Елена Долгопят - Два сюжета в жанре мелодрамы Страница 2

Работал до пяти. Дождь все шумел.

Дмитрий Васильевич зевнул, снял очки, встал и пошел в комнату. Мальчик спал, и лицо его во сне было безмятежным. Дмитрий Васильевич недоуменно постоял над спящим и - лег ничком на диван.

Он знал, на грани сна и яви, что время обеденное, - пахло едой. Что за черт? Дмитрий Васильевич разомкнул глаза. Осеннее холодное солнце отражалось в полированном шкафу, в зеркале, в плоском экране давно сломанного телевизора, в застекленных акварелях и фотографиях на стене, в паркетном полу. Дмитрий Васильевич откинул плед, которым не укрывался.

Заглянул в прихожую. На круглой ручке стенного шкафа висела куртка мальчика. Его маленькие ботинки стояли вровень с ботинками Дмитрия Васильевича.

Сам мальчик сидел в кухне у чисто прибранного стола. На чистой плите попыхивала чистая кастрюля, шкворчала тяжелая чугунная сковородка. Мойка сияла головокружительной белизной. От вкусных запахов у Дмитрия Васильевича расширились помимо воли ноздри.

- Душ приму, - пробурчал он, не поздоровавшись. Ему надо было обдумать ситуацию.

Мальчик из рекламы казался тихим и молчаливым.

На первое был грибной суп, на второе - курица в сметане с картошкой и зеленью, к чаю - сдобные булочки с изюмом.

- Давно я так не обедал, - сказал Дмитрий Васильевич.

Мальчик просиял и стал очень хорош собой.

- Дома, наверно, на тебя не нарадуются?

Лицо мальчика погасло.

- Ты почему из дома ушел?

- У меня нет дома.

- Где же ты жил все это время?

Мальчик вздохнул и промолчал.

- Возвращайся, парень, к себе, - сказал Дмитрий Васильевич, - я, честно сказать, даже знать не хочу твои проблемы, у меня есть о чем подумать, мне сейчас лишние хлопоты ни к чему, мне работать надо.

- Я вам не помешаю.

- Да как это один человек может другому не помешать? Ты вот прибрал все, еду сготовил, благо было из чего, думал мне угодить. Я, конечно, поел с удовольствием, но я как будто не у себя дома сейчас. Мне, чтобы у себя оказаться, бумаги надо вновь нагромоздить, пылью все припорошить, иначе я работать не смогу.

- А чем вы занимаетесь?

- Написать готовлюсь об одном человеке. Он уже умер, но остался архив, я из него выписки делаю, я, кроме как об этом человеке, ни о ком думать не могу.

- Кто он был?

- Врач. Красивый мужик, умница, пять языков знал, если идиш считать. Сейчас таких нет. Вымерли.

Дмитрий Васильевич встал из-за стола.

- Мне в архив ехать самое время.

- Я посуду вымою.

- Некогда, некогда, одевайся.

Они вышли вместе. Спустились в узкий каменный двор. Дул пронзительный ветер при ясном небе. Солнце уже зашло за дом.

Вышли через подворотню на Ленинский. Сели в троллейбус. Дмитрий Васильевич услышал шепот: "Мам, глянь, это отец и сын, их по телевизору показывают". "Вижу-вижу, тише". - "А где их мама?" - "Не знаю. Дома сидит".

Дмитрий Васильевич оглянулся. Кто шептал? Не разобрать.

"У Г.В. было больше сотни корреспондентов. Один кузен, известный впоследствии эсер, описывал моему Г.В. быт и нравы ссыльных в селе Колпашево Нарымского края. Сам Г.В. революционной деятельностью не только не занимался, но даже знать ее не хотел. Он ценил свою жизнь, свои занятия, свой досуг. Бумагу эту с вензелями ценил, книги в высоких застекленных шкафах, какие сейчас только в музее и увидишь. Я все мечтаю, чтоб был музей частной жизни разных эпох.

Г.В. был, пожалуй, человек исключительный, интересуясь больше микробами на предметном столе и прилагательными Пушкина, чем рабочим вопросом. Он был зрелым человеком, а рабочий вопрос считал ребяческим.

Две сотни корреспондентов, больше двух тысяч писем, - целый роман. Кроме меня и Г.В. никто его не читал, ни один человек. Мы с Г.В. - единственные читатели".

Поздно вечером набежали тучи, посыпал мокрый снег. Дмитрий Васильевич шел по двору и отворачивал лицо от ветра. В подъезде вытер ладонью мокрое лицо.

При его появлении с узкого подоконника спрыгнул мальчик.

* * *

Москва - город большой, больше иного государства, и населяют его разноязыкие племена, понимающие друг друга лишь в общем. Племя, к которому принадлежал Дмитрий Васильевич, было, пожалуй, самым немногочисленным.

На другой день после второго появления мальчика Дмитрий Васильевич понял, что, к сожалению, придется вникать в это дело.

