Андрей Зарин - Казнь Страница 19

– Двадцать восемь!

– Вы давно служите у Деруновых?

– Десять лет, еще барин поженившись не были.

– Ну – с, отлично! Теперь что вы можете сказать про своего покойного барина? Охарактеризовать его? Что, он добрый был барин, ласковый? – Казаринов поправил на носу очки с синими стеклами.

Тот помялся, потом решительно шагнул к столу, заложив руки за спину, и сказал:

– Хочу одно заявить, что убийца мне доподлинно известен!

Даже Лапа поднял голову и взглянул на Ивана, а Казаринов откинулся к спинке кресла от неожиданности и некоторое время смотрел растерянно. Но следователь не должен ничему удивляться, и Казаринов поспешил принять невозмутимый вид.

– Вы знаете убийцу? – сказал он. – Кто же это?

Иван переступил с ноги на ногу.

– А не кто другой, как господин Долинин Николай Петрович! Потому как они…

Казаринов выразительно взглянул на Лапу, но Лапа сидел опустив глаза; Казаринов кивнул Ивану, и тот, откашлявшись, продолжал:

– Потому нам доподлинно известно, что они, Николай Петрович, допрежь нашего барина любили нашу барыню, а она их. И как они вернулись, то очень серчали. И потом, как наш барин узнал про нашу барыню, то сейчас велел нашей барыне, чтобы им отказ, значит, от дому. Я и письмо носил.

– То есть Дерунов отказал от дому Долинину?

– Так точно, я и письмо носил!

– Ну – с, и потом…

– И сейчас на другой день Николай Петрович к нам не в себе прибежали; барина дома не было, они к барыне и там очень кричали, а потом назад в забытьи…

– Что значит – в забытьи?..

– Вне себя, – пояснил Иван, – бегут это, руками машут и без шляпы по солнцу. Я им вслед смотрю, а они с нашим барином встретились и кулаком на него…

Иван замолчал.

– Ну? – спросил следователь.

– А вечером барина и убили…

Следователь нахмурился.

– Почему же вы думаете, что это он?

– Кто же еще? Я наверное могу сказать, что они. Потому ненависть и, опять, по любви…

– Ну, а знать‑то вы ничего больше не знаете?

Иван обиделся.

– За руки нашего барина не держал, когда они его убивали, – ответил он, – чего еще надо! Я сказал, чтобы, значит, совесть очистить, а там ваше дело.

Он сделал движение, собираясь уйти.

– Подождите в коридоре немного. Я вас еще спрошу, – сказал следователь и позвонил.

Иван развязно поклонился и вышел.

– Ну, Алексей Дмитриевич, что вы скажете? Есть основания? – произнес следователь, обращаясь к Лапе.

– А? Что?

– Я говорю, недаром я подозревал этого столичного франта?

– Врет все, – сказал Лапа.

Казаринов откинулся к спинке стула.

– Позвольте, к чему это вранье? Какая выгода?

– Не знаю…

Следователь пожал плечами. В дверь заглянул сторож.

– Чего тебе?

– Господин какой‑то, – сказал сторож, – желает видеть. Говорит, очень нужно.

– Что ему? Как фамилия? – недовольно спросил следователь.

– Вот дал, – сторож подал следователю карточку.

– Захаров, – прочел следователь и вопросительно взглянул на Лапу. Услышав фамилию, Лапа моментально проснулся.

– Примите! – сказал он торопливо. Следователь с удивлением взглянул на своего письмоводителя.

– Проси! – приказал он сторожу.

Сторож скрылся, и на его место явился Захаров. Измученное лицо его с темными кругами под глазами было серьезно и покойно. Он приветственно кивнул головою и, подойдя к столу Казаринова, спросил его:

– Вы следователь, который занят убийством Дерунова?

Казаринов пытливо глядел на него и молча кивнул в ответ.

– Тогда арестуйте меня. Я убийца! – выпалил Захаров и, опустившись на стул, стал вытирать вдруг вспотевшее лицо.

Лапа, словно в ответ на свои мысли, несколько раз покачал головою, а Казаринов сперва выпрямился, потом согнулся, словно на пружинной спирали, потом стал в смущении протирать стекла и, наконец, сказал растерянно:

– Как же… вы?..

– Я ходил в полицию, да пристава не было; я к вам, чтобы скорее, – ответил нехотя Захаров.

– Но как же это вы?

– Убил‑то?.. Ручкой револьвера. В голову!

Захаров сделал жест. Следователь вздрогнул.

– В висок?

– В висок!

– Алексей Дмитриевич! – окликнул Казаринов, но Лапа уже быстро писал. Казаринов оправился. На лице его даже мелькнула улыбка, и, поправив очки, он очень вежливо предложил Захарову папиросу, сказал, что с его стороны очень благородно облегчить задачи правосудия, и стал предлагать вопросы. Захаров отвечал четко и ясно.

