Василий Шукшин - Материнское сердце Страница 2

- Придумал, сволочь!.. Догадайся: ремень и ремень. А у него тут целая гирька. Хорошо еще - не ребром угодил...

И тут вошла мать Витьки... И, переступив порог, упала на колени, и завыла, и запричитала:

- Да ангелы вы мои милые, да разумные ваши головушки!.. Да способитесь вы какнибудь с вашей обидушкой - простите вы его, окаянного! Пьяный он был... Он тверезый последнюю рубаху отдаст, сроду тверезый никого не обидел...

Заговорил старший, что сидел за столом и держал в руках Витькин ремень. Заговорил обстоятельно, спокойно, попроще - чтоб мать все поняла.

- Ты подожди, мать. Ты встань, встань - здесь не церква. Иди, глянь... Мать поднялась, чуть успокоенная доброжелательным тоном начальственного голоса.

- Вот гляди: ремень твоего сына... Он во флоте, что ли, служил?

- Во флоте, во флоте-на кораблях-то на этих...

- Теперь смотри: видишь? - Начальник перевернул бляху, взвесил на руке.- Этим же убить человека - дважды два. Попади он вчера кому-нибудь этой штукой ребром - конец. Убийство. Да и плашмя троих уходил так, что теперь врачи борются за их жизни. А ты говоришь: простить. Ведь он же трех человек в больницу уложил. А одного при исполнении служебных обязанностей, Ты подумай сама: как же можно прощать за такие дела, действительно?

Материнское сердце, оно - мудрое, но там, где замаячила беда родному дитю, мать не способна воспринимать посторонний разум, и логика тут ни при чем.

- Да сыночки вы мои милые! - воскликнула мать и заплакала.- Да нечто не бывает по пьяному делу?! Да всякое бывает-подрались... Сжальтесь вы над ним!..

Тяжело было смотреть на мать. Столько тоски и горя, столько отчаяния было в ее голосе, что становилось не по себе, И хоть милиционеры - народ до жалости неохочий, даже и они - кто отвернулся, кто стал закуривать...

- Один он у меня - при мне-то: и поилец мой, и кормилец. А еще вот жениться надумал - как же тогда с девкой-то, если его посадют? Неужто ждать его станет? Не станет. А девка-то добрая, из хорошей семьи-жалко...

- Он зачем в город-то приезжал? - спросил начальник.

- Сала продать, На базар - сальца продать. Деньжонки-то нужны, раз уж свадьбу-то наметили, где их больше возьмешь?

- При нем никаких денег не было,

- Батюшки-святы! - испугалась мать.- А иде ж они?

- Это у него надо спросить.

- Да украли небось! Украли!.. Да милый ты сын, он оттого, видно, и в драку-то полез - украли их у него!.. Жулики украли...

- Жулики украли, а при чем здесь наш сотрудник - за что он его-то?

- Да попал, видно, под горячую руку.

- Ну, если каждый раз так попадать под горячую руку, у нас скоро и милиции не останется. Слишком уж они горячие, ваши сыновья! Начальник набрался твердости,- Не будет за это прощения, получит свое - по закону,

- Да ангелы вы мои, люди добрые,- опять взмолилась мать,пожалейте вы хоть меня, старуху, я только теперь маленько и свет-то увидела... Он работящий парень-то, а женился бы, он бы совсем справный мужик был. Я бы хоть внучаток понянчила...

- Дело даже не в нас, мать, ты пойми. Есть же прокурор! Ну, выпустили мы его, а с нас спросят: на каком основании? Мы не имеем права. Права даже такого не имеем. Я же не буду вместо него садиться,

- А может, как-нибудь задобрить того милиционера? У меня холст есть, я нынче холста наткала-пропасть! Все им готовила...

- Да не будет он у тебя ничего брать, не будет! - уже кричал начальник,- Не ставь ты людей в смешное положение, действительно. Это же не кум с кумом поцапались!

- Куда же мне теперь идти-то, сыночки? Повыше-то вас есть кто или уж нету?

- Пусть к прокурору сходит,- посоветовал один из присутствующих.

- Мельников, проводи ее до прокурора,- сказал начальник. И опять повернулся к матери, и опять стал с ней говорить, как с глухой или совсем уж бестолковой: - Сходи к прокурору - он повыше нас! И дело уже у него, И пусть он тебе там объяснит: можем мы чего сделать или нет? Никто же тебя не обманывает, пойми ты! Мать пошла с милиционером к прокурору.

Дорогой пыталась заговорить с милиционером Мельниковым.

- Сыночек, что, шибко он его зашиб-то?

Милиционер Мельников задумчиво молчал.

- Сколько же ему дадут, если судить-то станут?

Милиционер шагал широко. Молчал.

Мать семенила рядом и все хотела разговорить длинного, заглядывала ему в лицо.

- Ты уж разъясни мне, сынок, не молчи уж... Мать-то и у тебя небось есть, жалко ведь вас, так жалко, что вот говорю - а кажное слово в сердце отдает. Много ли дадут-то?

