Иван Подсвиров - Касатка Страница 18

Члены правления смеются, а он раздухарился и спрашивает меня: мол, не обидным ли вам, Матвей Васильевич, покажется такое действие потомков?

- Ну и что же ты ответил ему?

- Нет, говорю, я там не обижусь, будьте спокойны...

Со всеми посмеялся, - добавил, улыбаясь, Босов и направился к машине, за рулем которой скучал, подымливая папиросою, шофер. Босов открыл дверцу. - Садись.

Трудовой день окончен.

Я отказался. Мне захотелось пройтись пешком. Мы расстались, газик взметнул хвост пыли на дороге и, набирая скорость, поволок его к шоссе. Я постоял среди поля, подышал сладким запахом клевера и вдруг подумал, что опять не проведал Ульяну. Укор Босова, вскользь намекнувшего о прежних моих писаниях в "Перце", оказывается, неприметно жил в душе, и, только я остался один, возникло чувство раскаяния. Но как я мог навестить Ульяну, если в продолжение всего дня был занят, ни на шаг не отступал от Босова. Сейчас, что ли, пойти? Нет, вечером можно ее напугать внезапным посещением. Вдруг не разберется, что к чему, по-бабьи поднимет крик, станет поносить меня на весь хутор. Ведь неизвестно, что у нее на уме. И главное - нет у меня никакого оправдания перед нею. Чем и как я буду защищаться? Загляну я к ней когда-нибудь в другой раз, выберу момент и загляну. А сейчас навещу-ка я Касатку.

Двор ее рядом, белая труба торчит в небе.

Мелькая локтями, она ловко орудовала штыковой лопатой, копала яму. Лицо ее было красным, распаренным, косынка слезла на затылок, волосы спутались. Стирая пот со лба, она откидывала их назад, по-мужски крякала и с силой нажимала ногой на лопату. Скоро она почувствовала вблизи себя человека, разогнула спину и привычно изумилась:

- Максимыч, ты? Каким это ветром тебя занесло?

А я тут в потемках ямки долблю. Забор нарунжилась городить.

Поздоровавшись, я попросил у нее лопату, скинул с плеч пиджак и стал копать.

- Максимыч! - ворчала она, стыдливо и беспомощно суетясь у ямы. Брось! Туфли попортишь. - И хваталась за ручку лопаты. - Ну его к бесу. Дай я сама! Мозоли натрешь... От враг его! Максимыч, слышь? Пусти, осерчаю. Тебе головой надо думать - не ямки рыть. Это моя работа. Я на такое дело хваткая!

Не дождавшись от меня лопаты, отчаялась и отступила на шаг.

- Ну, Максимыч! Зарежешь меня. Ей-право, зарежешь. На дуру бабку здоровье гробишь. Узнает Максим - мне тогда несдобровать.

Наконец она воспользовалась моей передышкой, осторожно потянула к себе ручку лопаты, с облегчением почувствовала, что я выпускаю ее из рук, крепко ухватилась за нее и принялась вышвыривать из ямы землю.

- А я вас с Матюшкой видала у Чичики. Смотрю:

подбегает колхозная машина, сперва Матюшка вылез, потом ты. Что он тебе показывал?

- Место, где будет строиться новая ферма.

- Ну и где ж? - Она вогнала лопату в землю и чуть задержалась, обернувшись ко мне.

- Возле кургана.

- Рядом чи где? - с пытливой заинтересованностью, медленно спросила она, продолжая выкидывать землю.

- Рядом.

- Смотрю: выходите из машины, - бормотала Касатка, уже больше ни о чем меня не расспрашивая. - Ну думаю, свои. На Чичику вечерком любуются. А вы меня небось и не заметили? Я давно тут копаюсь.

- Не заметили. За ветками не видно.

- Хочь бы и видно, на что вам бабка, - она как-то невесело подхихикнула и, увлекшись работой, надолго умолкла.

Нет-нет да и вставала у меня в мыслях встреча с Тихоном. Думая о нем, я испытывал и раздражение против него, смешанное с обидой, и горькое сожаление.

Когда Касатка стала заметно сдавать, я отобрал у нее лопату и заговорил о Тихоне, начав издалека:

- Тихон, по-моему, неплохо живет. Дом под цинком, машина, ворота железные...

- Он, Максимыч, тут всех за пояс заткнул, самых богатых объегорил. Молодец мужик, так и надо. - Касатка отошла к выкопанной яме, уселась на краю и опустила в нее ноги. - Из пастуха пан.

- Как ему удалось разбогатеть?

Касатка вполне серьезно восприняла мой вопрос, с тою же серьезностью и ответила:

- А так, дело нехитрое... Руки, ноги есть, здоровьем бог не обидел. Чего ж еще надо? Только греби под себя, добра нонче кругом - навалом. На всех хватит... Это мы, бабки, здоровьечко потеряли, уже не разбогатеем.

Да богатство нам и не личит. Мне оно, Максимыч, как корове седло.

- Тихон Елену не обижает?

