Иван Тургенев - Два приятеля Страница 2

Имея врожденную склонность к хлебосольству, Петр Васильич любил видеть у себя гостей и угощать их, несмотря на скудность средств своих. Особенно старался и хлопотал он, когда посещал его Борис Андреич; но, по милости Македонии, которая, впрочем, чуть не летела с ног долой на каждом шагу от усердия, угощения бедного Петра Васильича выходили всегда неудачны и большей частью ограничивались куском зачерствелого балыка и рюмкой водки, о которой он отзывался совершенно справедливо, говоря, что она отлична против желудка. После прогулки оба приятеля возвращались в дом Бориса Андреича и обедали не спеша. Покушавши так, как будто завтрака и не было, Петр Васильич отправлялся куда-нибудь в уединенный угол и спал часика два-три; Борис Андреич в это время читал заграничные журналы. Вечером приятели опять сходились: такая уже между ними завелась дружба! Иногда они садились играть в преферанс, вдвоем, иногда просто разговаривали таким же образом, как поутру; случалось, что Петр Васильич брал со стены гитару и пел довольно приятным тенором разные романсы. Петр Васильич очень любил музыку, – гораздо более, чем Борис Андреич, который без восхищения не мог произнести имени Бетховена и все собирался выписать из Москвы фортепьяно. В минуту грусти или уныния Петр Васильич имел привычку петь романс, относившийся ко времени его службы в полку… С особенным чувством и несколько в нос произносил он следующие стихи:

Кухню нам француз не правит,А денщик варит обед…Славный Роде не играет,Каталани не поет…Трубач зорю отхватает,Вахмистр с рапортом придет.

Борис Андреич изредка ему подтягивал, но голос у него был неприятный и неверный. Часу в десятом, а иногда и раньше, приятели расходились… и на другой день снова начиналось то же.

Вот однажды, сидя, по обыкновению, несколько вкось и напротив Бориса Андреича, Петр Васильич поглядел на него довольно пристально и промолвил задумчивым голосом:

– Одному я удивляюсь, Борис Андреич…

– Чему это? – спросил тот.

– А вот чему. Вы человек молодой, умный, образованный: что вам за охота жить в деревне?

Борис Андреич посмотрел с удивлением на своего соседа.

– Вы ведь знаете, Петр Васильич, – проговорил он наконец, – что если б не мои обстоятельства… Обстоятельства меня к этому принуждают, Петр Васильич.

– Обстоятельства? Обстоятельства ваши пока еще ничего… С вашим имением можно жить. Определитесь на службу.

И, помолчав немного, Петр Васильич прибавил:

– Я на вашем месте поступил бы в уланы.

– В уланы? Почему же именно в уланы?

– Так, мне кажется, вам приличнее быть в уланах.

– Но позвольте: вы сами служили в гусарах?

– Я? Конечно, в гусарах, – с живостью заговорил Петр Васильич, – и в каком полку! Такого другого полка в целом свете не найдешь! Золотой был полк! Начальники, товарищи – что за люди были! Но вам… я не знаю… вам, по-моему, надо в уланы. Вы белокуры, талия у вас тоненькая: все это идет.

– Но позвольте, Петр Васильич, вы забываете, что, в силу военных узаконений, я должен буду начать с юнкерского чина. В мои годы это несколько затруднительно. Кажется, даже оно запрещено.

– И то правда, – заметил Петр Васильич и потупился. – Ну, в таком случае женитесь, – произнес он вдруг, подняв голову.

– Какой у вас, однако, сегодня странный оборот мыслей, Петр Васильич! – воскликнул Борис Андреич.

– Почему же странный? Что, в самом деле, жить так-то? Чего дождетесь? Только время упустите. Желаю я знать, какая вам оттого будет польза, что вы не женитесь?

– Да не в пользе дело, – начал было Борис Андреич.

– Нет, позвольте, – перебил его Петр Васильич, неожиданно войдя в азарт. – Это мне удивительно, отчего в нынешнее время молодые люди так боятся жениться! Я этого просто понять не могу. Вы, Борис Андреич, не смотрите на меня, что я не женат. Я, может быть, и хотел и предлагал, да мне вот что показали.

И тут Петр Васильич поднял кверху указательный палец правой руки, обратив его наружной стороной к Борису Андреичу.

– А с вашим состоянием как не жениться!

Борис Андреич внимательно глядел на Петра Васильича.

– Весело, что ли, холостым-то жить? – продолжал Петр Васильич. – Эка невидаль! вот радость-то!.. Право, меня нынешние молодые люди удивляют.

И Петр Васильич с досадой выколотил трубку о ручку кресла и сильно дунул в чубук.

– Да кто вам сказал, Петр Васильич, что я не намерен жениться? – медленно проговорил Борис Андреич.

