Борис Казанов - Полынья Страница 19

- Марченко передал тебе.

- Давно?

- В последний день, в море.

- Не знаешь, что в конверте?

- Знаю, - ответил он. - Но лучше сам прочти.

Суденко взял у него письмо. Разворачивая сложенный вчетверо тетрадный листок, он ожидал бог знает чего и еле сдерживал в себе волнение... В самом деле! Почерк Володин, его немыслимые изгибы букв, напоминающие вращение морских течений, какими их рисуют на метеорологических картах. И ничего особенного: просит съездить куда-то, помочь построить дом. Странно, что написал письмо задолго до того, как утонул, а передал кому-то в день гибели. Впрочем, в жизни странностей хватает.

- А ты ему кто?

- Плавали вместе...

- Ты из-за этого приехал?

Рыбак посмотрел как-то:

- Просьба другая, последняя...

Сказал так, будто Володя нс погиб, а собирался ехать куда-то в тайгу, как в письме, и ожидал ответа Суденко... Это был какой-то странный рыбак, который своим приглядыванием, недомолвками не давал возможности говорить без затей, просто. Даже совместная прогулка в проливе, когда искали течение, не прибавила откровенности. А то, что рыбак говорил сейчас: что приехал в Полынью, чтоб специально передать Володино письмо, - и вовсе казалось странным... Стоило ли из-за этого ехать так далеко? Мог переслать и по почте... Впрочем, все эти охотники, рыбаки, плавающие в труднодоступных местах, любили окутывать туманом простые вещи. Притом не без умысла, так как являлись практичными людьми. Должно быть, за всем этим скрывалась настоящая причина, которая и привела его сюда. А значит, он темнил неспроста.

- А этот дом, - спросил Суденко, - откуда он взялся?

- Ну, дом из кедры, из двух половин, - ответил он. - Стоит в тайге, недостроенный.

- Если за Володей долг, я уплачу.

- Дом надо закончить.

Опять было сказано нс просто так. А с непреложностью человека, выяснившего для себя суть таких вещей, как дом, и прочее. Но что остается от сути, если пет хозяина? Никакой сути в этом доме не было. И ничего "последнего" не было в Володином письме. Конечно, действует, что скажет или о чем попросит перед смертью человек. Но разве Володя знал, что погибнет? "Последнее" было в другом: в обстоятельствах гибели Марченко. Как раз про это Суденко и хотел узнать. Из-за этого и искал встречи с рыбаком. Но разговор не задался с самого начала и уже не было желания его продолжать. Сейчас Суденко хотел одного: сесть за стол. Хотел одиночества.

- Мне нужен ответ.

- Ты можешь подождать?

- Могу неделю.

- Ну, все.

Рыбак задержал руку:

- Мне фальшвейеры нужны. И парашютные ракеты.

Суденко дал ему коробку ракет-шестизвездок и пачку фальшвейеров термитных факелов, горевших в любой среде. Когда закрывал ящик, рыбак проворно сунул руку, выхватив брусок стали.

- Классная сталь! - определил он с удовольствием. - Дороже серебра.

- Ты, видно, парень деловой?

- Как все, - ответил он, посмеиваясь.

Все это он рассовал в рюкзаке, быстро и умело, чтоб ничего не выпирало сквозь материал. Упаковывая рюкзак, он несколько раз подходил к окну, чтоб посмотреть на море. Они давно шли чистым морем, и чувствовалось по воздуху, который потяжелел, что собирается гроза. Было еще довольно светло, солнце только садилось.

- Поможешь лодку спустить.

- Сматываешься?

Это было, конечно, неподходящее слово. Ведь парень пересаживался пусть с небольшого, но морского судна, пересаживался в обыкновенную лодку и делал это перед ураганом. Нелепо было назвать это трусостью. Напротив: нужно было здорово понадеяться на себя и на свою лодку, чтоб решиться на самостоятельное плавание. Уж не говоря о том, что надо было понимать море в любую погоду и иметь охоту тягаться с ним. Но по тому, как вел себя рыбак, создавалось впечатление, что он, пересаживаясь, обретал большую устойчивость, чем они. Поэтому Суденко и сказал ему, что думал.

- Сейчас течением опасно идти, - ответил рыбак спокойно. - Не думаю, что и вы проскочите. А шхерами я лучше сам пройду. Потому что знаю, как ими ходить.

- Вот бы и открыл свой секрет.

- А ты свои секреты открываешь?

- Смотря кому.

- Вот и я так.

Перегнув свою старенькую одностволку, он проверил ее на свет. Обтянул под фуфайкой пояс с патронами. Одет он был легко для ночного плавания, и в прорехах штанов просвечивало смуглое тело. Все рыбаки Полыньи были так одеты: им нужно было ощущать свое тело как нагое. Во всем, что делал сейчас рыбак, было непридуманное, настоящее. Это был самый настоящий рыбак. Может, это и было в нем главное.

