Надежда Тэффи - Том 1. Юмористические рассказы Страница 2

Произведения Тэффи печатаются не только в Париже, где она живет, но и в Риге (журнал «Перезвоны»), Нью-Йорке (газета «Новое русское слово»), а также в Берлине, Шанхае, Стокгольме, Праге, Белграде. Надежда Александровна становится одной из крупнейших фигур русского зарубежья, она поддерживает связь с И. Буниным, Б. Зайцевым, Д. Аминадо, Г. Адамовичем, М. Алдановым и 3. Гиппиус.

Накануне Второй мировой войны Тэффи несколько раз посещает Польшу, где живет ее дочь. Там она печатается в газетах и журналах и ощущает себя немного ближе к покинутой родине. Война застает писательницу в Париже. В это время она практически перестает появляться в печати, распространяются слухи о ее смерти, в 1943 году в Нью-Йорке появляется даже некролог. Средств к существованию практически не остается, развивается тяжелая болезнь, но Тэффи не унывает: «По болезни неизлечимой я непременно должна умереть. Но я никогда не делаю то, что должна. Вот и живу», – пишет она в одном из писем. После окончания войны Надежда Александровна получает приглашение вернуться в СССР, но на этот шаг так и не решается.

Сборник «Все о любви», изданный в 1946 году в Париже, объединил произведения, окрашенные чувством грусти и пронизанные лиризмом. Схожие мотивы характеризуют творчество Бунина, закончившего в это время «Темные аллеи», с которым Тэффи близко общалась и находила общие с ним замыслы и мотивы.

В 1952 году в Нью-Йорке выходит последняя книга Тэффи «Земная радуга», в которой писательница демонстрирует все свои творческие возможности: здесь и юмористические рассказы, и автобиографические заметки, и злая сатира, и лирические произведения.

Последние годы жизни Тэффи проводит в одиночестве, тяжело болея; старшая ее дочь живет в Лондоне, младшая – в Варшаве. Она продолжает печататься в «Новом русском слове» и «Русских новостях», пишет книгу о современниках. Во второй половине 1951 года проводится вечер, посвященный пятидесятилетию творческой жизни писательницы, который в том числе имел своей целью помочь ее тяжелому материальному положению. 6 сентября 1952 года Тэффи скончалась в деревне Мор-сан, в русском пансионе неподалеку от Сент-Женевьев-де Буа, и была похоронена на русском кладбище рядом с Буниным.

В настоящее собрание сочинений вошли наиболее значительные сборники рассказов Тэффи, многие из которых целиком не публиковались со времени первого их издания. В качестве предисловия читателю предлагается статья Н. Суражского (псевдоним Н. Брешко-Брешковского) «Красные каблучки Тэффи», опубликованная 6 октября 1934 года в журнале «Для Вас», выходившего в Риге.

В. Алексина

Н. Суражский. Красные каблучки Тэффи

Недавно мы посвятили очерк весьма колоритной фигуре А. В. Руманова.

Около 30 лет тому назад он «эпатировал» петербургские салоны «филигранным Христом».

Позже Руманов в тех же салонах ронял своим мягким, рокочущим почти баритоном:

– Тэффи кроткая… Она кроткая, – Тэффи…

И ей он говорил:

– Тэффи, вы кроткая.

На северных небесах Невской столицы уже сияла звезда талантливой поэтессы, фельетонистки и, – теперь это будет откровением для многих, – автора очаровательных нежных и совершенна самобытных песенок.

Тэффи сама исполняла их небольшим, но приятным голоском под аккомпанементом своей же гитары.

Так и видишь ее – Тэффи…

Запахнувшись в теплый отороченный мехом уютный халатик, уютно поджав ноги, сидит она с гитарой на коленях в глубоком кресле у камина, бросающего теплые, трепетные отсветы…

Умные серые кошачьи глаза смотрят не мигая в пышущее пламя камина и звенит гитара:

Грызутся злые кошкиУ злых людей в сердцахМои танцуют ножкиНа красных каблучках…

Тэффи любила красные туфельки.

Она уже печаталась. О ней говорили. Ея сотрудничества искали.

Опять Руманов, остриженный бобровым ежиком.

На кавказских минеральных водах он создавал большую курортную газету и привлекал лучшая петербургские «силы».

Один из первых визитов – к ней, «кроткой Тэффи».

– Я приглашаю вас на два-три месяца в Ессентуки. Сколько?

И не дождавшись ответа, Руманов как-то незаметно и ловко веером положи на стол несколько новеньких кредиток с портретами Екатерины Великой.

– Это аванс!..

– Уберите его! Я люблю радугу на небе, а не на своем письменном столе – последовал ответ.

Руманов не растерялся. Он как фокусник мгновенно извлек откуда-то тяжелый замшевый мешочек и высыпал на стол звенящую, сверкающую струю золотых монет.

