Федор Зарин-Несвицкий - Борьба у престола Страница 18

– Я знаю твою преданность мне, – произнесла Анна. – Верь, что никто не заменит мне тебя.

Она подошла к Бирону, все еще стоявшему на коленях на бархатной подушке у кресла, с которого она встала, и положила ему на голову руку. Он жадно схватил эту руку и прижался к ней горячими, сухими губами. Анна низко склонилась к нему.

Мутный рассвет глядел в незавешенные окна, и бледнели желтые огни восковых свечей.

Несмотря на всю таинственность переговоров, при дворе уже встревожились. Немногочисленные фрейлины герцогини Курляндской с жадным любопытством слушали рассказы своих горничных о позднем посещении Левенвольде.

Горничные узнали об этом от знакомых стражников и конюхов, а маленький паж Ариальд, дальний родственник Бенигны, жены Бирона, любимец всего маленького герцогского двора, ухитрился даже кое‑что подслушать. Любимый шут герцогини, горбатый и злой карлик, прозванный Авессаломом за свои длинные и густые волосы, тоже ухитрился подслушать разговор новой императрицы с Бироном и Левенвольде. Дело кончилось тем, что к концу этой тревожной ночи весь двор уже знал о необычайной перемене в судьбе герцогини.

XVI

Все близкие к Анне люди, не зная подробностей ее избрания, переполнились радостных надежд. Молодые фрейлины мечтали о веселой и богатой жизни в Москве и Петербурге и о блестящих партиях с русскими аристократами. Камер – юнкеры мечтали о карьере, смотритель дворца – о новом доходном месте, конюхи – о роскошных конюшнях на сотни лошадей и связанных с этим доходах. Только ближайший человек к герцогине, кому уже кланялись с подобострастием, чуть ли не с благоговением, один был не радостен, а мрачен и задумчив. Дальнейшая судьба его была закрыта зловещими тучами. Он один не мечтал, не радовался, а, полный тревог и опасений, с тоской ждал, чем кончится день?

Он ненадолго вернулся домой, чтобы передать Бенигне, с которой был очень дружен, все события этой ночи. И вскоре вернулся во дворец, где Анна уже переоделась в парадное платье и с нетерпением ждала дальнейших событий.

Вся прислуга, весь двор были уже на ногах в шесть часов утра. Фрейлины герцогини с нетерпением ждали, что их позовут к туалету, но Анна не звала никого. Она совершила свой туалет при помощи только одной своей старой горничной, поверенной всех ее тайн, ее ровесницы, служившей у нее со дня ее свадьбы с покойным герцогом, дочери смотрителя Летнего дворца при Петре I, Анфисы Кругляковой. Это была некрасивая, угрюмая на вид старая дева, беззаветно преданная своей госпоже. Даже сам Бирон относился к ней с симпатией за ее преданность и верность. Одна из немногих, Анфиса была посвящена в тайну рождения Карлуши.

С фамильярностью, свойственной старым слугам, наперсникам господ, она, причесывая Анну, говорила своим угрюмым голосом:

– Ну вот, ты теперь императрица, ваше величество. Слава те, Господи, вернемся на родину из бусурманской страны. А то слова живого не слышишь…

– Да откуда ты знаешь, что я императрица? – с улыбкой спросила Анна. – Я никому еще ничего не говорила, да и сама не знаю, так ли это?

– Э, матушка, – возразила Анфиса, – шила в мешке не утаишь. Конюшенные мальчики и то знают.

– Экие болтуны! – с улыбкой заметила Анна. – Так ты рада?

– Матушка, матушка, – взволнованно заговорила Анфиса, и на ее глазах показались слезы. – Да как же не радоваться, красавица ты моя! Все видела, все двадцать лет не отходила!.. Всего натерпелись мы!.. Ох, злы люди!..

Анна нахмурила брови. Слова Анфисы пробудили в ее душе много горьких воспоминаний.

– А теперь – ваше величество, – восторженно продолжала Анфиса, – подумать только!.. Да ведь ты, матушка, станешь как вечной памяти сам Петр Алексеевич! Ишь, подумать‑то жутко… Кто ж супротив тебя… Казни, милуй!

– Казни, милуй! – с горькой улыбкой тихо повторила Анна, вспоминая условия, на которых она была избрана.

– А то как же, – продолжала разгорячившаяся Анфиса. – Ты, ваше величество, по крови царица, народом избранная, Богом данная…

И умиленная Анфиса, опустившись на колени, горячо поцеловала бессильно опущенные руки императрицы.

И эти слова, и этот порыв искренней преданности словно влили новые силы в душу Анны.

– Избранная народом, данная Богом, – медленно и отчетливо произнесла она, вставая. – Будь по – твоему, Анфиса, ты это верно сказала, мы еще попируем с тобой в Москве!

