Леонид Андреев - Том 5. Рассказы и пьесы 1914-1915 Страница 18

Так продолжалось два целых года, когда наконец Чемоданов дезертировал.

…… …

…— случилось так, что только один Чемоданов, спрятавшийся за вагонами, остался на берегу, когда крейсер ушел… один, на африканском берегу, среди черномазой африканской толпы, ни слова не зная ни на каком языке, с единственной трехрублевкой в кармане!

Несомненно, Рок предполагал, и даже был уверен, что при этих условиях ненавистный ему Чемоданов неизбежно погибнет, — но здесь как раз с полной явственностью обнаружилось одно новое обстоятельство: наряду с жестоким Роком за жизнью Чемоданова следили какие-то невидимые добрые силы, которые всякий раз вытаскивали Чемоданова из самой глубокой ямы, куда засаживал его Рок. Очень возможно, что это была только игра между ними: Роком и добрыми силами; но как бы то ни было, он и в Африке уцелел. После самых фантастических скитаний, о которых впоследствии Чемоданов ничего не мог рассказать, как о нелепом и тотчас же забытом сне, он оказался на постоянном жительстве в Каире в качестве сапожного подмастерья у какого-то туземного мастера.

И эти год или полтора, проведенные в Каире, оказались чуть ли не лучшими в жизни Чемоданова. Одно было мучительно — летняя жара, а в остальном он устроился совсем недурно: будучи трезв и неприхотлив, скопил кое-какие деньжонки, вступил в любовную связь с какой-то черномазой госпожою, что было необходимо для его кроткой и чувствительной души, и по праздникам вместе с прочими каирскими гражданами гулял по улицам, блистая белейшими воротничками. Раз даже случилось ему издали посмотреть на пирамиды, но они ему не понравились.

Но может ли счастье быть прочным? Уже начал думать Чемоданов об открытии собственного сапожного заведения, как вдруг, по неизвестной причине, хозяин его, мастер, попал в тюрьму, а вместе с ним и Чемоданов; там их с хозяином били палками, потом отобрали все деньги у Чемоданова и выгнали его на улицу, признав, по-видимому, невинным. Однако, испуганный и чуть живой от побоев, Чемоданов в тот же день бежал из Каира и снова на долгое время затерялся в фантастических скитаниях по земле, меняя материки, имена, профессии и личины, но нигде, подобно гонимому Агасферу, не находя покоя и прочного пристанища.

Между прочим, за это время скитаний своих Чемоданов пережил три железнодорожных крушения, явно свидетельствовавших о том, что жестокий Рок продолжал неусыпно бодрствовать над ним и ни на единую минуту не выпускал его из виду. Но в душе Чемоданова эти страшные крушения ничего не прибавили и лишь укрепили его странный взгляд на вещи, по которому медведи, пожары и катастрофы представлялись ему явлениями самыми обыденными и простыми, неизбежными в жизни каждого человека.

Утомленный африканской жарою и ища прохлады, Чемоданов на первоклассном пароходе зайцем пробрался из Александрии в Неаполь.

В Неаполе Чемоданов первое время голодал и ночевал на пригородных пустырях, тщательно оберегая от порчи и грязи свои неизменные воротнички, потом служил в корсетной мастерской, был проводником на Везувий (недолго) и, наконец, довольно прочно устроился разносчиком: приобрел ящик, кораллов, дрянной мозаики и прочих пустяков, — открыл торговлю. С этим ящиком Чемоданов исходил всю Италию, побыл в Швейцарии, где ему не понравилось, и перебрался во Францию, где ему очень понравилось; по-прежнему говорить он умел только по-русски, а с туземцами объяснялся на диком смешении арабских, грузинских, турецких, итальянских и иных слов, что, однако, вполне удовлетворяло его несложным потребностям в коммерческом и духовном общении.

В общем, это уже становилось похоже на жизнь, тем более приятную, что почти внезапно прекратились всякие преследования со стороны Рока: то ли Чемоданов ему надоел, то ли он забыл его, то ли просто потерял его из виду и не мог найти. Полное спокойствие сопровождало Чемоданова на всех путях его: ни медведей, ни каторжников, ни крушений, — от невиданного благополучия он слегка пополнел и — странно сказать — даже как будто начал скучать. Его душе, привыкшей к борьбе с Роком, к тяжким испытаниям и громоносным ударам, чего-то словно не хватало, чего-то все искали его беспокойные взоры, непривычные к мирному пейзажу и мирным отношениям с людьми и природой. Начались в душе какие-то томления, какие-то прихоти и капризы, устремления вдаль, — состояния, дотоле Чемоданову совершенно неведомые.

