Василий Шукшин - Сураз Страница 2

- Мечтяк коньячишко,- похвалил он.- Дорогой только.

Сергей Юрьевич засмеялся; Спирька не замечал его.

- Милое дело - самогон, да? - спросил Сергей Юрьевич.- Дешево и сердито.

"Что бы такое рассказать веселое?" - думал Спирька.

- Самогон теперь редко,- сказал он,- Это в войну...- И вспомнились далекие трудные годы, голод, непосильная, недетская работа на пашне... И захотелось обо всем этом рассказать весело. Он вскинул красивую голову, в упор посмотрел на женщину, улыбнулся:

- Рассказать, как я жил?

Ирина Ивановна поспешно отвела от него взгляд, посмотрела на мужа.

- Расскажи, расскажи, Спиридон,- попросил Сергей Юрьевич.- Это интересно - как ты жил.

Спирька закурил.

- Я - сураз,- начал он.

- Как это? - не поняла Ирина Ивановна.

- Мать меня в подоле принесла. Был в этих местах один ухарь. Кожи по краю ездил собирал, заготовитель. Ну, заодно и меня заготовил,

- Вы знаете его?

- Ни разу не видал, Как мать забрюхатела, он к ней больше глаз не казал. А потом его за что-то арестовали - и ни слуху ни духу, Наверно, вышку навели. Ну, и стал я, значит, жить-поживать...- И так же резко, как захотелось весело рассказать про свою жизнь, так-сразу-расхотелось, Мало веселого... Про лагерь, что ли? Спирька посмотрел на Ирину Ивановну, и в сердце опять толкнулось неодолимое желание: потрогать горлышко женщины, погладить.

Он поднялся.

- Мне в рейс. Спасибо за угощение.

- Ночью в рейс? - удивилась Ирина Ивановна.

- У нас бывает. До свиданья. Я к вам еще приду.

Спирька, не оглянувшись, вышел из горницы,

- Странный парень,- сказала жена после некоторого молчания.

- Красивый, ты хотела сказать?

- Красивый, да.

- Красивый... Знаешь, он влюбился в тебя.

- Да?

- И тебя, кажется, поскребло по сердцу. Поскребло?

- С чего ты взял?

- По скребло-о.

- Тебе хочется, чтобы поскребло?

- А что?.. Только... не получится у тебя.

Женщина посмотрела на мужа.

- Испугаешься,- сказал тот.- Для этого нужно мужество.

- Перестань,- сказала жена серьезно.- Чего ты?

- Мужество и, конечно, сила,- продолжал муж,- Надо, так сказать, быть в фс ме. Вот он - сумеет. Между прочим, он сидел в тюрьме.

- Почему ты решил?

- Не веришь? Иди спроси у стариков.

- Если тебе нужно, иди спрашивай,

- А что?

Муж вышел к старикам.

Через пять минут вернулся... И с наигранной торжественностью объявил:

- Пять лет! В лагерях строгого режима. За грабеж.

Отсыревший к вечеру, прохладный воздух хорошо свежил горячее лицо. Спирька шел, курил. Захотелось вдруг, чтоб ливанул дождь - обильный, чтоб резалось небо огневыми зазубринами, гремело сверху... И тогда бы - заорать, что ли.

Спирька направился в очередное "логово" - к Нюре Завьяловой.

Стукнул в окно.

- Ну? - недовольно спросила заспанная Нюра, смутно, белым пятном маяча окном.

Спирька молчал, думал про Нюру: один раз, в войну, когда Нюре было двадцать три и она была вдовой с двумя маленькими ребятишками, Спирька (ему тогда шел четы надцатый) ночью сбросил с воза в огород к ней мешок зерна (ехали обозом в город молоть). Нюре стукнул вот в это, кажется, окно и сказал торопливо;

- Найди в огороде, у бани... Спрячь подальше!

А когда через два дня, тоже ночью, пришел к Нюре, она накинулась на него:

- Ты што, Спирька, змей полосатый, в тюрьму меня захотел посадить?! Сам хочешь сытый ходить, а к другим подбрасываешь?..

Спирька опупел.

- Да не себе я, чего ты разоралась-то!

- Кому же?

- Тебе. Им же исть надо! - Про детей Нюриных. - Голодные же сидят...

Нюра заревела коровой, бросилась обнимать Спирьку. Спирька, расстроенный, матерился.

- Ну, и вот!.. Будешь им в ступке толочь да лепешки в золе печь вкуснятина, сил нет...

Вот что вспомнилось вдруг.

- Чего стоишь-то? - спросила Нюра. - Дверь открыта... Стариков не разбуди.

Спирька стоял. Было в его характере какое-то жестокое любопытство: что она сейчас будет делать?

- Спирька!.. Ну, чего ты?

Молчание,

- Иди, что ли?

Молчание.

- Дурак заполошный... Разбудит, а потом начинает... Ну и иди к черту! - Нюра пошла к кровати,

Спирька неслышно прокрался по прихожей избе, где храпели старики Нюрины, и очутился в горнице,

- Чего выкобениваешься-то?

Спирьке нестерпимо стало жаль Нюру... Какого черта, действительно? Лучше не приходить тогда.

- Все, Нюрок, спим.

