Олесь Гончар - Берег любви Страница 19

При слове "узел" Ягнич-моряк (Инна заметила) вдруг вздрогнул, будто очнувшись от дремы, ожил на миг, потом опять погрузился в думы.

- А ежели не поленишься, отрегулируешь узлы загодя, сам знаешь, дела на поле пойдут как по маслу,- продолжал отец.- Прикати как-нибудь, Тимофей, с фермы к нам, посмотри: по ровному срезу хлебов с первого взгляда узнаешь наш почерк. Где на "отлично" - каждый тебе скажет: тут прошел экипаж Ягничсй! Экипаж отца и сына!..

- Это главное,- поддакивал механизатор с фермы,- как ты к хлебу, так и люди к тебе.

- Только небесная канцелярия в этом году очень обидела нас, черти б ее побрали! - в сердцах сказал Ягничкомбайнер, начав вечный хлеборобский разговор о суховеях, недородах, о недополученных центнерах...

- Да будет уж вам про свои центнеры,- прикрикнула па них хозяйка, проходя мимо с какими-то новыми яствами.- На целине вон, говорят, хорошо уродило, без хлеба не будем.

- Да и Кураевка даст, нечего прибедняться! - поддержала ее тетка Неля. Остроносенькая, боевитая, она уселась на самом видном месте, рядом с почетным гостем.- Пускай лядащее, щуплое то зерно, но из него тоже свадебный каравай кому-нибудь испечем! - и многозначительно глянула на Инну.

- Вы бы гостю дали хоть словечко молвить,- вспомнила хозяйка,- Пускай расскажет что-нибудь про заморские страны. Редко его видим: побудет малость, да и снова под свои паруса, на соленые ветры. Чай всю душу они ему просолили... Твое слово, Андрон!

Гостя просьба эта застигла врасплох, он не был, видно, расположен к речам. И рюмка стоит перед ним, кажется, нетронутой, налитая доверху. "Не заболел ли?" - с тревогой подумалось Инне. Что-то тяготило старика, мучила какая-то горькая дума. И был он в этой думе, похоже, далек от всего, что творилось за столом. Курит да курит, морщит свой крутой лоб, и без того глубоко вспаханный плугом лет.... Инна, глядя на него, невольно прониклась еще большим сочувствием. Какие там страны, какие там миры, если человек этот сейчас весь мир носит в самом себе, мир неразгаданный, чем-то потревоженный, не понятный для других. И это тот самый дядя Андрон, который когда-то - Инна была совсем маленькой - приезжал в Кураевку бодрый, весело взбудораженный, развлекал Инну разными шутками, тот, у кого она не раз сидела на плече, бегала за ним повсюду хвостиком, вызывала на шутки, поддразнивала его смешной песенкой, позаимствованной у старших:

Oil ти, ткач-нчткоплут,

А я корол1вна!..

Тогда у псе получалось "кололивна"...

Не щадят человека годы, быстротечен век людской!

Есть в нем кипение весен, есть венец лета, но наплывают потом и осенние туманы с их холодной, знобящей неотвратимостью. Какой-нибудь десяток лет разделяет Ягничастаршего с его сестрой (она была самая младшая в семье, из всех сестер единственная осталась), но мама и сейчас выглядит что надо, сегодня вон просто расцвела, а он... Руки Ягнича Апдрона лежат на столе безвольно. За долгие рейсы, в тяжких трудах появились на них узлы-бугры, наверное, такие были у его далеких предков, галерных, которые надолго были прикованы железными цепями к веслам.

- Песню бы спели, что ли! - снова подала свой голос озорная Нелька.Неужели вот так и будем без песен сидеть?

- С чего бы это вам петь захотелось? - засмеялась одна из девчат-доярок.- Шубу Андрон Гурьевич так и не привез...

- На шута мне шуба! Сама хоть и без шубы, зато хата моя в "шубе"! Правда же, Гурьевич? - И Нелька обхватила вдруг моряка за шею.- Мода на шубы отошла. Он мне лучше дубленку привезет, не так ли, дяденька? А не вы, так сын мой привезет, он ведь у меня этим летом в училище собирается поступать. Агитирую, чтобы шел в торговое, а он одно твердит: нет, в мореходку! Напичкали вы, Гурьевич, его головушку своими чучелами.

- В ту мореходку ворота узкие,- мрачновато молвила тетка Василина, загоревшая дочерна, вдова одного из двоюродных Ягничой.- А кто и попадет, то почему-то быстро оттуда вылетает...

Это был прямой намек на Виктора Версмеенко, и намек весьма бестактный; Инна почувствовала, как залилась краской.

- Мой, коли поступит, то уж не вылетит,- горделиво сказала Неля.- В школьной производственной бригаде впереди всех идет, в прошлом году, вы знаете, на районных соревнованиях по пахоте стал чемпионом... Так это ведь в степи, а по морю он еще ровнее борозду проложит!..

Верно, Гурьевич? - И снова игриво, еще крепче обняла старого моряка.- У вас ведь там, дорогой дяденька, своя рука, поспособствуйте!..

