Сергей Лукницкий - Начало Водолея Страница 18

Когда-то он ей нравился, как нравится учитель ученице, но с каждым днем Дженти становился все старее, все обрюзгшей, все гунявей, а она зрела и хорошела, и плоть ее и тело протестовали бесконечно.

Вот и сейчас он купается в ванне, даже напевает, и вымывает, наверное, грязь из жирных складок своего живота.

За что? Ведь счастливы же ее сестры, они нормально живут с мужьями. Правда, не так роскошно, как она, Винченца, но ведь нормально.

Она готова была поменять бесчисленные массажные, бассейны, приемы, напитки на обычную жизнь.

Дженти появился наконец из ванной, когда она уже почти засыпала. Появился и, кряхтя, стал снимать свой халат. Винченца, не глядя на него, знала, что у него большие белые ляжки, пухлые ноги без каких-то признаков растительности и лицо, по которому можно было легко определить, что он не гнушается алкоголем.

Дженти же видел перед собой совсем иное. Он видел перед собой очень ухоженную, спортивную женщину и. Мельком взглянув на прозрачный пеньюар, почувствовал в себе силы обладать ею. Его сознание немедленно зафиксировало каждый пальчик ее ног, который он по странной прихоти собственноручно облачал в перстни, ее икры, лодыжки. Ее шея была совершенна. Ее волосы так живописно обрамляли почти не скрываемую пеньюаром грудь, что он не стал гасить свет.

Резким движением он сорвал с нее пеньюар и приблизил властной рукой ее тело к своему. Она закрыла глаза.

Глава 16. Войтецкий заплакал

Шведский журнал "Ви Мэншур" рассказыает о новом изощреннном средстве воздействия на инакомыслыщих, примененном в Гринэм-Коммон...

В ноября 1983 года на базу прибыли пер- вые ракеты. Вскоре у ветеранов пикетирова ния появились симптомы непонятной и тре вожной болезни. Тошнота и кровотечение,

ожоги и выпадение волос, загадочные случаи

потери памяти и самопроизвольных абортов

стали необычно частыми среди женщин рас

положившихся лагерем у ворот базы. Англий

ские врачи - участники антиракетных выступ

лений - провели медицинское обследование пострадавших. По из мнению, причиной не

дугов является электромагнитное излучение, исходящее из-за колючей проволоки.

(Из архива Вождаева)

Мирославу Войтецкому не нужно было искать способ самоубийства, достаточно было принять любой из недавно изготовленных препаратов, и все кончилось бы в считанные мгновенья. Однако, Войтецкий не спешил. Он боялся отнюдь не этих мгновений. Он боялся, что со смертью тела не наступит смерть духа, а ведь он хотел умерщвления именно духа. Он, ученый, создавший сыворотку, могущую уничтожить сознание, перестроить клетки мозга таким образом, чтобы подопытные воспринимали мир так, как это кому-то угодно, сам боялся теперь перестать ощущать себя, или вдруг начать ощущать себя иначе.

"Но если принять яд, который умертвит все, и, главное, мозг, - подумал Войтецкий, - то они уничтожат, сожгут мою жену, как носительницу некоторой информации, и дочь - только потому, что это дочь человека, их обманувшего".

Войтецкий похолодел. Ему уже показалось, что над его женой и дочерью смыкается болотная тина.

Он решил развлечься, но здесь, в коттедже, к его услугам была только немецкая бравурная музыка. Разыскав диск с какой-то опереткой, Мирослав принялся было насвистывать в такт музыке, как вдруг увидел, что в открытое окно за ним наблюдает Рихард Швабе - ординатор отделения.

- Развлекаетесь, господин Войтецкий? - развязно проговорил немец.

Войтецкий принужден был изобразить на своем лице умильную улыбку, иначе здесь было не принято, и повернулся к немцу.

Швабе ничего не было нужно, он просто прогуливался от безделья и от безделья же наблюдал за Войтецким - игра, приносящая немалые барыши тому, кто брался в нее серьезно играть: сперва выследить, запомнить или лучше зафиксировать малейшее отклонение настроения объекта, а потом невзначай сообщить и обещать не напоминать о нем - за малую мзду. В эту игру играло даже высшее командование.

Сейчас за то, что он включил музыку в часы работы, Войтецкий проиграет бутылку коньяка, которую он с радостью готов был отдать Швабе, да и еще что-нибудь в придачу, только бы остаться наедине с собой.

Но Швабе не пожелал немедленно оставить Войтецкого. Он еще довольно долго продолжал вести с ним разговоры, но Войтецкий отвечал невпопад, и это бесило немца, потому что он чувствовал, что мог бы увидеть что-нибудь еще более существенное, но не - вовремя, как говорят в разведке, "засветился". И в конце концов он убрался не солоно хлебавши.

После его ухода Войтецкому стало совсем тошно:

"Боже, я даже не могу на них броситься, чтобы выместить все свои чувства, потому что боюсь", - подумал он. И закрыл лицо руками. Просидел так несколько минут и начал постепенно приходить в себя.