И уверенная и счастливая, с горящими глазами и покрасневшим лицом, она прошла в столовую. Бирон, придя, словно не узнал ее, так было оживленно, так помолодело ее апатичное лицо, так сверкали ее темные глаза и гордо сидела на ее черных пышных волосах герцогская корона Кетлеров.

С непривычной робостью Бирон поцеловал ее руку и не решался сесть, хотя они были наедине.

– Садись же, Эрнст, – ласково сказала Анна. – Разве я изменилась?

– Да, ваше величество, положение изменилось, – глухо ответил Бирон. – Из герцогиня без герцогства вы стали повелительницей величайшей в мире державы. Бедный курляндский дворянин, бесконечно преданный вам, мог быть при дворе курляндской герцогини, но ему может не найтись места при дворе императрицы всероссийской.

– Эрнст, Эрнст, как мало ты знаешь меня, – ласково и с упреком сказала Анна. – Я говорю тебе: подожди…

Бирон прильнул к ее руке. Маленький паж Ариальд вбежал в комнату.

– Гонец из Москвы, ваше императорское величество! – громко и весело крикнул он, подбежав к Анне и опустившись на одно колено.

– За императорское величество я выдеру тебя за уши, – сказала герцогиня. – Не ты ли дал мне императорскую корону?

Ариальд лукаво глядел на императрицу.

– Вам дал ее российский народ, ваше величество, – ответил он.

– Опять, – сказала Анна. – Ну, поди узнай, кто он?

Ариальд вскочил и бросился вон; через минуту он вернулся и доложил:

– Лейб – гвардии капитан Сумароков, камер – юнкер его светлости герцога Голштинского.

– А, – произнесла Анна. – Зови же его сюда.

Ариальд выбежал.

– Камер – юнкер герцога Голштинского – ненадежный посол, – сказала Анна.

Бирон кивнул головой.

– По завещанию Екатерины Первой, – ответил он, – сын герцога Голштинского Карла и дочери Петра, Анны Петровны, принц Карл – Ульрих является ближайшим наследником престола.

– Да, – задумчиво проговорила Анна. – Этот Карл – Ульрих, сын Анны Петровны, l'enfant de Kiel[10], ближе по крови Петру, но за мною право первородства, я дочь старшего царя. Екатерина не имела права распоряжаться престолом.

– Но дело кончено, – ответил Бирон. – Вы избраны, и вы императрица всероссийская.

– Да, – гордо ответила Анна. – Вопрос решен – и я императрица всероссийская.

Дверь широко распахнулась, и маленький Ариальд громко крикнул:

– Гонец из Москвы!

На пороге появился Сумароков. Лицо его было бледно и измучено, но имело гордое, счастливое выражение. Он низко поклонился и молча остановился у порога.

– Вы, кажется, лейб – гвардии капитан Сумароков, камер – юнкер герцога Голштинского? – спросила Анна, окидывая его с ног до головы внимательным, несколько недоверчивым взглядом.

– И адъютант графа Павла Ивановича Ягужинского, ваше императорское величество, – отчетливо проговорил Сумароков, прямо глядя в лицо герцогини.

Легкая улыбка скользнула по губам Анны. Сумароков побледнел еще больше. Вся уверенность его пропала. Его слова, этот новый титул не произвели того впечатления, на которое он рассчитывал. «Меня опередили. Она все уже знает, – мгновенно промелькнуло в его голове. – Но кто же?»

– Как вы назвали меня? – послышался голос Анны.

Бирон неподвижно стоял за креслом императрицы, с некоторым злорадством глядя на смущенного русского офицера. Он не скрывал своего удовольствия, что не русский первый привез Анне великую весть.

– С девятнадцатого сего января вы императрица всероссийская. Вот детальное оповещение вашего величества от графа Павла Ивановича.

Сумароков вынул из‑за обшлага мундира толстый конверт с письмом Ягужинского. Анна взглянула на Бирона. Он быстро подошел к Сумарокову и взял из его рук письмо.

– Павел Иванович, – с улыбкой произнесла Анна. – Я помню его, когда он ездил в Варшаву, дабы помешать избранию в герцоги Курляндские Морица Саксонского.

При этом имени Анна тихо вздохнула. Ее сердце не совсем забыло этого беспутного, отчаянного и очаровательного Морица, идола модных красавиц Парижа, Дрездена и Вены, этого авантюриста и героя, дравшегося с одинаковым успехом под знаменами Мальборо и принца Евгения и со шведами, и с испанцами, и с турками; он стал бы ее мужем, если бы не честолюбивые планы Меншикова, добившегося для себя короны Курляндии. – Да, – продолжала Анна. – Я не забыла его. Он относился к нам всегда с должной аттенцией. То, что вы передали нам, капитан, – закончила она, – привело нас в такое смятение, что нам надлежит все обсудить наедине. Ежели надо будет, мы позовем вас.