Андрей Корф - Однажды в России Страница 19

Генка, несмотря на приказ, не мог себя заставить надавить на бабий живот всем своим весом. Живот был твердый, точно каменный. Страшила тоже замешкался, по привычке глядя на друга.

- Да вы что, суки! - Мизерный побагровел, - в бирюльки со мной играете? Давите изо всех сил, кому говорю. А то потеряем сейчас к ебаной матери обоих... - Она уже полчаса без схваток, - шепнула Света. У нее в глазах полыхало. - Давление падает, - сказал бледный Кока. - Ясный хуй, падает! Цифры говори! Самоха! Стой здесь, принимаем. Вот голова, видишь? Хорошо хоть, головой пошел, сучонок... Так... Так... Ну давай, хороший... Пролезай! Генка, Страшила, давите сильнее. Сейчас уйдет, сука... - 85 на 40... - Дави!

Генка скомандовал "Три, четыре!", и они со Страшилой навалились одновременно.

- Хорошо... Еще... Еще... Так, родимый... Так... - 80 на 40...

Генка увидел, как на пол капает кровь. Как всегда, ему стало плохо. Как всегда, он взял себя в руки усилием воли. Но недосып, дикость обстановки и нелепость того, чем он сейчас занимался, сделали свое дело... Кровь потекла тонкой струей, баба вдруг застонала, и Генкина голова закружилась всерьез. Еще хватило сил в последний раз навалиться на каменный живот, после чего в глазах почернело и тело стало ватным...

Оказалось, он так и не упал. Висел, как обезьяна, на собственной руке. Никто и не заметил его короткого обморока. Когда он очнулся, то на первый взгляд подумал, что все осталось по прежнему. А потом понял, что изменилось. Мизерный перестал материться. Теперь он насвистывал что-то из Высоцкого и давал благодушные указания Самохе. Тот, по локоть в крови, зашивал роженице шейку матки.

- Глубоко берешь, Самохин. И шов частый. Пореже, пореже... Эй, орлы! Долго вы чужую бабу будете тискать? Слезайте с нее.

Генка и Страшила убрали руки. Чего-то не хватает, подумал Генка. И тут же услышал, чего именно.

Из-за его спины, сквозь тихое сюсюканье Светки, раздался щенячий писк. И Генка понял, что все обошлось нормально. Это было видно и по поведению Мизерного - гениального земского врача, на котором держалась вся захолустная больница.

- Гляньте на этого тамбовского волчонка... Гипоксийка, конечно... Куда же без нее. И вод наглотался, мерзавец... Ну, ничего. Жить будет.

Генке намертво впечатался в память этот круговой стоп-кадр. Здоровенный хирург, старательный Самоха у его подножия, аристократичный Кока с тонометром, Света, склонившаяся над ребенком, будто раздувающая костер. Растерянный красный Страшила. И роженица на столе - как материк в океане собственной боли...

- Ну что, орлы? Поздравляю с боевым крещением. А теперь идите, мы со Светкой сами управимся. Олег, ты тоже ступай. Я дошью...

Ребята медленно вышли из родовой, прихватив по дороге Женьку, который пропустил все представление, потому что блевал в соседней ванной. Уходя, каждый по несколько раз оборачивался. Огромная баба, похожая на поверженного скифского идола, лежала, как мертвая. Только слезы на щеках говорили о том, что она еще жива...

...- Пика, - сказал Самоха, он же - "Печорин", который оказался классным парнем и сыном одного из лучших детских хирургов Москвы. - Пас, - отозвался Генка и отхлебнул разведенного спирта. - Я тоже пас, - сказал Страшила. - Бери, - Кока пододвинул прикуп в сторону Олега.

Все делали вид, что ночное происшествие - самое обычное дело. А то, что под столом у всех четверых тряслись колени, сверху заметно не было.

Спать, конечно, расхотелось. Поэтому сели за пулю, чтобы развеяться и накатить спирта, украденного накануне Светкой из личных запасов Мизерного.

- Еще неделя, - сказал Самоха. - Ага. - И - в Москву! Семь треф. - Интересно, как там без нас? - Говорят, происходит какая-то херня. Цены отпустили, что ли... Вист. - Это как? - Это так, что в магазинах теперь все есть, а купить ни хера нельзя. - Почему это?.. Пас. - Дорого. - А раньше что - дешево было? - Раньше, по сравнению с нынешним - вообще даром... Клади карты. Посмотрим, что там у Самохи. - Круто. - Да...

Пауза.

