Игорь Свинаренко - Наши люди (Выбранные места из бесед с великими) Страница 18

- Страдания в тюрьмах, судах - можно ли к этому привыкнуть, как привыкают врачи?

- Профессиональная холодность? В большей или меньшей степени, к сожалению, это у многих бывает. Должен честно признаться, в первые годы я страдал вместе со своими подзащитными несколько больше, чем сейчас. Нет, чувство сопереживания у меня не атрофировалось полностью, просто я стал чуть-чуть меньше подвержен этим мучениям. Чуть-чуть.

- Вы никак не могли - за все эти годы работы - не вникать в природу человека, не думать о природе зла, о том, может ли человек чем-то искупить свои проступки и преступления... Вам глубоко удалось проникнуть в человеческую душу?

- Вы знаете, самый главный мой вывод вас едва ли устроит. Вот он: человек - это сплошная загадка. Мы, к сожалению, часто судим о явлениях, о людях по их внешнему виду. По-моему, у Ницше есть блестящее выражение: хам оскорбляет иногда, когда хамит, а тот, у кого хамская физиономия, оскорбляет всегда. Насколько же обманчива внешность! А в суть влезать мы не хотим, это безумно трудно. Бывают такие лица... Сфинксы! Помню одного убийцу, это был один из самых странных и жестоких убийц, которых я за свою жизнь встретил. Поразительно, но у него была просто ангельская внешность! Это был молодой ангелок: голубые глаза, ясные, чистые, веселый, такой плакатный мальчик... Что я могу сказать? В душу человеческую проникнуть безумно трудно.

- То есть опыт, образование, чтение, каждодневные усилия - все бесполезно?..

- Дело в том, что я имею один огромный недостаток. То есть по-человечески это, может, достоинство, но профессионально это недостаток: я очень доверчив. Я изначально иду к человеку с доверием. Я открыто иду к человеку. Я ему верю первоначально. Конечно, могу заподозрить, перестать ему верить, но для этого нужен факт...

- У вас комплекс презумпции невиновности?

- Да, да, да! Вы очень точно поймали мою мысль. Это присущее мне качество.

- Как у вас со здоровьем?

- Гневить Бога не будем, пока ничего, живой.

- Вы часто поминаете Бога. У вас с ним какие отношения?

- Я вспоминаю поездку в Иерусалим - меня все это в трепет приводило. Мысль о Христе, о Боге... Это безумно волнует. Но я неверующий. Прийти к вере, к Богу - это очень ответственно и трудно.

- Какой вы человек? Как бы вы себя сами описали?

- Я добрый. Очень добрый. Не хитрый - к сожалению, бесхитростный. Доверчивый, я уже говорил. Но в чем-то я, конечно, хитрый, в моей работе у меня есть тактика, которая невозможна без некоторой хитрости. Мне кажется, у меня легкий характер, но когда я об этом говорю при дочери, она начинает громко хохотать. Темпераментный - да.

Я мягкий слишком иногда. Вот мы договорились, что интервью закончится в четырнадцать сорок пять, но уже четвертый час, а я все продолжаю отвечать на ваши вопросы...

1995

???? ЕЛЕНА ОБРАЗЦОВА ????

"Мечтаю спеть в раю"

У нее редчайший диапазон голоса: две с половиной октавы, от контральтового "соль" до сопранового "до". Герберт фон Караян утверждал, что голос ее "прекрасный и дикий". Этот дар она шлифовала и демонстрировала так успешно, что незамеченным он не остался: звание народной артистки СССР, Ленинская премия, приз "Золотой Верди", невероятно почетный титул "Лучшая в мире Кармен" - это далеко не полный список ее регалий.

Она рано стала известной - еще студенткой второго курса Ленинградской консерватории; тогда на фестивале в Хельсинки она взяла свою первую золотую медаль. Все еще студенткой она победила на Конкурсе вокалистов им. Глинки - и была принята в Большой.

Она привыкла петь на лучших оперных сценах мира, рядом с самыми знаменитыми певцами планеты, - но очень любит гастролировать в маленьких русских городках и исполнять старинные романсы.

Внешний мир

- Какой бы ни была, ни становилась наша страна, волей-неволей вам приходилось быть ее представителем за рубежом. Как, тяжкая это ноша?

- Что такое представлять страну? Помню, я пошла в "Карнеги-холл" на выступление Володи Спивакова - решила посмотреть, как там проходят концерты. И вот когда он играл "Чакону" Баха, вижу, что-то полетело из публики - и вдруг у Спивакова вся манишка красная. Он побелел лицом, но не остановился, продолжал играть. И что-то красное - я была уверена, это кровь! - стекало на эстраду, а он все продолжал играть. Потом, когда он закончил, ушел за кулисы. Я прибежала туда к нему... Оказалось, в него бросили банку с краской! Это какие-то кретины таким способом выражали протест против Советского Союза...