Он вышел из дому и взял револьвер с намерением убить Дерунова. Перед этим он очень волновался. Встретив Дерунова…

– Где?

– Где? Известно, на улице! – недовольный, что его перебили, ответил Захаров.

Следователь поспешил его задобрить.

– Простите! Совершенно верно! Вероятно, подле конторы нотариуса?

– Подле конторы, – ответил Захаров и продолжал свой рассказ. Он говорил плавно, без волнения, усталым голосом.

Встретив Дерунова, он затеял ссору и выстрелил в него. То есть хотел, но револьвер оказался без зарядов; тогда он ударил его. Раз, раз!

– Где же этот револьвер?

– Я его кинул в речку.

– Для чего же вы перенесли труп в палисадник?

Захаров помолчал, словно обдумывая.

– Так! – ответил он. – Перенес!

– Отлично! – сказал следователь, хотя никто бы другой не усмотрел в этом ничего даже просто хорошего. – Ну, а за что вы его?.. – и следователь сделал игривый жест, но тотчас в страхе съежился. Лицо Захарова вдруг исказилось ненавистью. Тяжелый кулак с грохотом опустился на стол, и он порывисто ответил:

– Никому нет до этого дела! Я знаю! Убил – и баста! Оживет, снова убью! Двадцать раз, сто раз убью!

– Так, так, извините! – закивал головою следователь. – Я для вас, собственно, а мне‑то что?

– Мое дело! – успокоившись, повторил Захаров.

– Конечно, конечно! – следователь наклонился и стал быстро писать, после чего позвонил в приемную. – Позови того, Ивана Кочетова, – приказал он сторожу, подавая ему написанный лист, и переглянулся с Лапою.

Иван вошел и вопросительно воззрился на следователя.

– Ты что же, продолжаешь обвинять Долинина? – спросил следователь.

– Врет! – быстро сказал Захаров. Следователь махнул ему рукою, а Иван со злобою взглянул на него и, отвернувшись, ответил:

– Собственно, как я рассуждаю, беспременно они, потому что…

– А вот они сознались в убийстве, – сказал Казаринов, – ты их знаешь?

Иван в изумлении отступил. Взор его с полным немоумением устремился на Захарова, и он словно растерялся от неожиданности. Потом оправился.

– Не может быть, они это так, – сказал он твердо.

Захаров вскочил.

– Я, я! – закричал он, ударяя себя в грудь.

Лапа внимательно посмотрел на них обоих и снова погрузился в полусон.

– Их дело! – пожав плечами, ответил Иван.

– Ты их знаешь? – повторил Казаринов.

– Как же – с! – усмехнулся Иван. – Только барин с ними знаком не был.

Казаринов кивнул.

– Теперь можешь идти, но не уезжай из города, я тебя еще вызову! – сказал он.

Иван поклонился и вышел.

– Господин Захаров, я вас уж арестую! – ласково сказал следователь.

– Я знаю! – ответил Захаров. Казаринов позвонил:

– Готово?

– Шестнадцатый нумер – ответил сторож.

– Проводи господина Захарова!

Тот равнодушно повернулся и вышел в сопровождении сторожа.

– Вот это счастье! – Казаринов потер от удовольствия руки. – Пришел сам с повинной! Как вы думаете, из‑за каких причин?

– Дерунов жил с его женою, – ответил Лапа.

– А – а! – протянул Казаринов и вздохнул: – Да, женщины! Всегда женщины! – правило Лекока – золотое правило!

Но Лапа, видимо, не разделял восторга Казаринова; перед уходом домой он долго рылся в архиве суда и достал оттуда тоненькое дело в синей обложке.

Придя домой, он облачился в халат и долго читал это маленькое дело, ухмылялся, качал головою и, вынув тетрадь, стал делать в ней выписки. Феня несколько раз заглядывала к нему и каждый раз уходила, надув губы. Наконец, не выдержав, она окликнула его.

– А? Что?

– Фу – ты! Вы и за работой спите, что ли? – рассердилась Феня. – Самовар подавать?

– Подай, радость моя, подай!

Она подошла к нему совсем близко.

– А правда, Алексей Димитриевич, что Александр Никитич в убивстве признался? – замирающим шепотом спросила она.

– Правда, красавица ты моя, правда! – ответил Лапа, не смотря на нее и старательно подчеркивая карандашом какую‑то строчку.

Феня ойкнула и убежала из комнаты.

Минуту спустя ойкнула Луша, ойкали Захарова и почтенная ее матушка, а Лапа, на мгновенье прислушавшись к этому общему визгу, улыбнулся и снова углубился в интересовавшее его дело.