- А водка теперь почем? - Не знаю. - А пиво? - Да откуда мне знать? Чего привязался? - Пивка бы сейчас... - Пей спирт и не выделывайся. - Ну, давайте, что ли... - Погоди... Кажется ты, все-таки, без одной. - Думаешь? - Ага. Третью даму ничем не достаешь. - Да, похоже... Ладно. Генка, сдавай. - When I find myself in time of trouble... - запел Женька. Он уже успокоился и теперь стыдился своей слабости. А пел здорово. В бывшей душевой сразу потеплело от его гитары и голоса. - Хорошо сидим, - сказал Самоха. - Ага, - отозвался Страшила. - Вообще, повезло нам, что встретились. - Да, - сказал Кока. - Мужская дружба - на всю жизнь. - Да ладно тебе, - сказал Самоха. - А что? Не так? - Не знаю. Вот пройдет лет пять-семь, вообще друг друга на улице не узнаем. - Зато память останется, - сказал Генка. - А мне тут здорово с вами, - сказал Страшила. - В школе друзей вообще не было. - Mother Mary comes to me... - Хватит сопли распускать. Давайте выпьем. - А я, наверное, уйду, - вдруг сказал Генка. - Куда? - Не "куда", а "откуда". Из института. - Ты что, с ума сошел? Зачем? - Не знаю... - Генка промолчал. - Не мое это все. - Во дает! А зачем тогда поступал? - Не знаю. Теперь не знаю. - А раньше знал? - Не помню... Ладно, проехали... Пить, так пить. За что? - Давайте за Москву, что ли! - За Светку! - За будущих имперских врачей! - Нет, - сказал Страшила, - давайте за этого... волчонка тамбовского. Пусть у него все будет в порядке. - Нет возражений. - Есть контакт! - От винта! - А колокольчики, бубенчики звенят, - запел Женька, - а мчались наши кони три часа подряд...

Отечная Луна с удивлением посмотрела на ночную больницу, из которой ухнуло молодецкое "Пора!".

* * * - В прошлой жизни, - сказал Странный Парень, - я был камнем. Я лежал на мезозойском берегу, и на меня наступали последние ящеры. Некоторых из них я узнаю здесь, на улицах. Они тоже продолжают жизнь в других телах. - А что случилось с камнем? - Море зализало его насмерть. Как леденец. У него было достаточно времени для этого. - Интересно, - соврал Генка.

На самом деле он извелся за последние полчаса. В арбатском подвале было шумно и накурено. Публика, состоящая из пестро разодетой богемы, угощала друг друга свежими перфомансами и старыми сплетнями. Сырые стены были увешаны картинами, имевшими такой вид, будто их украли из младшей группы детского сада. Форменная мазня.

Генка продолжал держать в руке приглашение, потому что оно придавало хоть какой-то смысл его присутствию здесь. А пришел он ради Анюты, которая сегодня должна была выступать.

В последнее время их отношения стали расползаться по швам. У нее появился свой мир, непохожий на Генкин. Она часто и надолго исчезала из Москвы. То в Питер, то вдруг на Байкал или, того хлеще, на Камчатку. Он не знал и не хотел знать, с кем она туда ездила и зачем. Но, насколько он мог заметить, у него не появилось настоящего соперника, несмотря на вечную собачью свадьбу вокруг Анюты.

Она очень повзрослела и похорошела. Рядом с ней он теперь чувствовал себя ребенком. Хотя и сам, чего греха таить, монахом не был.

Их странные, полулюбовные, полудружеские отношения, которые были бы дикостью в Энске, в Москве выглядели совершенно естественно. Но Генке приходилось расплачиваться за эту "естественность" бессонными ночами и ревностью, намертво засевшей в груди.

Аня любила его. И он любил Аню. Но что-то не клеилось в их романе.

Сегодня он решился на важный разговор. Он пришел сделать Анюте предложение и, если она не согласится, предложить разбежаться в разные стороны. Насовсем. В глубине души, Генка надеялся на первый вариант. Хотя смутно представлял себе семейную жизнь, особенно на фоне безденежья и отсутствия крыши над головой. Общага, в которой он жил, исчезнет, как только он уйдет из института. А это решение было принято. Жить у Аниной тетки тоже не хотелось. Генка надеялся на подработку и собирался заняться новым и непонятным делом, которое носило гордое название "бизнес". Что это такое, пока толком никто не знал...

- План не дает такой чистоты эмоций, как циклодол. Правда? - похоже, Странный Парень в этой жизни был не дурак поэкспериментировать. - Не знаю. - Я тоже не знал, пока не попробовал. Правда, я так перебрал с первой дозой, что чуть не отдал концы. Мы с другом закинули по 12 колес на брата.

- Ого... - Да. И самое ужасное, что после этого нельзя проблеваться. Циклодол блокирует рвотный центр... - Интересно. - Ничего интересного. Сидишь, как дурак, пальцы на руках по два метра длиной, а в рот засовывать бесполезно. Все равно ничего не получится... Но зато потом... - Вы не знаете, когда выступает... Аня? - Анна? Нет. А она будет сегодня? Это здорово. Люблю ее перфомансы. Они лучшее, что есть в этой гнилой тусовке... Так вот. Потом начинаются удивительные превращения. И с миром, и с тобой... Кажется, что ты попал на другую планету. И непонятно, откуда приходит это ощущение. Нет никаких галлюцинаций, по улицам не ползают змеи, а над крышами не кружатся марсиане на тарелочках... Но... Как бы это сформулировать... Что-то происходит с силой тяжести. Кажется, что, если подпрыгнуть, так и повиснешь в воздухе. И дома, избавившись от притяжения, стоят по стойке "вольно", наперекосяк... И еще... Ни с чем не сравнимый телепатический эффект. Начинаешь читать чужие мысли. Это хорошо и страшно. Хотя чаще всего просто противно... - Почему? - В твою голову из чужих умов лезут какие то телки, куски телепередач, мысли о деньгах. Тревоги за детей. Чужая ревность, зависть, злость... Гадко... О!..