въ поле разминать тѣло, утомленное возліяніями, безсонницей и разгоряченнымъ воображеніемъ. Когда онъ вернулся къ дому, солнце ужь было высоко. На дворѣ графъ разговаривалъ съ незнакомымъ ему господиномъ, садясь въ коляску. Леонъ спрятался отъ нихъ за уголъ.

— Экое утро! проговорилъ Русановъ, прищуриваясь отъ блеснувшихъ прямо въ лицо теплыхъ лучей.

— Да, восторженный бюрократъ: свѣжее какъ огурецъ, покойное какъ лежачія рессоры!

— Такъ, такъ! проговорилъ Русановъ:- вѣчное глумленье! Человѣкъ такъ устроенъ, что ему надо чему-нибудь кланяться, генераламъ совѣстно ужь, такъ давай духу времени.

— Какой слогъ! Какая глубина! посмѣивался Бронскій. — Не будемъ ругаться, давайте лучше говорить о Фейербахѣ: это нѣчто нейтральное.

— Не надоѣлъ онъ вамъ еще, пока литографировали? А кстати, графъ, вамъ ничего, а тамъ вѣдь кое-кто посидѣлъ на эту продѣлку.

— Что, небось, жалко стало? Фарисеи всегда заботятся о мятѣ, рутѣ, а лѣса истребляютъ безъ зазрѣнія.

— Что это, ваше сіятельство, на церковный гласъ запѣли? Нѣтъ, Христосъ не проповѣдывалъ рѣзни. Онъ и плевелъ не велѣлъ дергать, чтобы пшеницы не сгубить.

— За то и привилось его ученье на кострахъ инквизиціи!

— Этакъ мы съ вами и на гордо другъ друга схватимъ, сказалъ Русановъ.

— Доказательство сильное! возразилъ Бронскій, завертываясь въ плащъ.

Часовъ въ двѣнадцать доѣхали до города. Русановъ пошелъ прямо на службу, а графъ велѣлъ остановиться у губернаторскаго дома, проворно взобрался по коврамъ лѣстницы и вошелъ въ пріемную залу. Нѣсколько просителей ожидали выхода его превосходительства. Дежурный чиновникъ расхаживалъ изъ угла въ уголъ, считая паркетныя клѣтки и стараясь попадать ногой въ темныя.

— Потрудитесь доложить его превосходительству: графъ Бронскій по дѣлу не терпящему отлагательства.