Василий Шукшин - Нечаянный выстрел Страница 2

Отец отпустил доктора, хотел еще раз войти в палату, но перед самой дверью остановился, постоял... и пошел из больницы. Он уже далеко отошел, потом вспомнил, что приехал сюда на лошади. Вернулся, сел на дрожки, подстегнул коня...

Мать Кольки лежала в постели - захворала с горя.

- Как он там? - слабым голосом спросила она мужа, когда тот вошел в избу.

- Если помрет, тебе тоже несдобровать. Убью. Возьму топор и зарублю. Андрей был бледный и страшный в своем отчаянии.

Мать заплакала.

- Господи, Господи...

- Господи, Господи!.. Только и знаешь своего Господа! Одного ребенка не могла родить как следует... с двумя ногами! Я этому твоему Господу шею сейчас сверну - Андрей снял с божницы икону Николая-угодника и трахнул ее об пол. Вот ему!.. Гад такой!

- Андрюша!.. Господи... Это из-за Глашки он. Полюбилась она ему, змея подколодная... Был парень как парень, а тут как иглу съел.

Андрей некоторое время тупо смотрел на жену.

- Какую Глашку?

- Какую Глашку!.. Одна у нас Глашка.

Андрей повернулся и побежал к Глашке.

- Дядя Андрей, миленький!.. Да неужели из-за меня это он? А что делать-то теперь?

- Он поправится. - Андрей шаркнул ладонью по щеке. - Если бы ему сказать... кхе... он бы поправился. И за такого, мол, пойду... Врач говорит: сам захочет если... Соври ему. А?

Глашка заплакала.

- Не могу я. Мне его до смерти самой жалко, а не могу. Другому сказала уж...

Андрей поднялся:

- Ты только не реви... Моду взяли: чуть чего, так реветь сразу. Не можешь - значит, не можешь. Чего плакать-то? Не говори никому, что я был у тебя. Андрей снова пошел в больницу

Колька лежал в том же положении, смотрел в потолок, вытянув вдоль тела руки.

- Был сейчас дома... - Андрей погладил жесткой ладонью тугой сгиб колена... поправил голенище сапога. - К Глашке зашел по пути...

Колька повел на отца удивленные глаза.

- Плачет она. Что же, говорит, он, дурак такой, не сказал мне ничего. Я бы, говорит, с радостью пошла за него...

Колька слабо зарумянился в скулах... закрыл глаза и больше не открывал их.

Отец сидел и ждал, долго ждал: не понимал, почему сын не хочет слушать.

- Сынок, - позвал он.

- Не надо, - одними губами сказал Колька. Глаз не открыл. - Не ври, тятя... а то и так стыдно.

Андрей поднялся и пошел из палаты, сгорбившись. Недалеко от больницы повстречал Глашку. Та бежала ему навстречу

- Скажу я ему, дядя Андрей... пусть! Скажу, что согласная, - пусть поправляется.

- Не надо, - сказал Андрей. Хмуро посмотрел себе под ноги. - Он так поправится. Врать будем - хуже.

Колька поправился.

Через пару недель он уже сидел в кровати и ковырялся пинцетом в часах сосед по палате попросил посмотреть.

В окна палаты в упор било яркое солнце. Августовский полдень вызванивал за окнами светлую тихую музыку жизни. Пахло мятой и крашеной жестью, догоряча нагретой солнцем. В больничном дворе то и дело горланил одуревший от жары петух.

- Не зря он так орет, - сказал кто-то. - Курица ему изменила. Я сам видел: подошел красный петух, взял ее под крылышко и увел.

- А этот куда смотрел, который орет сейчас?

- Этот?.. Он в командировке был - в соседней ограде.

Колька тихонько хохотал, уткнувшись в подушку. Когда его кто-нибудь спрашивал, как это с ним получилось, Колька густо краснел и отвечал неохотно:

- Нечаянно. - И склонялся к часам.

Отец каждый день приходил в больницу... Подолгу сидел на табуретке, около кровати. Смотрел, как сын ковыряется в часах.

- Как там, дома? - спрашивал Колька.

- Ничего. В порядке. Потеряешь колесико-то... - Отец с трудом ловил на одеяле крошечное колесико и подавал сыну.

- Это маятник называется.

- До чего же махонькое! Как только ухитряются делать такие?

- Делают. На заводе все делают.

- Меня, например, хоть убей, ни в жизнь не сделал бы такое.

Колька улыбался:

- То ты. А там умеют.

Андрей тоже улыбался... гладил ладонью колено и говорил:

- Да... там - конечно... Там умеют. Там все умеют.