Василий Катанян - Лоскутное одеяло Страница 2

В 1954 году мне и Васе предложили сделать фильм об острове Сахалин. Нам всегда нравились люди необычные, события из ряда вон выходящие, где проявлялись незаурядные качества людей, их мужество, воля, самопожертвование, дружба, и мы с удовольствием взялись за работу над фильмом о далеком восточном острове.

Команда, которую мы с Васей собрали, отправляясь на далекий остров, была молодежной и оказалась очень дружной. Все участники этой экспедиции вспоминали в последующие годы съемки на Сахалине как праздник. Розыгрыши, шутки, вечеринки, романы, атмосфера братства и взаимовыручки - так мы работали на Сахалине.

Дальневосточная экспедиция была счастливым периодом нашей жизни. Каждодневная работа над киножурналами и выпусками новостей после возвращения с Дальнего Востока невольно толкала к стереотипности мышления. Мы чувствовали, что постепенно утрачиваем свежесть взгляда, начинаем думать штампами. Готовые рецепты, годящиеся на все случаи жизни, стали часто подменять творческие поиски.

И я понял - мне надо уходить в художественное кино.

Вася не хотел переходить на "Мосфильм". Но он нашел свою, особую нишу в насквозь политизированном документальном кинематографе. Он добился, правда, не сразу и с большими трудностями, права делать биографические ленты о людях искусства. И сумел в своем творчестве уйти от высокопарной патриотической трескотни и погрузиться в творческие миры Аркадия Райкина и Поля Робсона, Майи Плисецкой и Людмилы Зыкиной, Сергея Эйзенштейна и Всеволода Вишневского, Родиона Щедрина и Тамары Ханум. Конечно, ему не удавалось совсем уйти от идеологического "нужника", и, делая какую-нибудь заказную "вампуку", он очень страдал и проклинал свою профессию...

Долгие годы из-за какого-то навета Вася был невыездным, его без объяснения причин не выпускали за границу. Я, будучи уже довольно популярным субъектом, добился аудиенции у начальника ОВИРа, и Васе наконец разрешили ездить за рубежи нашей страны, откуда он каждый раз дисциплинированно возвращался. Вообще я не знаю другого такого законопослушного человека, как Вася. При этом он, конечно, ненавидел советский строй, но никогда не боролся с ним, он боялся. Страх сидел в нем, как почти в каждом из нас, но в Васе его, пожалуй, сконцентрировалось больше. Его политическую позицию я бы охарактеризовал так: тайный пассивный антисоветчик... Но вернемся лучше к историям, которыми так богата жизнь моего товарища.

Хотелось бы поведать о Василии Катаняне как о защитнике Родины... Первое сентября 1944 года, наш первый учебный день во ВГИКе. Весь курс, а нас было тогда около 20 студентов, явился на первый день занятий по возможности нарядно одетым. Себя помню в первом в моей жизни костюме, справленном мне к началу учебы родителями с большим материальным напрягом. Девять часов утра. Первый предмет "Военное дело". Юношей отделили от девушек, и военрук повел парней на стадион, кажется, "Буревестник", что находился позади ВГИКа в нескольких минутах ходьбы. Моросил дождь. Военрук вывел нас на беговую дорожку стадиона и скомандовал: "Ложись!" Однако никто не лег. Тогда последовали отборные выражения, перемешанные с угрозами выгона из института. И мы все покорно плюхнулись в своих лучших одеяниях на грязную беговую дорожку.

- По-пластунски вперед - марш! - скомандовал военрук.

Я помню до сих пор его имя и фамилию: Павел Мацкин.

И мы поползли. Так нас встретил ВГИК.

Почему-то это всем нам крайне не понравилось. Мы ожидали совсем другого.

К следующему занятию бывшие фронтовики и инвалиды войны принесли справки, что они освобождены от занятий по военному делу. Остальные парни раздобыли заверенные медицинские справки, что они все больны такими недугами, что их участие в военных упражнениях попросту немыслимо. Болезни у всех оказались чудовищными, страшно вспомнить. Только два студента не сумели раздобыть себе липовых документов - Вася Катанян и Элик Рязанов. Когда, придя на следующее занятие, Павел Мацкин увидел вместо 12-14 парней только двоих, он в сердцах воскликнул:

- С двумя студентами я вести занятия не намерен!

И покинул аудиторию.

Так случилось, что на нашем курсе предмет "Военное дело" выпал из программы. В те годы студент покидал стены родного вуза, пройдя весь курс военных наук, а также армейские двухмесячные сборы, в чине лейтенанта запаса. Но так как мы с Васей не обучались военному ремеслу, то в наших военных билетах осталась запись (цитирую): "Рядовой, годный, необученный. Солдат".

