Лев Толстой - Полное собрание сочинений. Том 13. Война и мир. Черновые редакции и варианты Страница 191

— Но такого со мной никогда не бывало, — говорила она. — Только мне страшно при нем. Ежели мне всегда страшно при нем, что это значит? Значит, что это настоящее? Да? Мама, вы спите?

— Нет, душа моя, мне самой страшно, — отвечала мать. — Иди.

— Всё равно, я не буду спать. Что за глупости, спать.[3458] Мамаша, мамаша, такого со мной никогда не бывало. И могли ли мы думать?[3459]

* № 118 (рук. № 88. T. II, ч. 3, гл. XXII).

— Голубушка мамаша, как я вас люблю. Как мне хорошо! — крикнула Наташа, плача слезами счастия и волнения и обнимая мать.

Долго после этого Наташа не видала князя Андрея. <Наташа оживлялась только тогда, когда говорили про него и особенно, когда по ночам она говорила об нем с матерью. Всё это время Наташа была тиха, скучна и даже немиловидна. Она ходила по комнатам, праздная и унылая, тщетно ожидая его посещения. В следующее воскресенье после бала они поехали в театр и Наташа, не слушая, не глядя, с потухшим взглядом сидела в ложе.

— Это — князь Болконский, кажется, — сказал подле нее голос матери.

Наташа встрепенулась и увидала его в партере. Вдруг как бы фонарь вставили в нее, она вся насквозь осветилась радостным, счастливым блеском, покраснела и долго, тяжело переводила дыханье. Графиня задумчиво качала головой, глядя на нее.

Князь Андрей при разъезде подошел к ним и сказал несколько слов. Он сказал, что Берг, его товарищ по комитету, звал его к себе в середу вечером и что он надеется видеть их там. И середа вечером сделалась целью жизни для Наташи.>

* № 119 (Наборная рукопись. T. II, ч. 3, гл. VIII.)

<Пьер чувствовал себя неудовлетворенным своей деятельностью, но не отдавал себе в том отчета до известия, полученного им в конце 1808-го года, о том, что его жена, жившая за границей, намеревалась возвратиться в Петербург. Она сама писала ему, прося забыть прежнее недоразумение, прощала его за всё, что он сделал против нее, и обещалась, ежели он будет вести себя хорошо, опять быть ему верною подругой жизни. В одно и то же время Пьер с других сторон стал получать советы о необходимости сойтись с женою. Пьер, получив эти письма и советы, почувствовал прежнее сознание своего бессилия отказать людям в том, чего хотят от него, и вместе с тем поднялась его прежняя злоба к жене. На него нашла тоска и он, как и после дуэли, на несколько дней заперся в своей комнате и передумал всю свою жизнь.

«Ежели Елена Васильевна придет сюда и меня сведут с нею, я не в силах буду поступить иначе, как или убить ее или опять начать жить с нею. В обоих случаях я сделаю себя еще более несчастным, чем я есть. Масонство, по крайней мере то масонство, которое я знаю здесь, основано на внешности и самообольщении, а между тем ни одно учение не проповедует таких высоких и успокоительных истин и, раз вступив на эту дорогу, я должен пройти ее до конца. Главные цели масонства в четвертом градусе рыцарей Иерусалима скрыты от меня. Я должен пытаться узнать их. Для того чтобы избегнуть возвращения Елены Васильевны и для посвящения себя в тайны высших градусов, я должен уехать отсюда и ехать в Пруссию и Шотландию». Такое решение вынес Пьер из своей трехдневной тоски и вскоре после этого уехал за границу.>

* № 120 (рук. № 88. T. II, ч. 3, гл. XXII—XXIII).

Это был князь Андрей, который после проведенного последнего дня у Ростовых чувствовал необходимость высказать кому-нибудь всё, что было у него на душе.

— Душа моя, — сказал князь Андрей, радостно и несмело улыбаясь, — мне тебя нужно, поговорить нужно. Вот что, мой друг, — сказал князь Андрей, — я провел день у Ростовых.

— Ах да, — заговорил Пьер и, как будто желая замять этот разговор: — А у графини раут, я был...

— Да слушай меня, — продолжал князь Андрей, — ты знаешь, я не поверил бы этому месяц тому назад — я влюблен, влюблен, как мальчик, как безумный. И я не знал этого до вчерашнего вечера.

Pierre вдруг тяжело вздохнул и повалился своим тяжелым телом на диван подле князя Андрея и стал сопеть носом.

— Никогда не поверил бы; и что открыло мне глаза. Мне хочется всё высказать. Ревность, мой друг. Вчера эта m-me Берг стала говорить мне этот вздор и я почувствовал, что я ревную и люблю и что жребий брошен, что я не могу жить без нее, что я должен... Что ж ты думаешь?... Что ты не говоришь?