Перед ним была холодная, белая лаборатория. Ряды кнопок по стенам принуждены были выполнять любое его желание, и все-таки Мирослав чувствовал здесь себя не хозяином, а узником; что-то такое неуловимое было в этой обстановке, что превращало хозяина в узника.

Он подумал о том, что теперь лучше всего уткнуться головой в подушку и заснуть. Быть может, в самом деле утро вечера мудренее. Но по правилам игры еще надо было идти в банкетный зал, на очередную вечеринку, там притворяться веселым, шутить, пить с этими выродками - и думать о том, как их уничтожить. Последнее время он думал об этом часто.

"неужели нельзя создать специальный штамп, уничтожающий фашизм?" Сама мысль была забавна - она развеселила Войтецкого. Да, надо создать его, пока хотя бы в мечтах.

Войтецкий одевался на прием. Отхлебнул коньяка...

И вдруг на улице, под россыпью звезд, ему снова не захотелось жить. Дело в том, что звезды, как и все здесь, были не настоящие, они были бутафорией, чтобы по ним определили местонахождение Центра. Устроители этого "гнездышка" постарались довести суррогат бытия до абсурда...

"резиновые женщины и искусственные звезды - вот удел таких, как Швабе. И я, ученый Мирослав Войтецкий, среди них".

Он обхватил голову руками и заплакал.

Слезы успокоили Войтецкого. Впереди маячил огнями, но при этом отталкивал бравурной музыкой, развлекательный павильон - домик, где собрались все те, кто был ему так неприятен.

Не доходя нескольких метров до павильона, Мирослав Войтецкий неожиданно повернул назад, в свой коттедж. Он ничего не видел перед собой, даже искусственные звезды смазались на своде неба. Ему было невыносимо плохо. Не включая света, он подошел к столу, резким движением выдвинул ящик, нашел лекарство, от которого ему могло бы быть легче, и вдруг понял, что легче не станет, наступит успокоение, а дальше будет нечто такое, чего ему не пережить - отрезвление.

И Войтецкий решился.

Он нашарил в кармане ключ, отворил дверцу сейфа и вынул оттуда совсем иное лекарство. Такая таблеточка приносит облегчение почти мгновенно и навсегда. Это был яд.

Войтецкий точно знал, что не надо размышлять ни о чем, прежде чем выпить эту таблетку, иначе мысли заведут к жене и дочери. Но, быть может, после его смерти им удастся спастись. Он разорвал упаковку и налил стакан воды. Сам подсознательно тянул время, ведь можно было проглотить таблетку и без воды. Но отчего-то ему понадобились эти пять-шесть секунд, которые он наполнял стакан.

Войтецкий вскрыл металлическую упаковку и в эту секунду услышал внятный, гулко отдававшийся в пустом помещении голос:

- Не надо, герр Мирек, есть другой способ протеста.

Войтецкий потерял сознание. Он не смог быть даже хозяином своей смерти.

...Советские войска освободили Кавказ. Но работа по созданию сверхоружия шла медленно, хотя и шла.

И во ТЕ СИЛЫ, которые готовили сверхоружие, способное не только уничтожать, но и направлять человеческую мысль, приняли решение во что бы то ни стало в очередной раз поднять тонус Войтецкого и установить, какого рода претензии были у человека, являвшего собой мозг предприятия. Поэтому решено было внедрить в окружение Войтецкого кого-нибудь, кто способен стать ему надежным товарищем.

В течение длительного времени, но все же по ускоренной программе, шло обучение оберлейтенанта Вендта дружбе с Войтецким.

Для начала Вендт решил изучить Войтецкого и для этого вылетел в Берлин. Здесь он встретился с фрау Гильдой. Фрау Гильда, как это ни странно, мало знала мужа, а красивому незнакомцу доверилась сразу.

Поручив ее и дочь специальной службе наблюдения, Вендт вылетел обратно в Центр.

Выйдя из самолета и сделав первые несколько шагов по острову, Вендт прислушался. Не было ставшего за несколько дней привычным воя сирены, не было стрельбы. Кругом росла экзотическая трава, покрытое сеткой небо все равно, несмотря на принятые меры предосторожности, было синим. Бушевал океан. Его волны, набегая одна на другую, брызгами разбивались о скалы, и Вендт на одно мгновение подумал: "А зачем я здесь, чтобы уничтожать"? Но тотчас же взял себя в руки. Он здесь, чтобы уничтожать не это, не природу, он должен уничтожать тех, кто на эту природу посягает, он здесь, чтобы уничтожить и превратить в рабов большинство, и тогда меньшинство скажет ему спасибо. Вот за это "спасибо" и работал Вендт. Ничем, впрочем, не рискуя. Подумаешь, обмануть полусумасшедшего ученого, войти к нему в дружбу - вот и все дела.