Однако военкомат не дремал и время от времени присылал повестки о том, что надо пройти двухмесячные сборы, чтобы стать лейтенантом. Мы с Васей после окончания ВГИКа работали на Центральной студии документальных фильмов и каждое лето разъежались в экспедиции на три-четыре, а то и больше месяцев в разные районы Советского Союза. В это время приходили повестки о явке на сборы, но мы отсутствовали. Мы не отлынивали, не скрывались, не избегали этого жребия. Просто мы были молодыми, активными, и студия не позволяла нам сидеть в Москве. Я так ни разу и не встретился с повесткой, а у Васи такая встреча произошла. И мой друг отправился зарабатывать лейтенантство куда-то во Владимирскую область. Трудно представить себе человека более не подходящего для армии. Швейк со своим якобы идиотизмом попросту отдыхает рядом с Васей. Хотел бы я, чтобы читатель взглянул на фотографию бравого солдата Катаняна. Из солдатчины Вася мне писал:

"Спим в палатках по сто человек, тело к телу. Если один захотел перевернуться на другой бок, то остальные девяносто девять вынуждены сделать то же самое...

Когда ты читаешь в газете в сводке погоды "...Заморозки на почве...", то знай: это заморозки на мне..."

Лучшими днями своей боевой жизни Вася считал те две недели, когда его направили денщиком в семью какого-то старшего лейтенанта. У Васи была типичная внешность, как говорят сейчас, "лица кавказской национальности", хотя армянином он был только наполовину. Когда жена офицера увидела перед собой нескладного долговязого "чучмека", на котором форма сидела как на корове седло, она спросила:

- А ты по-русски разумеешь?

Вася ходил с лейтенантшей на базар, носил за ней корзину с продуктами, утирал сопли двум офицерским ребятишкам, сажал их на горшок, вытирал попки и пересказывал им перед сном диснеевские сказки. Семья старлея полюбила и оценила солдата. С прекрасным отзывом о проведенном армейском учении Вася получил чин лейтенанта запаса, хотя до конца жизни он так и не знал, откуда из ружья вылетает пуля - со стороны приклада или со стороны дула...

Однажды году эдак в 1957 мы переезжали на дачу, которую снимали в Загорянке. Вася приехал, чтобы помочь нам погрузить на грузовик всяческие шмотки, корыта, детскую кроватку, матрасы, стулья, продукты, постельное белье и так далее, которые перевозились на летний сезон. Наша дочь Ольга - ей было лет шесть - сидела в коридоре на сундуке, на котором по ночам спала ничья бабушка, а взмыленные мы - Вася, моя жена Зоя и я - сновали мимо Ольги на улицу к грузовику.

Вдруг нагруженный скарбом Вася остановился и назидательно сказал:

- Вот, Оля, запомни! Не трудно родить ребенка, трудно пятнадцать лет вывозить его на дачу.

И, отирая пот, двинулся из коммуналки на лестничную площадку...

В этой же передней произошла и другая сцена. Ранним утром раздалось три звонка, это нам. Заспанный и встревоженный, я ринулся ко входной двери. Ничья бабушка мирно посапывала на сундуке. 1951 год - время тревожное, жив и процветает Берия, и ранний звонок, конечно, не сулил добра.

- Кто там? - хрипло спросил я.

- Вам телеграмма!

Я ни от кого не ждал телеграммы. Ясно, что случилось нечто плохое почтальон принес дурную весть. Я распахнул дверь, расписался спросонок и вскрыл телеграмму. Она была из Ашхабада.

Текст гласил:

"Сбрил усы целую Вася".

Катанян в это время работал ассистентом Романа Кармена, который снимал документальную ленту "Советский Туркменистан".

И еще он мне писал оттуда:

"Если ты слышишь по радио, что в Ашхабаде плюс 38 градусов, то знай, это температура внутри ашхабадского холодильника..."

Где-то году в 1947 занятия по истории русского искусства проходили у нашего курса в Третьяковской галерее. А в то время Васин отец - известный литературовед, специалист по Маяковскому, автор многих книг о замечательном поэте, муж Лили Брик - справил себе новое зимнее пальто. Старую шубу Василий Абгарович подарил своему сыну Васе-маленькому. Кстати, у моего друга сохранились детские книги, подаренные ему Маяковским. Васе тогда было лет пять. На одной из книг поэт написал: "Маленькому Васе от большого Володи". Но вернемся к шубе с отцовского плеча. Пальто, конечно, оказалось сильно поношенное, но оно было изнутри подбито мехом енота. В прежние времена такие одеяния носили народные артисты уровня Собинова или Шаляпина. Короче, вид у шубы с изнанки был дорогущий, буржуазный. И каждый раз, когда кончалось занятие в Третьяковке и студенты-голодранцы заполняли раздевалку, гардеробщик в униформе пытался подать Васисуалию манто, надеясь получить за это чаевые. Но у Васи в кармане всегда был только один рубль, чтобы добраться на метро до своей "Вороньей слободки" на Разгуляе. Между хозяином шубы и гардеробщиком начиналась борьба. Ведь если Вася позволил бы себе вдеть руки в рукава шубы, любезно протянутой служителем вешалки, он вынужден был бы топать до дому пешком. Эта перспектива не улыбалась вечно недоедавшему студенту, и он упорно вырывал шубу из рук гардеробщика. Тот в надежде схлопотать рубль не уступал. Они дергали пальто изо всех сил, каждый к себе. Дорогой, но почтенного возраста мех трещал и рвался. Иногда побеждал Вася, но иной раз гардеробщик оказывался сильнее, и тогда Вася, делая хорошую мину при плохой игре, изображал из себя барина. У него это получалось артистично, а далее он брел до дому через всю Москву пехом.