[Далее со слов: Я? Я? Что я говорил вам... кончая: ...он ему высказал всё, что у него было на душе. — близко к печатному тексту. T. II, ч. 3, гл. XXII.]

То наивно, как мальчик, он рассказывал свои планы и мечтанья о том, как устроится его простая, бесхитростная жизнь в Богучарове с женою и сыном, то он удивлялся, как на что-то странное, чуждое, от него независимое, на чувство, которое овладело им.

— Я бы не поверил тому, кто бы мне сказал, что я могу так любить, — говорил князь Андрей. — Это совсем не то чувство, которое было у меня прежде. Я тебе говорю о моих планах, но это всё вздор. Я не могу себе представить, как я буду жить с нею. Это — слишком большое счастье, которого я не могу себе вообразить. Я не для себя — мне всё равно — я для нее люблю ее. Мне сказала эта ее сестра, что она была влюблена в Друбецкого; ты можешь себе представить, что я только больше полюбил ее, что я почувствовал весь ужас того, чтобы она могла принадлежать другому.

Они проговорили до поздней ночи и последние слова Pierr'a были: «Женитесь, женитесь, женитесь».

[Далее со слов: Для женитьбы нужно было согласие отца... кончая: я к вашим услугам, — едва могла проговорить от волнения графиня. — близко к печатному тексту. T. II, ч. 3, гл. XXIII.]

Наташа знала, что будут говорить о ней, знала, что ей надо уйти, но она не могла этого сделать. Что то сжимало ей горло и она неучтиво, прямо, открытыми глазами смотрела на князя Андрея. «Сейчас? сию минуту... Нет, это не может быть», думала она.

Он взглянул на нее.

— Весело ли провели это время? — обратился он к ней.

Наташа не отвечала и с упорным, неучтивым любопытством смотрела, ни на секунду не спуская глаз, на лицо князя Андрея.

Графиня беспрестанно вспыхивала, краснея, как девочка, и взглядывала на дочь. Графиня за это время так много передумала и перечувствовала об этом предстоящем объяснении, что она теперь только думала о том, что неужели вот оно пришло уж это страшное мгновение, и что вот он скажет то слово, которое решит судьбу дочери.

— Так вы хотели поговорить со мною с глаза на глаз?

— Ежели графиня Натали позволит мне сказать то, что я имею, при ней...

— Поди, Наташа, я позову тебя, — сказала графиня.

Наташа испуганными, умоляющими глазами взглянула на мать и вышла.

Он улыбнулся ей и начал говорить.

— Вы знаете, графиня, зачем я приехал?

— Да... нет... — поторопилась сказать она.

— Я приехал узнать о своей участи, которая зависит от вас и от вашей дочери... — Лицо графини просияло, но она ничего не сказала.

— Я приехал сказать вам, что я люблю вашу дочь и что мое счастье зависит от нее. Захотите ли вы соединить ее судьбу с моею?

— Да... —тихо, тихо сказала графиня.

— Но вы знаете, графиня, я вдовец, у меня сын, у меня отец, который недоволен тем, что я женюсь, и который непременным условием своего согласия положил то, чтобы сватьба была через год.

Графиня подумала.

— Отчего же год? И это не может быть иначе?

— Никому это не может быть так тяжело, как мне.

— Да, я принимаю ваше предложение, я рада. Я не буду скрывать, Наташа любит вас.

[Далее со слов: Графиня прижалась губами к его лбу, когда он наклонился над ее рукой... кончая: ...как будто спрашивая себя, можно ли это, и поцеловала его. — близко к печатному тексту. T. II, ч. 3, гл. XXIII.]

— Да, да, я люблю, люблю вас...

Князь Андрей держал ее руку и смотрел ей в глаза. Они долго сидели молча и не чувствовали надобности ни говорить, ни изменять, ни прибавлять чего-нибудь к настоящему.

Наташа была счастлива, как только могла быть, и большую часть времени ни о чем не думала, но вдруг ей то приходила мысль, что вот она, девочка Наташа, ребенок, недавно обиженный гувернанткой Марьей Эмильевной, девочка, над которой Nicolas смеялся, когда она рассуждала, теперь невеста и чья же? Князя Андрея, такого умного, такого рыцаря, такого большого, такого милого человека, который не только, как с равной, но как с высшей обращается с ней. То ей приходила мысль, что теперь уж нельзя шутить с жизнью, надо перемениться, что она большая и что на ней тоже лежит ответственность за каждое слово, которое она скажет теперь.

В соседней комнате зашевелилось платье графини. Надо было прервать это счастливое молчание — так ничтожны были слова в сравнении с этим молчанием, но надо было это сделать. Князь Андрей вздохнул и сказал: