Дмитрий Мамин-Сибиряк - В каменном колодце Страница 2

- Эй, Колька, будет тебе баклуши бить! - кричал из подвального окна сапожник. - Пора, брат, и за работу приниматься...

Кольке эти любезные приглашения совсем не нравились, и он показывал сапожнику язык.

- Погоди, пострел, вот я ужо доберусь до тебя! - грозил сапожник.

Он уже несколько раз говорил с матерью Кольки, чтобы она отдала сына к нему в ученье.

- Человеком будет, - убеждал он. - Лучше нашего ремесла нет. И всегда работа, потому что сапоги, брат, первое дело.

Мать Кольки, вдова прачка, сама думала, что давно пора отдать сына куда-нибудь в ученье, но боялась таких учителей, как сапожник. Она достаточно насмотрелась на такую науку, когда учеников морили голодом и били чем ни попало. Жалела она крепко своего Кольку, хотя и был он сорванец. С другой стороны, мальчишка рос без всякого дела и мог избаловаться.

- Вот как избалуется, - уверял ее сапожник, - потом и управы с ним не будет... Говорю: человеком будет.

Долго крепилась бедная женщина, а потом решила отдать Кольку в науку.

Это случилось как раз в средине самого лета, когда Колька попал в мастерскую сапожника. Он был огорчен и ничего не говорил.

- Первое дело, ты не будешь объедать родную мать, - объяснил ему сапожник. - А второе, будешь одет. У меня, брат, такое положение... У матери-то вон руки болят от работы, пора и тебе ей помогать.

Теперь Колька мог наблюдать за игравшими на дворе детьми только из подвального окошка мастерской. Его костюм по-прежнему состоял из одной рубахи, а питаться приходилось картошкой со шкварками. Сапог ученикам не полагалось, потому что, по убеждению сапожника, от сапог бывают только мозоли. Работа у сапожника для Кольки была, собственно, нетрудная. Он сучил верву*, мочил кожу, бегал в лавочку и вообще был на побегушках; но скверно было то, что за малейшую провинность сапожник нещадно бил своих учеников шпандырем, то есть толстым ремнем.

______________

* Сучил верву - скручивал, свивал нитку.

- Человеком, негодяй, будешь! - говорил сапожник, производя свою расправу.

Колька как-то сразу притих, отупел и решил про себя, что непременно убежит от такой науки. Сначала у него было желание сделаться человеком, но потом постепенно уменьшалось.

"Убегу", - думал Колька.

Куда бежать - Колька не знал, потому что дальше своей улицы нигде не бывал, но это желание в нем росло и крепло с каждым днем. Сапожник, в свою очередь, отлично знал, как бегают новички ученики, и зорко следил за Колькой.

- Ты у меня смотри, - предупреждал его сапожник. - Я тебя пою, кормлю, я с тебя и шкуру сниму, ежели, например, что-нибудь неподобное. Меня-то вот как били, когда в науке был... Хе-хе! Места живого не осталось...

Все эти речи являлись плохим утешением, и Колька решил непременно бежать. Все равно хуже не будет. В течение каких-нибудь двух месяцев он сильно похудел, ходил весь запачканный ваксой, волосы на голове стояли какими-то клочьями, как на крашеном меху. Но для того чтобы бежать, нужно было иметь запас хлеба, то есть корочек, которые он сберегал от еды. Колька теперь постоянно голодал и отлично понимал, что без хлеба далеко не уйдешь. Потом, и в одной рубахе бежать было тоже неспособно. Но мать как-то сколотилась и подарила Кольке рваный пиджачок, купленный по случаю у татарина. Именно только этого и недоставало Кольке. О сапогах он и не мечтал, но зато мог выбрать по своему вкусу любые опорки.

Но как раз, дело было уже осенью, когда Колька решился привести в исполнение свой заветный план, кухарка Матрена привела в ученье к сапожнику своего сына Ваську.

- Возьми ты его Христа ради, - умоляла она. - В деревне совсем избаловался. Способа с ним нет.

IV

В первую минуту Колька даже не узнал своего старого приятеля Ваську, так сильно последний изменился за лето.

- Да ты весь распух, Васька, - удивлялся Колька и даже пощупал приятеля. - Ишь как отъелся, точно... точно наш старший дворник. Щеки-то, щеки-то так и трясутся!

Васька действительно вернулся из деревни настоящим здоровяком, даже с румянцем на щеках, чего петербургской дворовой детворе уж совсем не полагалось. Ваське даже самому сделалось совестно за свое чисто деревенское здоровье, и он как-то особенно глупо улыбался.

- Ничего, которое комариное сало наросло в деревне, так мы его живой рукой выпустим, - успокаивал сапожник. - У нас некогда брюшину здесь распускать.