Ехали долго: три пересадки в метро, ожидание автобуса в толпе на ветру при мокром снеге. Одним только автобусом тащились минут сорок. И минут десять шли от остановки асфальтовыми дворами, среди гаражей и высоких домов. Обратно без подсказки Дмитрий Васильевич бы не выбрался.

На школьном крыльце курили старшеклассники. Они поглядели на мальчика, на Дмитрия Васильевича и засмеялись:

- О! Колька-калека отца привел!

Колька горбился, как старичок, и Дмитрий Васильевич подумал, что он похож на беззащитного и страшного Акакия Акакиевича.

Переступив порог, мальчик стянул свою черную шапку, а Дмитрий Васильевич и в мороз шапку не носил. Прокатился звонок. Шум и грохот стихли. Мальчик и Дмитрий Васильевич прошли темным коридором, свернули за лестницу и оказались перед дверью, в которую мальчик робко постучал.

- Да, - услышали они женский голос. Тогда Дмитрий Васильевич отворил дверь, в которую и вошел вслед за мальчиком.

На последних рядах даже привстали, чтобы получше разглядеть вошедших.

- Здравствуйте, - сказал Дмитрий Васильевич, обращаясь к учительнице у доски. - Извините, что во время урока, но мне необходимо с вами срочно переговорить.

- Садись, Коля, - сказала учительница. - Откройте учебники и повторите формулы вычисления площади треугольника. Через десять минут будет самостоятельная работа.

Класс возмущенно загудел.

Они вышли из кабинета под лестницу, где валялись окурки, одноразовый шприц и презервативы.

- Район огромный, - сказала учительница, - новый, школа в две смены работает, спасибо, если к следующему сентябрю другую откроют.

- Колю вы хорошо знаете?

- Неплохой мальчик. Учится не особенно замечательно, но в силу обстоятельств, я думаю. Мать родила неизвестно от кого и подбросила сестре. Где-то промышляет, если жива. У сестры у самой трое, ей дела нет, жив Коля или мертв, не то что - сделал ли уроки. Братья Колю поколачивают, места у него своего в доме нет, сейчас он даже и редко бывает в этом доме... А что я могу сделать? В детдом? В детдоме лучше не будет.

- Адрес мне его подскажите.

Дмитрий Васильевич знал, что бывают такие дома, видел даже по телевизору, но самолично довелось побывать впервые. Подъезд с прожженными дверными звонками, с заваренным железным листом лифтом, с бесчисленными непристойными надписями и рисунками.

У нужной двери звонок был оборван вовсе. Дмитрий Васильевич постучал. А затем вдруг опомнился и побежал к лестнице. Уже скатившись на пролет, он услышал, как та дверь отворилась и чей-то голос просипел: "Ну, бляди".

Дмитрий Васильевич поехал в архив. Там с наслаждением он вчитывался в столетней давности письма, и люди, их писавшие, так и стояли живые перед его глазами, и были они образованны - образованнее Дмитрия Васильевича, - мысли свои выражали хорошим слогом, свободно владели несколькими языками, отправляли из швейцарских Альп открытки с горными видами и видами музейных редкостей. Замечательные все были люди, а другие люди тогда и писать не умели...

"Я прочитал, перечитал, обдумал... Что если действительно рассматривать собрание этих писем как роман? Как если бы некий автор, никому еще неведомый, принес мне первому свой первый роман. И ждет теперь моего суда. Что бы я сказал по поводу этого романа? Впрочем, увы, неполного, - многие линии утрачены, провалы в сюжете зияют. Но, может быть, автор так задумал, с провалами и утратами?

Запомни, у каждого произведения есть своя задача. Картина или книга для автора - это задача, которую он исполняет и задает. Еще можно сказать, это загадка, которую он разгадывает и загадывает. И вот как-то раз, делая выписки из писем, я понял, какая в нашем с Г.В. романе сюжетная линия главная. Меня озарило. Я не стал кричать "эврика", но очень взволновался. Я тебе эту сюжетную линию изложу, она - ключ".

Вечером мальчик ждал на узком подоконнике. С удовольствием бы Дмитрий Васильевич прошел мимо, но - не решился. Он пустил его в свой дом не из жалости и сострадания, а только из нерешительности и слабоволия. Но, впрочем, никогда впоследствии не пожалел.

О прошлом он Колю никогда не расспрашивал и через третьих лиц тоже ничего не узнавал. Один только единственный раз позвонил редакторше, которая так удачно соединила их лица в одном кадре, и спросил, как очутился Коля на съемочной площадке.

Редакторшу Дмитрий Васильевич знал по ВГИКу. Сама она во ВГИКе никогда не училась, но лет пять подряд поступала и ходила на все просмотры. Говорили, что родители ее - значительные люди в городе Владимире и верят, что дочь их учится на сценаристку, и высылают ежемесячно деньги в ближайшее почтовое отделение по проспекту Мира. Во всяком случае, деньги у нее были, и она даже давала их в долг некоторым знакомым, в числе которых был и Дмитрий Васильевич.