Через три дня, вечером, Спирька пошел к Прокудиным. Квартирантов не было дома. Спирька побеседовал пока со стариками. Рассказал, что одному солдату явилась земная божья мать...

Пришла Ирина Ивановна. Одна. Свеженькая: внесла в избу прохладу вечерней весенней улицы. Удивилась и, как показалось Спирьке, обрадовалась. Спокойный, решительный, Спирька прошел в горницу.

- Букетик,- предложил он, И подал женщине кроваво-красный пылающий букетик жарков.

- Ах!.. - обрадовалась женщина, - Ах, какие они! Как они называются? Я таких никогда не видела...

- Жарки. - В груди у Спирьки весело зазвенело. Так бывало, когда предстояло драться или обнимать желанную женщину, Он не скрывал любви,- Я вам теперь часто буду такие привозить.

- Да нет, зачем же?.. Это ведь труд лишний...

- Ох,- скокетничал Спирька,- труд! Мимо езжу, их там хоть литовкой коси...- Спирька подумал, что хорошо все-таки, что он красивый. Другого давно бы уж поперли, и все. Он улыбался, ему было легко.

Женщина тоже засмеялась и смутилась, Спирька наслаждался: как в знойный-знойный день пил из ключа студеную воду, погрузив в нее все лицо. Пил и пил - и по телу огоньком разливался томительный жар. Он взял женщину за руку... Как во сне! - только бы не просыпаться.

Женщина хотела отнять руку... Спирька не выпустил.

- Зачем вы?.. Не нужно.

- Почему не нужно? - Все, что умел Спирька, все, что безотказно всегда действовало на других женщин, все хотел бы он обрушить сейчас на это дорогое, слабое существо. Он молил в душе; "Господи, помоги! Пусть она не брыкается!" Он повлек к себе женщину... Он видел, как расширились ее близкие удивленные глаза. Теперь - чтоб не дрогнула, не ослабла рука...

"Господи, мне больше пока ничего не надо - поцелую, и все". И поцеловал. И погладил белое нежное горлышко... И еще поцелова мягкие податливые губы. И тут вошел муж... Спирька не слышал, как он вошел. Увидел, как вскинулась голова женщины и испуг плеснулся в ее глазах... Спирька услышал за спиной насмешливый голос:

- Те же. И муж.

Спирька отпустил женщину. Не было ни стыдно, ни страшно. Жалко было. Такая досада взяла на этого опрятного, подтянутого, уверенного человека... Хозяин пришел. И все у них есть, у дьяволов, везде они желанные люди. Он смотрел на мужа.

- Лихой парень! Ну как, "удалось что-нибудь? - Сергей Юрьевич хотел улыбнуться, но улыбки не вышло, только нехорошо сузились глаза и толстые губы обижен но подрожали. Он посмотрел на жену, - Что молчите? Что побледнела?! - Крик - злой, резкий - как бичом стегнул женщину.Шлюха!.. Успела? - Муж шагнул к ней.

Спирька загородил ему дорогу. Вблизи увидел, как полыхают темные глаза его обидой и гневом... И еще уловил Спирька тонкий одеколонистый холодок, исходиший от гладко выбритых щек Сергея Юрьевича.

- Спокойно,- сказал Спирька.

В следующее мгновение сильная короткая рука влекла Спирьку из горницы.

- Ну-ка, красавец, пойдем!..

Спирька ничего не мог сделать с рукой: ее как приварили к загривку, и крепост руки была какая-то нечеловеческая, точно шатуном толкали сзади.

Так проволокли Спирьку через комнату стариков; старики во все глаза смотрел на квартиранта и на Спирьку.

- Кота пакостливого поймал, - пояснил квартирант.

Ужас, что творилось в душе Спирьки!.. Стыд, боль, злоба - все там перемешалос: душило.

- Пидор, гад, - хрипел Спирька, - что ты делаешь?..

Вышли на крыльцо... Шатун сработал, Спирька полетел вниз с высокого крыльп и растянулся на сырой соломенной подстилке, о которую вытирают ноги.

"Убью",- мелькнуло в Спирькиной голове.

Сергей Юрьевич спускался к нему...

- Вставай.

Спирька вскочил до того, как ему велели... И тотчас опять полетел на землю. И с ужасом и с брезгливостью понял: "Он же бьет меня!" И опять вскочил и хотел скользнуть под чудовищный шатун - к горлу физкультурника. Но второй шатун коротко двинул его в челюсть снизу. Спирьку бросило назад; он почувствовал медь во рту. Опять бросился на учителя... Он умел драться, но ярость, боль, позор, сознания своей беспомощности перед шатунами - это лишило его былой ловкости, спокойствия. Слепая ярость бросала и бросала его вперед, и шатуны работали. Кажется, он ни разу так и не достал учителя. От последнего удара он не встал. Учитель склонило над ним.

- Я тебя уработаю,- неразборчиво, слабо, серьезно сказал Спирька.

- Будем считать, что это урок вежливости. Лагерные штучки надо бросать.- Учитель говорил не зло, тоже серьезно.

- Я убью тебя,- повторил Спирька, Во рту была какая-то болезненная мешанина, точно он изгрыз флакон с одеколоном - все там изрезал и обжег.- Убью, знай.