Ион Чобану - Мосты Страница 19

- Держи свою табакерку, только не брюзжи, как баба.

Тот же грабитель вышел, посмеиваясь, к дороге за поворотом, видно, услышал, как ворчит отец. В зимнем запорошенном лесу далеко разносится даже негромкий разговор - как по воде на речке.

Колокола Цыганештского монастыря звонили к вечерне.

В Кобылку мы поспели, когда уже зажигали свечи и лампы. Зять Лейбы вскипятил извар, мы согрелись с дороги. Языки развязались. Отец начал рассказывать про встречу с грабителями. Но старый корчмарь не дал докончить, зашипел "тсс" так, что отец осекся на полуслове.

- Назад найму балагулу*, - сказал Лейба. Потом задумался: - А хорошо, Костя, что язык мой испугался. Я хотел им дать деньги, но язык не хотел... молчал!

_______________

* Б а л а г у л а - извозчик (евр.).

Лейба сунул руку в задний карман, не переставая нахваливать американских портных. Мы с отцом удивились: впервые увидали карманы сзади, на деликатном месте. Лейба вынул пять купюр по тысяче лей и три - по пятьсот. Одну пятисотенную протянул отцу:

- Не плачу за твою честь, хочу поделиться нашей удачей!

- Удача твоя! Хорошо, что так обошлось!.. - Денег отец не взял. Он жил по правилам, вычитанным в молодости из городских книг, - так говорил дедушка.

Правда, на обратном пути наши сани были полны подарков. Мешок орехов, мешок чернослива, кульки с инжиром, коробки конфет, ящик сигарет "Плугарь" для отца и бочонок брынзы с чабером...

- Не езжай другой дорогой, Костя.

- Нет, конечно! - успокоил корчмаря отец.

- Пусть попьют винца! Сколько они там вылакают - ведро, два. Чтоб мы были здоровы!.. А жаль все-таки, что кони вина не пьют.

На обратной дороге грабители не появились. Да, поредели банды в кодрах. С тех пор как был убит Кукош, промышляла там лишь трусоватая мелкота.

...Когда мы вернулись в Кукоару, Лейба, опередив нас на балагуле, был уже там. Судачил о чем-то с дедом Андреем. Хотя тот стоял одной ногой в могиле, но к осени оживился, помолодел. С вином у него была особая дружба. Что парное молоко для младенцев, то для него - молодое вино. Теперь он стоял в корчме и лукаво посмеивался:

- Слушай, Лейба, дашь ты мне галлон* вина или нет? А то выпущу здесь этого зверя...

_______________

* Г а л л о н - единица измерения - около трех литров.

- Ишь пугать меня надумал! Видел я разбойников пострашней тебя и то не испугался. Не так ли, Костя? Скажи, пусть услышит и моя хозяйка.

- Так, так, - подтвердил отец.

- Вэй з мир! - ломала руки старуха и вертелась вокруг своего "мешигенера", не зная, как ему лучше угодить.

- Выпускаю зверя, Лейба... Раз ты такой упрямый...

Дед Андрей искал за пазухой спичечный коробок.

- Выпущу, потом будешь упрашивать, чтобы я его поймал. Дорого тебе обойдется!..

- Ладно. Дам оку вина, спасусь еще от одного грабителя... Только проваливай со своим зверем, богом заклинаю!

На том и кончилась распря. Началось веселье.

2

На солнечной стороне капало со стрех. Из-под снега выглянуло черное пятно - то место, где Негарэ обсмолил свинью перед рождеством. Зима еще в разгаре, но погода уже весенняя.

Обе дочки Негарэ стояли в легких платьицах, с голыми ногами, на курящейся паром завалинке. Никогда не казались они мне такими красивыми. Вика словно была сама весна, глаза улыбались солнцу, как васильки в поле, руки нежно скрещены на груди, колени обнажены. Вспомнились слова деда: "Бабьи ноги повергают мужиков в грех. Один грек даже продал все корабли..."

Я вскарабкался на вершину старой сучковатой акации, росшей у ворот Негарэ. Митря и бадя Василе Суфлецелу находились несколько ниже меня, а дед Петраке, Иосуб Вырлан и Георге Негарэ возились внизу, у ствола. Все вместе мы пытались взгромоздить на старую акацию ствол молодого ясеня с проволокой на верхушке: сооружали антенну для первого в Кукоаре радиоприемника.

Не стоит много говорить о зависти людской и кривотолках. Скажу только, что из-за этого радио попадья выгнала дочек Негарэ из церкви перед проповедью.

- Вы что наряжаетесь, как барышни? Здесь храм божий! Мать ваша ездит по монастырям, а прелюбодействует с батраком! Подумаешь, купили радио теперь можно и платья выше колен носить?..

Долго я не мог успокоить дочек Негарэ в то воскресенье. Так рыдали, что платьица дрожали на них, и оттого, что рыдали, становились еще красивей. У чужого и то кольнуло бы сердце, а у меня?..