Володя мне тогда рассказывал: "Я ощутил дикую боль, у меня дыхание сорвалось, в поддых же попали! Было ясно, что меня застрелили - но я решил играть, пока не умру". Потом он много лет не играл "Чакону", потому что она ассоциировалась с болью, со страхом.

А на следующий день была моя очередь петь! Вышла на сцену... В тот вечер я была необычайно хороша: на мне потрясающее платье из синего шифона с шелком, у меня красивейшая прическа, каждая волосинка уложена! Я подумала: "Неужели у кого-то поднимется рука в меня кинуть что-то?" Меня охватил такой страх!

- Вы, наверное, больше всего боялись за платье?

- Ну конечно, конечно, без сомнения даже. Но никто в меня ничего не кинул. Мой концерт прошел спокойно и с громадным успехом.

- И часто вы так подвергались опасности?

- Помню, был случай в Майами. Я на сцене, пою - и вдруг вижу: по залу идет какая-то волна возмущения, с задних рядов - на меня. Думаю: "Боже мой, что же это катится? Может быть, бомбу кинули? Да нет, если бомба, разбежались бы все, а то только поднимают руки". Продолжаю петь... В зале сидели один испанский критик, очень строгий, и Пласидо Доминго, - так что мне для них хотелось спеть получше. И вот в этот момент на сцену взбирается туча белых мышей. Я их увидела и говорю: "А, бьютифул майс..." А сама думала, что умру: мыши бегали по сцене, сновали по моим ногам. Оказалось, это все устроили куклуксклановцы. Мне тогда сказали: "Вы можете прекратить выступление, гонорар все равно будет выплачен". Я не согласилась: ведь люди собрались! И допела до конца. Благодаря этим "бьютифул майс" я получила колоссальный успех! Публика аплодировала!

С того концерта я выходила сквозь строй полицейских, они стояли плотными рядами. В машине меня ждал Пласидо Доминго. Мы поехали в ресторан и там напились белого вина. Такие были страсти в то время! Но - да, конечно, выходя на сцену, я чувствую большую гордость за русский народ, за то, что я русская.

Наш мир

- Ну, да это все в прошлом. Ведь сейчас вы отгорожены от всех этих волнений...

- Конечно, невозможно все время заниматься приятным, но я стараюсь по мере возможности абстрагироваться от современной жизни. Хотя совсем абстрагироваться не удается... Я вижу, как живут наши артисты - очень трудно, мало зарабатывают. Мне жалко людей, и низкий мой поклон им за терпеливость. Я вот только удивляюсь, что народ такой терпеливый. Да, тяжело слышать разговоры о деньгах, видеть нищих. В церкви у Никитских ворот, куда я хожу, сейчас делают большой ремонт, на который тоже не хватает денег. Возможно, я дам концерт в фонд восстановления храма.

- У вас есть какие-то политические пристрастия?

- Нет, вся политическая жизнь меня раздражает, я устала от вранья бесконечного. Я уж несколько лет назад от этого устала - и перестала смотреть телевизор, читать газеты. Я первое время даже была счастлива, оттого что не вижу ни одной газеты. Хотя, надо сказать, вранье было всегда. Вот, помню, в детстве я мечтала выйти замуж за негра, чтобы его спасти от рабства. А когда я приехала в Америку и увидела, как негры разъезжают на лимузинах, то это была для меня какая-то страшная психологическая травма. Что ж меня так обманывали?

Личное

- Моя творческая музыкальная жизнь сложилась счастливо: я пела с Паваротти, с Доминго, с Каррерасом, с Краусом, с Френи, я работала с Клаудио Аббадо и Дзеффирелли. Все они - мои друзья...

- А в Москве есть друзья?

- Я вообще не очень общительная. Да и работа забирает почти все время. Даже со своей подругой Маквалой Касрашвили (она, кстати, прекрасная певица) редко вижусь.

- Вы ведь особенно нигде и не бываете?

- У меня накопилась такая жажда побыть дома, что, если я в Москве, из квартиры почти никуда не выхожу. Свой дом я очень люблю. Наверное, потому, что у меня долго-долго не было дома! В войну наша семья уехала из Ленинграда. Когда мы вернулись, оказалось, наша квартира заселена чужими людьми, а нам оставили только три комнаты. Потом мы жили в Таганроге, после в Ростове, оттуда я уехала в Ленинградскую консерваторию. Все эти переезды, поездки, гастроли... Такое ощущение, что я никогда не была дома.

- Расскажите что-нибудь о своих близких.

- У меня взрослая дочь - Елена Макарова. Я ее обожаю! Она поет, поет очень прилично. Правда, оперного голоса у нее нет, но она будет хорошей камерной певицей. Недавно я разрешила себе такую вольность: взяла ее в свой концерт. Она имела свой первый успех.