Петр Васильич как полез пальцами в свой вышитый блестками бархатный, массакового цвета кисет с табаком, так и остался недвижим. Слова Бориса Андреича его изумили.

– Да, – продолжал Борис Андреич, – я готов жениться. Сыщите мне невесту, и я женюсь.

– Право?

– Право.

– Нет, ей-богу?

– Какой вы, Петр Васильич: ей-богу, я не шучу.

Петр Васильич набил себе трубку.

– Ну, смотрите ж, Борис Андреич. Невеста вам будет.

– Хорошо, – возразил Борис Андреич, – но послушайте, в сущности, для чего вы хотите женить меня?

– А для того, что вы, как посмотрю на вас, не имеете способности этак ничего не делать.

Борис Андреич улыбнулся.

– Мне, напротив, до сих пор казалось, что я на это мастер.

– Вы меня не так поняли, – промолвил Петр Васильич и переменил разговор.

Дня два спустя Петр Васильич явился к своему соседу не в обыкновенном своем пальто-саке, а в сюртуке цвета воронова крыла, с высокой тальею, крошечными пуговицами и длинными рукавами. Усы Петра Васильича казались почти черными от фабры, а волосы, круто завитые спереди в виде двух продолговатых колбасок, ярко лоснились помадой. Большой бархатный галстук с атласным бантом туго сжимал шею Петра Васильича и придавал торжественную неподвижность и праздничную осанку всей верхней части его туловища.

– Что значит этот туалет? – спросил Борис Андреич.

– А то значит этот туалет, – ответил Петр Васильич, опускаясь на кресла не с обычной своей развязностью, – что велите заложить коляску. Мы едем.

– Куда это?

– К невесте.

– К какой невесте?

– А вы уже забыли, о чем мы четвертого дня разговаривали с вами?

Борис Андреич засмеялся, а сам смутился в душе.

– Помилуйте, Петр Васильич, да ведь это была одна шутка.

– Шутка? Как же вы божились тогда, что не шутите? Нет, уж извините, Борис Андреич, а вы должны сдержать свое слово. Я уж принял надлежащие меры.

Борис Андреич еще более смутился.

– Какие, однако, то есть, меры? – спросил он.

– О, не беспокойтесь… Что вы думаете! Я только предварил одну нашу соседку, прелюбезную особу, что мы с вами сегодня намерены посетить ее.

– Кто эта соседка?

– Узнаете – погодите. Вот вы сперва оденьтесь да велите лошадей заложить.

Борис Андреич с нерешительностью поглядел кругом.

– Право, Петр Васильич, что вам за охота… посмотрите, какая погода.

– Ничего погода: она всегда такая бывает.

– И далеко ехать?

– Верст пятнадцать.

Борис Андреич помолчал.

– Да хоть позавтракаемте сперва!

– Позавтракать – ничего, можно. Знаете что, Борис Андреич, подите оденьтесь теперь, а я без вас распоряжусь: водочки, икры кусок – это недолго, а у вдовушки нас покормят, об этом беспокоиться нечего.

– Разве она вдова? – спросил, обернувшись, Борис Андреич, который уже подходил к дверям кабинета.

Петр Васильич закачал головой.

– Вот увидите, увидите.

Борис Андреич ушел и запер за собою дверь, а Петр Васильич, оставшись один, распорядился и насчет коляски, и насчет завтрака.

Борис Андреич одевался довольно долго. Петр Васильич выпивал уже, слегка наморщившись и приняв грустный вид, вторую рюмку водки, когда Борис Андреич предстал на пороге кабинета. Он позаботился о своем туалете. На нем был щегольски сшитый просторный черный сюртук, приятно отделявшийся своей матовой массой от томного блеска светло-серых брюк, черный низенький галстук и красивый темно-синий жилет; золотая цепочка, прицепленная крючком к последней петельке, скромно терялась в боковом кармане; тонкие сапоги благородно скрипели, и вместе с появлением Бориса Андреича разлился в воздухе запах Ess'bouquet'а в соединении с запахом свежего белья. Петр Васильич только и мог произнести что «а!» и тотчас взялся за шапку.

Борис Андреич натянул на левую руку лайковую серую перчатку, предварительно подышав в нее; потом тою же рукою нервически налил себе четверть рюмки водки и выпил; наконец взял шляпу и вышел вместе с Петром Васильичем в переднюю.

– Я это только для вас делаю, – сказал Борис Андреич, садясь в коляску.

– Положим, что для меня, – сказал Петр Васильич, на которого, видимо, подействовал изящный вид Бориса Андреича, – а может быть, вы сами будете меня благодарить.

И он сказал кучеру, как и куда ехать. Коляска покатилась.

– Мы едем к Софье Кирилловне Заднепровской, – промолвил Петр Васильич после довольно продолжительного промежутка, в течение которого оба приятеля сидели неподвижно, словно каменные. – Слыхали ли вы про нее?