Задиристая попадья и меня поддела. Взглянула презрительно на мои ботинки, начищенные сажей с казанка, ткнула пальцем при людях:

- Такая лаковая пара сожрала кукурузу из амбара!

Это был намек: весной мы иногда прикупали кукурузу...

Теперь я стоял на самой верхушке акации и думал: не лучше было Георге Негарэ купить еще делянку земли, чем дразнить этой проволокой всех сельских завистников?

Приладив шест к акации, мы спустились - спрыснуть покупку. Отец нашего лысого приятеля, Иосуб Вырлан, то и дело хлопал себя ладонями по коленям:

- Как же ты решился отдать за крашеную коробку целую делянку?

Не укладывалось это у него в голове. Вырлан был один из самых каверзных мужиков в Кукоаре, но до такого и он бы не додумался. Иные считали его воплощением зла. Когда дедушка говорил, что человек - и бог, и дьявол на земле, я неизменно вспоминал Иосуба Вырлана. Сегодня же он искренне, от всей души удивлялся, что с ним редко случалось, и, как всегда, в такие минуты хлопал себя по коленям, шевелил ушами и двигал кожей головы.

Хозяин он был рачительный: и земля своя, и сад. Вероятно, его бы уважали в селе, если бы не пакостный характер. Все отлично знали, что, если над кем-то подшутили в Кукоаре, это дело рук Вырлана. Останется осенью где-нибудь на винограднике без присмотра бочка вина, Вырлан непременно разыщет ее и дольет ведро керосина. Пройдет мимо его двора какой-нибудь чужой, совсем незнакомый человек, Вырлан зацепит его из-за забора и будет переругиваться, потом незаметно спустит цепных шавок - уж такой мужик, как Вырлан, не держал добродушных лаек!

Даже сельскому батюшке пришлось пострадать от Вырлана.

Иосуб остановил его у перелаза и стал что-то говорить, а потом длинной хворостиной разворошил хорошенько осиное гнездо в заборе, и осы вскоре запутались в поповской бороде... Еле поп спасся.

- Вот это да! Три пары волов за крашеную коробку! Но, как говорится, мы деньгами владеем, а не они нами. Купил - и на здоровье!

Сказав эти слова, Вырлан шевельнул ушами. Что-то он был сегодня не в меру искренним.

Вино разгорячило беседу. Все пили за Негарэ и за эту необычную штуковину с человеческим голосом.

Дед Петраке искоса поглядывал на Иосуба и спрашивал:

- А был у вас сын Ион?

- Умер, дед Петраке. Шестерня на мельнице захватила его рукав, втянула... Да простит его бог.

- Ладно. А был у вас сын Василе?

- Тоже мертв, Петраке. Женился в Цибирике, но и его поглотила земля, - сказал Иосуб.

- И то верно! - ободрил дед Петраке. - А Трифан?

- И Трифан мертв. Парнем умер... Красивые похороны были. - Уши Вырлана не двигались. Теперь он врал, но не краснел.

- Ладно, - повторил дед Петраке.

- А что ладного, Козел?! - накинулся на старика Иосуб.

Но дед Петраке не объяснил, что тут ладного. А нам с Митрей и не надо было объяснений. Верно сказано: яблоки падают недалеко от яблони. А дураков не сеют, и так их немало. Легко представить, что происходит, когда их сеют и холят... получается такой, как Вырлан! Кто, как не сынки Вырлана, бросали старику Петраке в трубу всякую падаль, оскверняли его бедную и святую мамалыгу!

К концу гулянки дед Петраке чуть не подрался с Вырланом. Еще когда работали возле деревьев, Иосуб незаметно воткнул в шапку старика колючку с акации. Стал старик прощаться, и достаточно было Иосубу слегка погладить его по шапке, как старик подскочил, словно ягненок на заклании. Но не так он был кроток и безответен: стал хватать Иосуба за горло. Их с трудом разняли. А не то несдобровать бы Вырлану!

К ночи поднялся ветер. Застыла вода, стекавшая по веткам и стволам деревьев. Деревья жалобно скрипели в зимних дымных сумерках. Полдневной оттепели и в помине не осталось. Мела колючая поземка, вдоль заборов росли сугробы. Нигде не видел я Викиного условного знака: прислоненного к плетню кукурузного стебля. И на другой день его не нашел. Снег замел кукурузные стебли. Вика забыла клятву. Высоко надо мной пели телеграфные провода. Ветер завывал, ударяясь о холодную медь антенны.

Митря тоже не заходил. Скрепя сердце решился я сам пойти к Негарэ.

В доме у них дед Петраке разводил огонь. По его печальному взгляду я сразу догадался - что-то случилось. Ведь он самый наивный и открытый человек и во всем доме Негарэ, и во всей Кукоаре!

Тетушка Ирина и дочки, заплаканные, втроем сидели на печи. Митря чистил свеклу, собираясь положить в чугунок, кипевший на плите. Посмотрел на меня серьезно, что редко с ним случалось. Потом сказал без околичностей:

- Арестовали ночью. Перевернули весь дом вверх дном. У нас, у деда Петраке. Хотя ничего не нашли, но все-таки арестовали.