Марк Алданов - Девятое Термидора Страница 19

Молодой человек растроганно обнял фройлейн Гертруду и нежно ее поцеловал. Напуганная самоубийством Вертера, она не оказала никакого сопротивления; напротив, Штаалю даже показалось, при всей его неопытности, что его смелый поступок не слишком поразил фройлейн Гертруду. Поцелуй, вероятно, затянулся бы долго, если б не произошло нечто неожиданное. С легким криком "Lieber Gott! Herr Professor!" ["Боже, господин профессор!" (нем.) ] - фройлейн Гертруда внезапно вырвалась из рук Штааля и спаслась бегством, предварительно подобрав свалившуюся с ее колен сумочку с золотой надписью: "Скромность и целомудрие - лучшие украшения немецкой девицы".

XI

Штааль свирепо оглянулся. Перед ним стоял, кротко улыбаясь, очень маленький, очень дряхлый, беленький, напудренный старичок в чистеньком, но довольно бедном, застегнутом на две пуговицы, теплом кафтане, к которому было странным образом пристегнуто какое-то странное оружие, не то шпага, не то кортик. Из-под маленькой треугольной шляпы виднелся перевязанный сзади черной ленточкой парик. Правое плечо у старичка было сильно приподнято и как будто вывихнуто. Сам он был так дряхл и слаб, что, казалось, его мог опрокинуть первый порыв ветра.

- Что вам угодно, сударь? - сердито спросил Штааль.

Старичок улыбнулся еще более кротко и сел на скамейку.

- Как это хорошо! - сказал он старческим, приятным, не совсем внятным голоском. - Славное дитя! Как это хорошо! Право, я очень рад тому, что милая девушка нашла себе жениха... Я знаю фройлейн Гедвигу с ее рождения, ибо, отправляясь гулять по средам и воскресеньям к Steindammer Thor [Штейндамские ворота (нем.) ], неизменно захожу в гостиницу ее отца. Это прелестная девушка. Я сердечно поздравляю вас, молодой человек. Увидите, вы будете с ней очень счастливы...

"Что за чучело!" - подумал Штааль.

- Да вы кто такой и что вам, собственно, от меня угодно?

Старичок посмотрел на него удивленно.

- Вы меня не знаете? - спросил он несколько менее ласково. - Вы иностранец? В этом городе меня знают все. Я - здешний профессор Кант. Мое имя вам также неизвестно? - грустно спросил он и затем рассмеялся не то саркастически, не то добродушно. - Скажу вам правду: я не очень честолюбив, но меня иногда огорчает, что я не, пользуюсь известностью в широкой публике. Право, людям не мешало бы знать, что думает в Кенигсберге, на Prinzessinstrasse старый Иммануэль Кант... Впрочем, это неважно. Так вы иностранец? Здесь есть немало поляков и евреев. Вы не поляк? Несчастные поляки... Может быть, вы - еврей? Евреи Фридлендер и Маркус Герц - мои добрые друзья. Вы их не знаете? Ах, да, вы иностранец... Вы, вероятно, намерены поступить в наш университет? Прекрасная мысль, молодой человек. Я люблю молодых людей, а ваше лицо мне особенно нравится. Если хотите, я сам буду с вами заниматься, privatim или даже privatissime [частным образом... абсолютно частным (лат.) ], бесплатно или лучше за небольшую плату, - в зависимости от ваших средств. Я могу преподавать вам все предметы, которые я читал в университете: математику, астрономию, философию, физику, логику, мораль, натуральное богословие, юриспруденцию, антропологию, физическую географию, фортификацию и пиротехнику. Кроме этого, я, к сожалению, знаю немного. И некоторые главы мне придется даже предварительно восстановить в памяти. Я кое-что забыл, потому что я очень стар...

Он опять просиял улыбкой, и его чисто детская улыбка невольно остановила внимание Штааля. Он вгляделся в старика и увидел, что лоб у него какой-то необыкновенный. Из глубоких впадин, покрытых седыми бровями, лили мягкий свет голубые глаза.

- Вас, может быть, смущает, - продолжал старик, - что студентам по общему правилу не разрешается жениться. Это ничего. Я выхлопочу вам разрешение. А после окончания университета вы легко найдете место учителя. Вы можете быть впоследствии профессором у себя на родине. Это хорошо оплачивается. Я в начале своей карьеры получал всего шестьдесят два талера в год; а в этом году мне вышло семьсот двадцать пять талеров шестьдесят два гроша и девять пфеннигов. И за сочинения свои я тоже получаю недурной гонорар: за мою "Критику чистого Разума" я получил по четыре талера с печатного листа. Вы скажете, что я эксплуатирую своего издателя? Это неверно, ибо моя книга может выдержать несколько изданий и, наверное, принесет доход. Но я действительно очень хорошо устраиваю свои дела... Вероятно, я проживу еще лет двадцать, и тогда я оставлю после себя не менее тридцати тысяч талеров сбережений, А главное, за всю свою жизнь я никому ни разу не был должен ни гроша. Когда ко мне стучат в дверь, я отворяю совершенно спокойно, зная, что за дверью нет кредитора. Да, - повторил он очень довольным тоном. - Jawohl, mein junger Freund, mit ruhigem und freudigem Herzen kann ich immer "Herein" rufen, wenn jemand an meine Tur klopft, denn ich bin gewiss, dass kein Glaubiger draussen steht... [Да, мой юный друг, спокойно и дружелюбно могу я всегда крикнуть: "Войдите", - когда кто-то постучит ко мне в дверь, потому что я уверен, что снаружи нет кредитора (нем.) ]

- Почему же вы думаете, что проживете еще двадцать лет? - сердито спросил Штааль, раздраженный до последней степени сделанным ему предложением сначала поступить в университет, а потом стать учителем.