- Она его скорей обидит. Осмелела... Не со всяким и здоровкается. Каракулевую шубу носит. Юбки кримпленовые. Куда там! И заикаться стала редко. Им только и ладить, в доме достаток. Живут на все сто, Максимыч. Молодцы. - Она подумала о чем-то, подхихикнула своим мыслям и весело, с привычным добродушием начала рассказывать про недавний случай: - Шла я както, Максимыч, с базара, с непроданным оклунком семечек, уморилась, а кругом - вода, грязища непролазная, ей-право. Только по грейдеру и можно пройтить. Да, как на грех, машины одна за одной прутся как бешеные. Ошметки лепают. Приходится бабке сползать в кювет, пережидать. Будь они неладны, развелось этих машин, как недобитых собак. В одном месте поскользнулась и бряк в воду! Мешок вываляла в грязи, сама тоже грязная, юбка мокрая, волоса свесились, ни дать ни взять - ведьма! Шкандыбаю домой, люди от меня шарахаются. - Касатка засмеялась: - Вот цирк был! Веришь, иду, до косточек продрогла, и силушки моей уже нету, коленки дрожат. Оклунок, враг, чижолый. Намок, прямо к земле давит. Тормозит возле меня легковичка: Тихон со своей жинкой едут. Высунул он голову и кличет: "Бабушка, говорит, сидайте, подвезу". Я про все забыла, обрадовалась и лезу к машине из кювета, а Ленка глянула на меня да так и покатилась со смеху: "Кто это вас, бабушка, извозил, изъелозил всю! Сиденья нам запачкаете".

Тут я опомнилась и назад: правда что, Максимыч, сиденья у них бархатные, чистенькие. Рази с моим мокрым хвостом туда соваться. Вижу, и Тихону я такая не дюже нравлюсь. Сидит, кривится, на Ленку поглядает. Да я, по-ихнему, что, совсем с ума спятила? Сама понимаю, что нельзя добро портить. Не села. "Нет, говорю, спасибо, люди добрые, вы едьте, а я как-нибудь дошлепаю, не велика барыня. Куда меня, ведьму, сажать? Сперва обмыться надо". Ну они и поехали. Уважительные, Максимыч. Не то что другие. Другие, знаешь, проедут мимо и не глянут, хочь помирай на дороге. - Касатка сделала небольшую паузу, по-детски поболтала в яме ногами. - В тот день я как следует рассмотрела их легковичку, всю как есть глазами обшарила. Я ведь хитрая, Максимыч.

Надо же, какие машины сейчас наловкались делать! Все блестит, сиденья мягкие, радио под рукой: включай и слухай музыку... Мы не покатались, хочь вы теперь катайтесь, - заключила Касатка с радостью.

Пока она рассказывала, я докопал и вычистил яму и уже во тьме взялся за другую, последнюю.

Глава шестая

БЛАГОСЛОВЕННАЯ ПЫЛЬ

Вдоволь наработавшись, я пришел домой. Мать кинулась собирать ужин, я отказался.

- Чи кто тебя кормил, сынок?

- Я у Касатки был.

- У Касатки? Ну та без вечери никого не отпустит.

Уважительная. Молока выпьешь? - Она поставила передо мною кувшин. Пей. У Касатки его нету. Некому сено косить. Одна мучилась, бедная, перчила на покосах, да и продала корову. Оно и правильно: чи у ней дети на печке кричат? Я вот тоже отцу всю голову прогрызла:

продай да продай. Не хочет. Уперся, такой настырный.

- Я не дурак продавать. Деньги, мать, вода: были и сплыли, - сказал отец. - А коровка всегда при нас. Забунит, на сердце веселей: все ж не одни. Живая душа на дворе.

- Касатка меня и молоком поила. - Я отодвинул кувшин. - Спасибо.

- Ты чужой, что ли? - с обидой проговорила мать. - Спасибо чужим говори.

- А где ж она берет его? - полюбопытствовал отец.

- Тю, не знаешь, что ли. Да у соседки, у Нестеренчихи.

- У Жоркиной жинки?

- А у какой, у Жоркиной...

- Так они ругаются кажный день.

- Кто?

- Да Касатка с Нюркой... Та еще, выдра лупоглазая. Так и сигает на Касатку. Некому ей куделю начесать.

- То они, отец, за свое ругаются, не влипай, - рассудительно молвила мать. - На один день подерутся и помирятся. Их, чертяк полосатых, не поймешь.

- А я и не влипаю. Откуда ты взяла, что я влипаю?

- Да с тебя сбудется. Чего-нибудь ляпнешь Нестеренчихе - и навек обида. Они поладят, а ты виноватым будешь. Он, Федька, никак свою лавочку не бросает, - тут же пожаловалась она. - Все б ему куда не надо влипать, правды добиваться. А правда, она с двух концов.

Нет же, неймется ему, язык чешется. И на работу как угорелый носится. Кто тебя гонит туда?

- Звеньевой. Не знаешь кто?

- Сам не захочешь, никакой тебя звеньевой не принудит. Ты свое отутюжил, здоровье вон потерял.

- А какими глазами на звеньевого смотреть? Конечно, не заставят. Но я же не камень. Молодых чистить траншеи не докличешься. Кто-то ж должен и это делать.

Не всем кнопки нажимать. - И переходит в наступление: - Ты-то сама, когда звеньевой попросит, ходишь буряки прорывать или не ходишь?

- То редко бывает. Когда пойду, а когда и всех пошлю, куда Макар телят не гоняет. Вот вам - от ворот поворот, я отпололась.