Орпонсц молчал. Надо бы остеречь, сказать этой бойкой бабенке, чтоб ее парнишка не рассчитывал па легкий морской хлеб. В мореходке, как и на "Орионе", его встретит но медоречивая мама, а суровая рында, колокол, подвешенный посреди двора мореходки, чтобы регулярно отбивать скляпки, чтобы не оставлять хлопцам времени па битье баклуш!

Будет она гонять хлопца, как зайца, будет постоянно звенеть в его ушах своей беспощадной литой медью, будет стеречь каждую курсантскую минуту. Не успеешь зарядку сделать - уже скорей, хлопче, на занятия, в классы, где ждут тебя дебри таблиц, экраны, лоции, всякие мудреные приборы... По секундам расписана вся жизнь; с раннего утра и до поздней ночи все на ногах да на ногах, от подъема и до отбоя, до тех пор, покуда отпустят вас "в экипаж", говоря попросту - в обыкновенное общежитие, где столь же обыкновенные комнаты называются почему-то кубриками...

- Л может, и вправду не рыпаться? - продолжала допытываться Ноля.Может, пускай попробует в рыболовецкое? Сказывают, правда, что там сейчас полно иностранцев, их, вишь, принимают вне очереди... А они девчат наших заманивают в свою Африку. Слыхали люди, в городе черненькие родятся! Была, говорят, такая пара супружеская, он блондин и она светловолосая, а родилось черненькое...

- Выдумки это базарные, бабьи сплетни! - не удержалась Инна.- Ну а если даже и африканец, то что с того?.. У Пушкина в роду тоже были африканцы, ну и что?

- Может, и вправду сплетни, базарное радио разнесло,- быстро согласилась Неля и снова обратилась к старому моряку: - Ну так как же, Гурьевич, похлопочете за моего, аль как? Замолвите словечко? Аль уж пускай и не рыпается, не тратит попусту нервов?..

- Пришли его ко мне, я сам с ним поговорю,- буркнул орионец.

Возле двора взвизгнула тормозами машина, приехал Чередниченко. Механизаторы как по неслышной команде тотчас же поднялись. Хозяин дома, Ягнич Федор, стоял впереди, лицом к уличной калитке, готовый, кажется, принять на себя ответственность за всех. Был он сейчас густо орошен потом, не меньше, чем на комбайне, и воротник рубахи стал ему вдруг тесен, хотя и был расстегнут.

- Вот где они рекорды ставят,- загремел с напускной строгостью председатель.- Что это вы, хлопцы, надумали?

Жатва в разгаре, а вы тут банкеты затеяли?

- Да мы, да мы... - заторопился, "мыкая", хозяин, виновато улыбаясь.Видите, нет, кто тут у нас...

- Да вижу, вижу.- Чередниченко вперил суровый взгляд в орионца.- Это ты, диверсант старый, надумал жатву нам сорвать? Не мог выбрать другого времени для своего отпуска?.. Ну, да куда тебя теперь денешь.- И. вмиг повеселев, шагнув вперед, надвинулся на гостя: - С прибытием! - Они крепко обнялись, расцеловались.

Механизаторам не нужно было указывать, как вести себя дальше: без прощаний, без лишних слов, один за другим бочком-бочком да со двора, через минуту слышалось лишь тарахтение мотоциклов, увозивших владельцев в разные стороны. Вскоре поубавилось и женщин, из посторонних остались только Неля да соседская молодуха - обе, перекочевав на веранду, о чем-то там шушукались с хозяйкой, а потом и они потихоньку убрались со двора.

Вечерело, груша окуталась тенью, и мать включила наружную лампочку, чтобы падал свет с веранды, чтобы собеседники могли лучше видеть друг друга - не каждый же день встречаются старые приятели, друзья молодости.

Скоро за столом остались только двое - Ягнич и Чередниченко. Догадливая Инна примостилась со своим стулом за грушей, но не настолько далеко, чтобы не слышать этих двух верных побратимов (так она их мысленно называла).

- Ну, так как оно там у тебя? Еще скачешь, старая коняга? - обратился Чередниченко к другу, и в голосе его отчетливо прозвучала теплая нота.

- Кажись, отскакался, отпрыгался.- Орионец закурил сигарету и поник головой.

- Не то ветры повеяли или от чего другого загрустил, моряк? Неужели в чине понизили? Набуянил? Или, может, в Марселе с моряками из-за девчат-француженок подрался? - И, не дождавшись отклика на шутку, серьезно спросил: - Надолго к нам?

- Надолго,- глухо промолвил Ягнич.- До последнего, может, вздоха...

- Да ты что? - даже отпрянул от него Чередниченко.- Что ты городишь? Я думал - в отпуск... Неужели списали?

- Похоже на то. Принимай, говорят, дед, свою грамоту - и будь здоров... - Он понуро уставился в край стола.- Кура, брат, кура...

И это последнее вырвалось у него с такою душевной тоской и болью, с таким отчаянием, что Инна ужаснулась.

Никто посторонний не взял бы в толк, что такое "кура".