Колька долго не мог успокоиться. Совсем другой Васька, а не тот, которого он еще недавно колотил при всяком удобном случае. Теперь, пожалуй, Васька и сам сдачи даст. Последнее предположение не замедлило оправдаться, когда Колька хотел еще раз убедиться в толщине Васькина живота, - он быстро полетел на пол и получил несколько здоровых тумаков. Сапожник хохотал до слез.

- Ну-ка, Вася, еще залепи озорнику Кольке... Ха-ха! А ты, Колька, не приставай вперед. Ишь как он разбух от деревенского вольного воздуха! Погоди, когда воздух-то весь выйдет из него, ну, тогда и озорничай...

Сапожник был, как говорил о нем швейцар Иван Митрич, какой-то "несообразный" человек. То он был с учениками за панибрата, то начинал ни с того ни с сего придираться и проявлять свою хозяйскую власть. Последнее случалось, когда у него "таяло" в горле после вчерашней выпивки и ему начинало казаться, что его решительно никто не уважает, а больше всего не уважают собственные ученики.

- Я вам всем покажу, каков есть человек Поликарп Гаврилович Чумаев! кричал он, размахивая руками. - Мне и старший дворник наплевать... Самому околодочному недавно подметки выправил в лучшем виде. Да...

- О-х, не пугай! - шутил Иван Митрич. - Вот только над землей-то тебя немного видно, а значит, все остальное под землей...

Подгулявший сапожник успокаивался только тогда, когда брал себе на колени свою дочь Анютку, для которой у него ничего не было заветного. "Одна дочь, как бельмо в глазу..." - говорил Чумаев.

Возвращение Васьки из деревни произвело среди дворовой детворы большое волнение. Стояла уже осень, дождь неудержимо лил целыми днями, и дети свои игры перенесли на черные лестницы. Поступившего в ученики к сапожнику можно было видеть только мельком, когда он босой и без шапки летел через двор куда-нибудь в мелочную лавочку.

- Эй, Васька, постой! - кричали ему вдогонку. - Васька, расскажи про деревню...

- Некогда! - на ходу отвечал Васька, исчезая в воротах.

Свободный день у Васьки был только воскресенье, и то, если не было срочной работы. Вот в одно из таких воскресений Васька наконец показался на дворе. Он был в белом сапожническом фартуке и в опорках. Дети окружили его со всех сторон и всячески тормошили. Васька немного важничал и не вдруг принялся рассказывать.

- Что деревня, - просто избы стоят...

- А что такое изба?

- А это... ну, вот в том роде, как наш дровяной сарай, только с печкой. Ну, и огород при этом.

- А огород что такое?

- Ну, значит: гряды копаны, а на грядах всякая овоща насажена: капуста, репа, горох, морковь. Мужик не побежит в мелочную лавочку, потому как все у него свое. У него и хлеб свой... да.

Понятие об избе и огороде кое-как укладывалось в головах слушателей Васьки, но что такое "свой хлеб", - они никак но могли понять.

- Это, значит, у каждого мужика своя мелочная лавочка? - догадывался Колька. - Сколько захотел, столько и отрезал ситного или ржаного?

- Ну, вот и нет, - объяснял Васька уже с видом специалиста. - Муку видал?

- Слава богу, достаточно насмотрелся... Постоянно клестер варим из муки для подметок.

- Ну, мука делается из зерна...

- Из зерна кашу варят, ты не ври, пожалуйста...

- Зерно зерну рознь, Колька... Там греча - одно, ячмень - другое. Ну, из них кашу и варят. А хлеб это совсем наоборот: первое дело - рожь, потом пшеница... Из ржи мелют на мельнице ржаную муку, а из пшеницы - пшеничную. Вот тебе и свой хлеб выйдет...

Ваське пришлось раз пять объяснять одно и то же, по городские дети, не видевшие ни пашни, ни колоса, ничего не могли понять.

- Вы просто дураки! - в отчаянии решил Васька.

V

Каждое воскресенье и каждый праздник Ваську заставляли рассказывать о деревне, и с каждым разом недоверие к нему росло все сильнее. Городские дети, не бывавшие никогда за городом, никак не могли себе представить, что такое лес, пашни и т.д. Васька выбивался из сил, стараясь объяснить все, что видел, но из этого ничего не выходило.

- Дерево-то во какое, повыше нашего дома будет... А в лесу даже днем темно.

- Кто же его садил, лес-то? - коварно спрашивал Колька.

- Никто не садил, а сам вырос.

- Ну, это уж ты врешь!.. Я своими глазами видел, как садили деревья в сквере. Ямку выкопают, а потом дворники привезут дерево и посадят в ямку, засыплют землей, польют водой, колышек воткнут и к колышку веревкой привяжут.

Дети не знали разницы между березой и сосной, не говоря уже о других лесных породах, и смеялись над Васькой, Какое же это дерево, которое и зимой стоит зеленое.

- Врешь ты все, Васька...