Отсюда можно заключить с полной уверенностью, что Чемоданов был обманут и бездействие Рока было только кажущимся; не имея силы победить Чемоданова в открытом и честном бою, Рок исподтишка забрался в его душу и предательски населил ее опасными чувствами и желаниями. И первым результатом такого предательства явилась у Чемоданова внезапная и острая тоска по Африке, как в детстве когда-то тоска по приюту. Почему так понадобилась ему именно Африка, которую он тысячи раз проклинал за жару и несчастья, он и сам не знал; но чувство было остро и повелительно до полной невозможности противостоять ему. И напрасно предчувствие и старый опыт предостерегали его, чтобы он больше всего боялся моря, — тоска по Африке была сильнее и не поддавалась никаким доводам рассудка,

В ту пору он торговал с своим ящиком на севере Франции. И вот, чертя по карте ломаную линию от севера к югу, слегка упираясь и в то же время неуклонно подвигаясь вперед, точно ведомый на какой-то все укорачивающейся веревке, Чемоданов в одно роковое утро вступил в Марсель, и здесь — за деньги — сел на огромный пароход, отходивший в Алжир.

0 страшной участи этого парохода в свое время с ужасом говорила вся Европа: в сильную бурю сбившийся с пути, ночью он разбился о скалы острова Майорки; и из нескольких сот пассажиров, молодых, красивых, умных и богатых, сановных и счастливых, спасся только один, шальною волною выброшенный на единственную маленькую полоску песка, затерявшуюся среди скал. Конечно, этим избранником был Егор Егорович Чемоданов. Если, однако, и это крушение, погубившее столько людей, было создано все тем же Роком и имело в виду только Чемоданова, то нужно заметить, что Чемоданов в конце концов слишком дорого обходился человечеству, тем более что и цель-то не была достигнута. Впрочем, ящик с товарами и все остальное имущество Чемоданова погибло вместе с пароходом.

Это спасение одного из всех было настолько удивительно и поражало воображение, что на некоторое время спасшийся Чемоданов стал героем дня и сенсационной знаменитостью. Вместе с крушением в нем сразу и навсегда погасла странная любовь к Африке, и когда на собранные между местными жителями и журналистами деньги его отправили обратно в Париж, он этому охотно подчинился; охотно подчинялся он всяким расспросам и интервью, которыми его осаждали по дороге, но гордости никакой не чувствовал и любопытства не понимал: все происшедшее казалось ему обыкновенным, неизбежным, бывающим в жизни каждого человека. А интервьюеры и любопытные после часовой беседы отходили от него с чувством странного недоумения, оглядывались на него, и все им казалось, что чего-то главного они так у него и не спросили. В чем дело?

В Париже за хорошее вознаграждение он был выставлен для обозрения в редакции одной из сенсационных газет как «самый счастливый человек в мире». Здесь его маленькую головку с плоским теменем, рябое лицо и кроткие глаза осматривали художники и мыслители, жирные мещане и суровые рабочие; раз пришел даже американский миллиардер с сигарой, дочерью и двумя секретарями. Но сколько ни рассматривали, ничего понять не могли ни миллиардер, ни мыслители, и, уходя, все оглядывались назад, на маленькую головку, кроткие глазки и ненужные высокие, белые, слишком широкие для тонкой шеи крахмальные воротнички… Самый счастливый человек в мире!

И снова пошел на хитрости и предательство неумолимый Рок, пока невидимые добрые силы всеми способами старались удержать Чемоданова во Франции. Денег, заработанных выставкой, ему вполне хватило бы для жизни и новой торговли, но в душе Чемоданова, пока его осматривали, зародилась новая беспокойная мысль, убийственная по своим последствиям. «У всех людей есть мать, должна же она быть и у меня!» — подумал он с некоторой тоскою и чувством оскорбленного как бы самолюбия. И, разгораясь все больше, не смущаясь явно невозможностью найти мать, которой он никогда не видал и о которой раньше и не думал, он начал чертить по карте новую ломаную линию: от Запада к Востоку, до самой Сибири, где им предполагалось местонахождение неизвестной матери.

Как дезертир, он много рисковал; но в России и в эти годы совершалась революция, — большой беспорядок, как ее определял Чемоданов, — и это облегчало задачу: казалось нетрудным скрыться и уйти от опасных глаз такой песчинке, как он, в то время, когда вся жизнь и люди были возмущены до дна. Самую революцию Чемоданов не понимал и не любил, ища во всем тишины и порядка, и в общем смотрел на нее приблизительно так, как путник смотрит на дурную погоду: с покорным неудовольствием. На русской границе его обобрали и обманули контрабандисты: вместо того чтобы безопасно перевести, бросили его ночью где-то во рву, где он чуть не был застрелен кордонными стражниками. Три раза стрелял верховой стражник в темноту канавы, где ему что-то почудилось, и в двух местах прострелил пальто у Чемоданова; потом Чемоданов сам каким-то чудом выбрался на дорогу и, полумертвый от страха, голодный, поплелся в глубину России. Эта страшная ночь во рву была для него началом новых фантастических скитаний, столь темных и жестоких, что словно уже ни разу с той поры не всходило солнце над его головою. Шальные пули, преследования по крышам и через заборы, сыщики, преследующие, как сон, сурово возбужденная толпа, уносящая его с собою неведомо куда и зачем, страшные казаки, темные и странные подполья — и лишь мгновения случайного отдыха, когда он в Москве на две недели устроился приказчиком в одном магазине. Но только что успел он сходить к Иверской помолиться, как разразилось восстание, и снова длинная ночь бесконечного страха, дрожи всем телом, полной душевной потрясенности.