Рукотворный рай - Дмитрий Николаевич Москалев Страница 18

чтобы лезли в дела их только касающееся, отобрать у них, слабых, и веру, и право на власть, присвоить в полной мере её себе! Вообще прав их надо лишить, – ни к чему им права, минимумом их наделить надо! Пить, есть, спать – вот их права! Пить, курить, блудить – вот их права! В рамки их поставить, ограничить их и закончит на этом! И никогда они из этого круга, из этой клетки не денутся! Рабство без кандалов! Ибо ты не выпустишь их, да и сил у них не хватит, чтобы вырваться! Умы их будут заняты совсем не тем! Совсем!

Если кто и выйдет за рамки дозволенного, за границы – этого жестоко наказывать, брат! В пример другим. Это им во благо, это есть гуманность! Забота о них. Страх лучше милосердия и сострадания, страх заставляет трястись их члены при виде твоего могущества, чтоб как пресмыкающиеся они ползали у ног твоих, и целовали их, лишь бы ты милосердие к ним проявил! Вот чего Я хочу! Лишь бы одолженьице им сделал!

–Это же жестоко, остановился испуганный мальчик, – нужно чтобы как к тебе, так и ты к людям, меня так отец учил, плохо поступили с тобой – уйди и забудь, достойно поступили – отблагодари, воздай долг. Спасибо и скажи, или прости.

Григорий взбесился. Размышления грязного беспризорника разозлили его, он подтолкнул того вперед.

–К черту! Так от всех добра ждать? Забыть и уйти? А если на сердце останется эта обида? Накопиться злость и ненависть, и уйти уже не уйдешь, и остаться не останешься, не забудешь и не простишь – это вернее будет, не простить! Вспоминать каждый раз, влезет в голову эта мысль, и топором не вырубишь, а потом как выльется злоба на обидчика твоего, или не на него, а на того, кто рядом будет, это все равно на кого! Отомстишь сполна, и местью насладишься, ох как насладишься, вот уже тогда и забыть и уйти можно! Но нет! К черту! Если обидчик слаб оказался? То и мучить его начнешь, и не отпустишь его под "благородной" кары своей ни на минуту! Как птица в клетке будет он, – тут Григорий рассмеялся истерическим коротким, и до тошноты странным хохотом, но сразу же очнулся и продолжил, – ты, брат, одно запомни – жить нужно только для себя и плевать надо на всех, кроме себя! Или жить – или страдать!

Наплевать! Ты должен в рядах первых быть, тогда и выживешь, тогда заживешь безотвязной безобразной жизнью (беззаботной), за тебя все делать будут, за тебя! А сам будешь заслуги присваивать, достижения на себя записывать, средства копить, и отбирать! Вот тебе и рукотворный рай! И потом не нужен будет оазис на небесах, который для тебя исчезнет за ненадобностью.

Ты в раю, а остальные пусть мечтают о нем, работают, работают и работают! Пашут, сеют, жмут, дерьмо за свиньями чистят! Все затопит чужая слабость, слабоумие!

Немцы это поняли и воспользовались шансом. Это самими людьми предрасположено, и в этом нет никакой мистики и случайности. Шло к тому, и случилось ЭТО, но слабы оказались и рухнули, но идея сильна, и никуда она не исчезнет, и никуда не денется, от случившегося отдалится, но выживет! И не обратить этого вспять оружием. Это идея будущего, её поддержали сильные, те, которые сильнее немцев! Те, которые сильнее большевиков, которые и их используют для своей выгоды, когда представится возможность, незаметно и бесповоротно. Так и должно быть!

Но что ты, мальчик, понимаешь, не дорос ты до таких вещей, но я хочу тебе сказать одно, запомни раз и навсегда – война ещё не окончена, она только начинается, и мы, её адепты борьбы с большевизмом, в ней поучаствуем! И выживет в ней сильнейший, то есть хищник! А слабые будут пресмыкаться.

Необходимо быть хищником, терзающим свою жертву, прилюдно причем, чтоб все видели и говорили об этом, а затем замолчали раз и навсегда – или заткнуть их! – молодой обезумел от своих размышлений, рассказывая о идеалах своих, мировоззрении своем паскудном и философии своей прогнившей, так сверэмоционально и истерически, что напугал мальчика ещё сильнее, который вздрагивал от диких жестов Григория.

–Ни жалости, ни любви, их не может быть и не будет! Не должно существовать! Их выдумали слабые! Стереть их! Вот мой девиз – стереть! На этом и закончу, – уставши, Григорий вздохнул.

Бурный подъем и накал эмоций расстроил мальчика, он ожидал услышать совсем не то, и уже больше хотел убежать, но не мог. Добавить к размышлениям Григория ему было нечего, он был мал, но понял, инстинктивно понял, что не тому учил его отец, и что все размышления спутника в корне не верны, не правильны.

Мальчик решил, что Григорий неосознанно ошибается, чего-то не понимает, но возразить ему не мог, и убедить, помочь не мог и от этого расстроился ещё больше. Для мальчика все было просто.

–Отец учил меня любить своих близких, я люблю своего отца, иногда он приходит ко мне, я слышу его шаги за спиной, – по щеке сиротки скатилась слеза, но Григорий этого не заметил, он уже не слушал мальчика.

Только сам Григорий знал, зачем он сделал такое откровенное и искреннее вступление. Разговор самим с собой утомил его, ему захотелось помолчать.

Последние годы Григорий страдал расстройством личности. К мигрени и нервным срывам добавились ещё и эпилептические припадки. К том уже стали проявляться шизофренические повадки.

Состояние его совсем ухудшилось. День за днем все с большей силой расстраивалась психика. Он не мог уснуть по ночам, ему иногда казалось, что за дверью копошатся черти и скребут то под кроватью, то за стенами. Эмоциональные всплески, порой бурные происходили словно наваждение, от которого он не мог избавиться. Алкоголь усугублял положение. Григорий стал сильно кашлять, иногда отхаркивая густые сгустки крови. Покрывался холодным потом, дрожал, то ли от холода, то ли от страха, и не мог контролировать себя в такие часы, мочился в штаны.

Поэтому Григорий не слукавил, не играл комедию перед мальчиком, а открыл своё настоящее обличье – час от часу хиреющего монстра, и с каждым угасающим мигом становящимся все ужаснее. Вскоре Григорию вновь пришлось одеть маску.

Глава 18.

Старуха открыла глаза и испугалась, охнула, прикрыла рот руками, и с выпученными глазами смотрела на бледного мальчика. В суеверии своем начала креститься, но потом, окончательно проснувшись вразумила, что мальчик очнулся, что это был настоящий мальчик, а не призрак покойника, и тут