Надежда Александровна задумчиво пересыпала монеты эти сквозь пальцы, как ребенок, играющий с песком.

Через несколько дней она уехала в Эссентуки и там сразу подняла тираж курортной газеты.

Это было давно, очень давно, а все таки было…

Время кладет печать – говорят.

И время и печать на редкость снисходительны к Тэффи. Здесь в Париже она почти та-же, какой была с гитарой у камина в красных туфельках и в отороченном мехом халатике.

А умные глаза с кошачьей серой желтизною и в кошачьей оправе – совсем те же самые.

Беседуем о текущей политике:

– Что вы скажете, Надежда Александровна, о «Лиге Нации», о принятии ею в свое лоно Советской России, вернее советского правительства?

Сначала улыбка, потом две ямочки возле углов рта. Давным давно знакомые ямочки, воскресившие Петербург…

– Что я могу сказать? Я не политик, а юморист. Одно разве: Уж больно ироническое у всех отношение к «Лиге Нации», а следовательно, какая цена тому, признает она кого-нибудь, или не признает. И, право, ничего не изменилось и не изменится от того, что она украсила своими лаврами литвиновскую плешь с его, Литвинова, не совсем «римским профилем». Фарс, пусть трагикомический, но все же фарс…

Покончив с Лигой Нации и Литвиновым, переходим к объявленной большевиками амнистии.

– Точно-ли она объявлена ими? – усумнилась Тэффи? – Большевики, по крайней мере, хранят по сему предмету молчание. Мне кажется эта амнистия подобна миражу в пустыне. Да, да, изверившаяся, измученная эмиграция, пожалуй, сама выдумала эту амнистию и хватается за нее… Говорят же мусульмане: «утопающий готов и за змею ухватиться».

– Что вы скажете о современной Германии?

– А вот что скажу: Был у меня рассказ «Демоническая женщина». Ему повезло. В Польше вышел сборник моих вещей под этим общим заглавием. На немецком языке тоже напечатана была «Демоническая женщина». И вот узнаю: какой-то развязный молодой немец возьми и помести этот разсказ под своим собственным именем. Я привыкла, что меня перепечатывали без гонорара, но не привыкла, чтобы под моими рассказами ставилось чужое имя. Друзья посоветовали призвать молодого, многообещающего плагиатора к порядку. Они же посоветовали обратиться к проф. Лютеру… Кажется, в Лейпцигском университете он занимает кафедру… Кафедру – сейчас вам скажу чего. Да, славянской литературы. Написала ему больше для того, чтобы успокоить своих друзей.

К великому удивленно, профессор Лютер откликнулся. Да как! С какой горячностью! Возникло целое дело. Разыскал многообещающаго молодого человека, намылил хорошенько ему голову, пригрозил: еще что-нибудь подобное, и в пределах Германии никто никогда не напечатает ни одной его строки. Гонорар за «Демоническую женщину» присужден был в мою пользу. Молодой человек написал мне покаянное письмо на нескольких страницах. Мало этого, за него же еще извинялся передо мной сам почтенный профессор Лютер. Извинялась корпорация немецких писателей и журналистов. В конце концов самой совестно стало, зачем заварила эту кашу?…

А теперь, покончив с Германией. два слова о перепечатках, вообще. Большая русская газета в Нью-Йорке повадилась «украшать» свои подвалы моими фельетонами из «Возрождения». Я обратилась о защите моих авторских правь к канадскому обществу русских журналистов. Спасибо им, занялись мною, но толку из этого – никакого! В ответ на угрозы привлечь к суду, упомянутая газета продолжает пользоваться моими фельетонами и количество перепечатанных рассказов достигло внушительной цифры 33. Увы, мои симпатичные канадские коллеги не обладают авторитетом трогательнейшего и всесильного профессора Лютера.

Я так и знала! Ни одно «настоящее» интервью без этого не обходится. Над чем я работаю? Скажу откровенно, не утаивая, – пишу эмигрантский роман, где хотя и под псевдонимами, но весьма прозрачно, вывожу целую фалангу живых людей, столпов эмиграции самых разнообразных профессий и общественных положений. Пощажу-ли я моих друзей? Может быть да, может быть нет. Не знаю. Нечто подобное было когда-то я с Шатобрианом. Он тоже объявил выход в свет такого же портретного романа. Всполошившиеся друзья тотчас-же сорганизовались в общество, целью которого было создать денежный фонд имени Шатобриана. Нечто вроде умилостивляющей жертвы грозному, карающему божеству… Ничего не имела бы против, – добавляет с улыбкой Тэффи – и я – ровно ничего – против подобного дружественного фонда в пользу меня, грешной. Однако, не пора-ли кончать? Боюсь, что займу своей особой много места в журнале «Для Вас»!