Милиционер Мельников ответил туманно:

- Вот когда украшают могилы: оградки ставят, столбики, венки кладут... Это что - мертвым надо? Это живым надо. Мертвым уже все равно.

Мать охватил такой ужас, что она остановилась,

- Ты к чему же это?

- Пошли. Я к тому, что будут, конечно, судить. Могли бы, конечно, простить - пьяный, деньги украли: обидели человека. Но судить все равно будут - чтоб другие знали. Важно на этом примере других научить...

- Да сам же говоришь - пьяный был!

- Это теперь не в счет. Его насильно никто не поил, сам напился. А другим это будет поучительно. Ему все равно теперь - сидеть, а другие задумаются. Иначе вас никогда не перевоспитаешь,

Мать поняла, что этот длинный враждебно настроен к ее сыну, и замолчала. Прокурор матери с первого взгляда понравился внимательный. Внимательно выслушал мать, хоть она говорила длинно и путано - что сын ее, Витька, хороший, добрый, что он трезвый мухи не обидит, что как же ей теперь одной-то оставаться? Что девка, невеста, не дождется Витьку, что такую девку подберут с руками-ногами - хорошая девка... Прокурор все внимательно выслушал, поиграл пальцами на столе... заговорил издалека, тоже как-то мудрено:

- Вот ты-крестьянка, вас, наверно, много в семье росло?..

- Шестнадцать, батюшка. Четырнадцать выжило, двое маленькие ишо померли. Павел помер, а за ним другого мальчика тоже Павлом назвали...

- Ну вот - шестнадцать. В миниатюре - целое общество. Во главе отец. Так?

- Так, батюшка, так. Отца слушались...

- Вот! - Прокурор поймал мать на слове.- Слушались! А почему? Нашкодил один - отец его ремнем. А брат или сестра смотрят, как отец учит шкодника, и думают: шкодить им или нет? Так в большом семействе поддерживался порядок. Только так. Прости отец одному, прости другому - что в семье? Развал, Я понимаю тебя, тебе жалко... Если хочешь, и мне жалко - там не курорт, и поедет он, судя по всему, не на один сезон. По-человечески все понятно, но есть соображения высшего порядка, там мы бессильны... Судить будут. Сколько дадут, не знаю, это решает суд.

Мать поняла, что и этот невзлюбил ее сына. "За своего обиделись".

- Батюшка, а выше-то тебя есть кто?

- Как это? - не сразу понял прокурор.

- Ты самый главный али повыше тебя есть?

Прокурор, хоть ему потом и неловко стало, невольно рассмеялся:

- Есть, мать, есть. Много!

- Где же они?

- Ну, где?.. Есть краевые организации... Ты что, ехать туда хочешь? Не советую.

- Мне подсказали добрые люди: лучше теперь вызволять, пока не сужденый, потом тяжельше будет...

- Скажи этим добрым людям, что они... не добрые. Это они со стороны добрые... добренькие. Кто это посоветовал?

- Да посоветовали...

- Ну, поезжай. Проездишь деньги, и все. Результат будет тот же. Я тебе совершенно официально говорю: будут судить. Нельзя не судить, не имеем права. И никто этот суд не отменит,

У матери больно сжалось сердце... Но она обиделась на прокурора, а поэтому вида не показала, что едва держится, чтоб не грохнуться здесь и не завыть в голос. Ноги ее подкашивались.

- Разреши мне хоть свиданку с ним...

- Это можно,- сразу согласился прокурор. - У него что, деньги большие были, говорят?

- Были...

Прокурор написал что-то на листке бумаги, подал матери:

- Иди в милицию.

Дорогу в милицию мать нашла одна, без длинного - его уже не было. Спрашивала людей. Ей показывали. В глазах матери все туманилось и плыло... Она молча плакала, вытирала слезы концом платка, но шла привычно скоро, иногда только спотыкалась о торчащие доски тротуара... Но шла и шла, торопилась. Ей теперь, она понимала, надо поспешать, надо успеть, пока они его не засудили. А то потом вызволять будет трудно. Она верила этому. Она всю жизнь свою только и делала, что справлялась с горем, и все вот так - на ходу, скоро, вытирая слезы концом платка. Неистребимо жила в ней вера в добрых людей, которые помогут. Эти - ладно - эти за своего обиделись, а те - подальше которые - те помогут. Неужели же не помогут? Она все им расскажет помогут. Странно, мать ни разу не подумала о сыне, что он совершил преступление, она знала одно: с сыном случилась большая беда. И кто же будет вызволять его из беды, если не мать? Кто? Господи, да она пешком пойдет в эти краевые организации, она будет день и ночь идти и идти... Найдет она этих добрых людей.

- Ну? - спросил ее начальник милиции.

- Велел в краевые организации ехать,- слукавила мать, - А вот - на свиданку.- Она подала бумажку.

Начальник был несколько удивлен, хоть тоже старался не показать этого. Прочитал записку... Мать заметила, что он несколько удивлен. И подумала: "А-а". Ей стало маленько полегче.