Рыбак достал еще один конверт, смочил слюной.

- Бросишь в порту.

- Ты разве не туда?

- Мне за шхерами налево: плавун ловим... - Он увидел, что конверт расклеился и, чиркнув по пальцу ножом, его залепил. - Это для жены, - сказал он, подмигнув. - Чтоб ее любовь не отсохла.

Фамилия рыбака была Гриппа.

Потом, когда он уже сидел в лодке, Суденко протянул ему ружье, обмотанное по стволу куском полотенца, опустил тяжелый мешок. Рыбак подсосал топливо, потянул шпагат - мотор сразу завелся. Суденко придержал конец, чтоб лодку не бросило под винт, опустил - рыбака словно сдуло в море. Там его лодка обрела ход и пошла наискось, ложась грудью на волну, ясно различаясь против стены синего воздуха, поднимавшегося на востоке.

Было все-таки странно, что он появился здесь. Этот вопрос насчет дома можно было решить и в порту... Что он выяснял тут, лежа на койке? Какие отношения связывали его с Володей?

Уплыл...

Суденко еще раз перечитал письмо.

Просит помочь построить дом... Что за этим стоит? Какая-то перемена жизни. Вполне естественная, так как Марченко после травмы бросил водолазное дело. Что знал об этой его жизни Суденко? Знал, что Володя работал в Маресале - кажется, на грузовике. Как будто любил здесь какую-то девушку. А может, был на ней женат. Ничего за эти месяцы выяснить о нем не успел. Но если откровенно, его не интересовала личная жизнь Володи. Казалось, интересовало лишь то, что связывало прежде: годы военной службы, море. Но когда вспоминал что-либо из тех лет, все связывалось с кем-либо другим, не с Марченко. Так оно, впрочем, и было: вечно Володя рвался работать в одной паре с ним, и вечно их разделяли. Служба для них сложилась неодинаково: Суденко получал одни благодарности, а Марченко - замечания и выговоры. Не потому, что был плохой водолаз, а потому, что слишком увлекался. Любил воду, как говорят. Но что значит - воду любить? Воде это безразлично. Там надо иметь трезвую голову и спокойное сердце. Поэтому всегда казалось, что Володи не хватит в последний момент, и от самой интересной работы его отстраняли. Не попал, например, на пробные спуски и так далее. Даже то, что Володя однажды спас жизнь командиру отряда, не изменило общего к нему отношения. В дружбе он тоже был неудержим. Подражал даже в мелочах: если девушка нравилась Суденко, то в нее немедленно влюблялся Марченко. Такая его особенность только мешала дружить. Были ли они друзья? Так их называли все, так и осталось. Может, если б встретились теперь, то вообще бы разошлись. Некогда узнал, что Марченко нет, что он утонул в Полынье, - появилось ощущение потери. И сегодня он покривил душой, сказав, что спускался только из-за "Шторма". Было бы глупо рисковать жизнью, чтоб увидеть пароход. И глупо вдвойне из-за этого погибнуть.

16

Посмотрел на кессонную таблицу, оставленную Гришей на столе. Наступило время изменить глубину, поднять девушку еще на десять метров. Он убавил давление на одну атмосферу. Перевел рычажок барокамерной связи и приложил ухо к телефону, расслышав едва заметное дыхание. С облегчением выключил динамик.

Еще одну отметку прошла.

С той глубины, с какой она поднялась, могли подняться очень немногие водолазы. Притом в костюме, со всеми мерами против кессонной болезни. А не путем свободного всплытия, в каком-то диковинном пузыре.

Что это такое вообще? Какой-то неизвестный газ... Откуда он взялся, если его нигде нет? Оранжевые пузырьки под пароходом... Из этой дырки на дне? Каньон силуэтом похож на кратер... Пузырь выдохнул вулкан? Как же в него мог попасть "Шторм", если пузырь при всплытии улетучивается? И не только попал, но и каким-то образом спустился в оболочке на дно. Такого не может быть.

А что может быть?

Вероятней предположить, что "Шторм" не затонул сам, а был втянут под воду какой-то стихийной силой. Притом с такой скоростью, что воздух, не успев из пего выйти, каким-то образом сохранился. Такое невозможно в обычной воде. Разве что в особой среде, отличающейся плотностью и скоростью движения. Положим, в течении. Но когда пароход выпал из течения, воздух из него начал выходить. Тут безусловно одно: если о воздух вышел весь, то пароход был бы раздавлен. Допустим, как-то дотянул до дна, сел. И тут "Шторм" окутал газ, который под действием глубины приобрел свойство материальной оболочки. Можно ли всерьез согласиться, что выброс вулканического газа, совпав с приземлением "Шторма", оформил пароход таким, какой он сейчас? Все это так же непознаваемо, как рождение Земли. Поэтому тебя не интересует тайна "Шторма". Но ты ею воспользуешься.