Старичок остановил на нем долгий взгляд, точно хотел понять, за что обиделся его собеседник. Но самый вопрос показался ему вполне естественным.

- Оттого, что я очень крепкий человек, - с гордостью ответил он. - У меня от рождения слабое сердце и дурная печень. Но я победил силой воли эти недостатки тела. Я запретил себе думать о своих страданиях - и теперь не обращаю на них никакого внимания. Точно так же я очень легко излечиваюсь волей от насморка. А главное, я веду правильный образ жизни и все делаю как следует, по определенной научной системе. Вы как дышите, когда гуляете? Ртом? Ну, вот видите, а я дышу носом. А когда вы работаете за письменным столом, где вы держите носовой платок? Верно, у себя в кармане? Правда? А я - на стуле в соседней комнате. Таким образом, всякий раз, когда я нюхаю табак, я должен поневоле сделать несколько шагов. Следовательно, я не засиживаюсь долго на одном месте и произвожу время от времени полезный моцион. - Он с торжеством посмотрел на молодого человека. - Я все делаю обдуманно. Человек должен размышлять о каждом своем действии.

- Вы женаты? - спросил Штааль.

- Я? - с изумлением воскликнул старик. - О нет! Вообразите, меня еще совсем недавно хотел женить местный пастор Беккер. Он даже написал для меня диалог о женитьбе: "Рафаэль и Тобиас, или Размышление о брачной жизни христианина". Старик расхохотался... - Мы имели продолжительную беседу, и я его разбил по всем пунктам, - продолжал он, кашляя от смеха. - Разумеется, я вернул ему расходы по выпуску этой брошюры, ибо он напечатал ее только для того, чтобы убедить меня жениться... Нет, нет, я вообще нахожу, что настоящий мужчина не должен вступать в брак. Но так как большинство людей все-таки, к сожалению, имеет это дурное обыкновение, то я с радостью приветствую те случаи брака, которые согласны с требованиями рассудка. За женой непременно надо брать приданое. Не очень большое, но обеспечивающее независимость мужа. Ибо для размышления необходима материальная независимость. И вы можете быть уверены, что за Еленой получите порядочное приданое, не менее пяти тысяч талеров. Гостиница ее отца дает отличный доход. На эти деньги вы можете жить совершенно независимо. Если у вас окажется способность к отвлеченной мысли, это будет превосходно. Вы могли бы, например, под моим руководством разрабатывать онтологическую проблему. Это очень интересная проблема... В противном случае вы можете стать честным купцом, как мой друг Грин, или книгопродавцем, как мой друг Николовиус, или директором банка, как мой друг Руссман...

- У вас много друзей, - заметил Штааль, чтобы что-нибудь сказать. Его ироническое настроение ослабело. Что-то в этом старике с огромным лбом и с глазами, светящимися из-под седых бровей, производило на него странное действие.

- Да, у меня много друзей, - повторил торжественно старик. Некоторые, правда, умерли... Но я их никогда не вспоминаю. Я запретил себе о них думать... Не нужно никогда вспоминать о мертвых, - сказал он вдруг странным, изменившимся голосом, в котором Штаалю послышался ужас.

- У меня есть друзья, - заговорил он опять, - потому, что я предписал себе любить людей... К несчастью, в наше злое, ужасное время есть не стоющие любви, вредные, опасные люди, которых постигнет вечное, тяжкое проклятье потомства...

- Робеспьер? Дантон? - спросил Штааль.

- Дантон? - переспросил с удивлением Кант (он выговаривал Dangtong с ударением на первом слоге). - Нет, какое же отношение имеет сюда Дантон? Люди, о которых я говорил, это консисториальные советники, бреславльский пастор Герман Даниель Гермес и бывший учитель гимназии Готтфрид Фридрих Хилльнер... Впрочем, Бог с ними! Разумный, мыслящий человек не имеет врагов... Вы сказали - Робеспьер, Дантон... Я думаю, они неплохие люди. Они заблуждаются, только и всего: почему-то вообразили себя революционерами. Разве они революционеры? Они такие же политики, такие же министры, как те, что были до них, при покойном короле Людовике. Немного лучше или, скорее, немного хуже. И делают они почти то же самое, и хотят почти того же, и душа у них почти такая же. Немного хуже или, скорее, немного лучше... Какие они революционеры?