Александр Филиппов - Не верь, не бойся, не проси Страница 2

- Аткуда родом? Кто атец? мать? - не отставал Людоед.

- Из города Степногорска, на Южном Урале, - признался Славик. - Отца нет. То есть, вообще-то он... Они с матерью не живут. Разведены. Он врач.

- А, слюшай, врач! Денга нет. Зарэж его, Ахмэд, уходить пора, - сказал кто-то у костра.

- Мать твой - кто? - опять спросил великан.

- Мать... - Славик замялся, - эта... медсестра, в общем. В регистратуре, в поликлинике работает.

- Я ж гавару, Ахмэд, за него ничо не дадут. Зарэж его или дай я зарэжу.

Гигант, видать, прислушался к совету невидимого во тьме товарища, шагнул вперед, подняв кинжал, и славик понял, что - все. только бы сразу убили, не мучили.

- Какой город, говоришь, твой дом? - вдруг спросил кто-то.

- Степногорск, - хрипло выдохнул, уже ощущая ледяной холодок стали у горла, Славик.

- А-а, знаю такой. Слюшай, Ахмэд. Пагади. Нэ режь. Падары мне его. Я тебе двести долларов дам!

И что-то скороговоркой, по-чеченски: гыр-гыр...

Славику связали руки, закрыли темной тряпкой глаза, затянув на затылке тугой узел, долго вели, больно подталкивая стволом автомата под ребра, куда-то вверх по горной тропе. Потом затолкали на заднее сиденье машины, кто-то сел рядом, кто-то спереди. Конвоиры курили, в салоне удушливо пахло бензином и дымом. Автомобиль опять карабкался на подъем, урчал натужно двигатель, раза два, не одолев крутизны, скатывался обессиленно задним ходом вниз, и сидевшие рядом со Славиком смеялись бесшабашно, крича:

- Ай, аслан! Твой "мерс" мало кушал сегодня, да-а?

На нужное место привезли под утро уже, это Славик почувствовал по мимолетно-ласковому касанию солнца, мазнувшего теплыми лучами по щекам за тот короткий миг, когда вывели из машины и, развязав руки, свели вниз по крутой лестнице, сорвали с лица повязку и спихнули в черный зев лаза, сразу же захлопнув следом тяжелую крышку. Славик, едва успев выставить руки, навернулся на бетонный пол с двухметровой высоты так, что едва нос не расквасил.

С тех пор никто не приходил к нему, ни о чем не спрашивал. Только визг ржавой дверцы тюрьмы раз в день, призрачный свет в щели, рука неведомого Гоги с растопыренной в ожидании пятерней и голос - один и тот же всегда:

- Бутилка давай!

Славик был достаточно сообразительным пареньком, чтобы понять: держат его в этой яме, оставив в живых, для перепродажи в рабство или обмена. Последнее, конечно, предпочтительнее, но, если смотреть на вещи реально, кого можно выменять на простого солдата? Если потребуют выкуп, даже небольшой по здешним меркам, у мамы не найдется на это денег. У этих безработных, живущих только войной горцев, в ходу "куски" да "штуки". И не рублей, а долларов...

Мама... Славик старался не думать о ней. Ему отчего-то казалось, что чем чаще он будет вспоминать ее, тем тяжелее она перенесет эту разлуку. А в том, что разлука с нею не навсегда, он был уверен. План бегства почти готов. Безумный, если оценивать его рационально, но - единственно возможный в сложившихся условиях. Должно получиться. Он же десантник. Почти десять лет занятий каратэ, дзю-до. затем - служба в армии - рукопашный бой, приемы с ножом. Ножа нет, но есть щепка. Тонкая, чуть длиннее карандаша. Из крепкого дерева. Один конец Славик заточил - зубами, подшлифовал о шероховатую бетонную стену. При очередной кормежке с непременным "Бутилка давай!" он схватит протянутую в щель руку охранника, резко рванет на себя, крутанет так, чтоб хрустнуло в плечевом и локтевом суставах, потом откинет крышку люка, взглянет в лицо своего ошалевшего от боли тюремщика и - заточенной палкой ему в глаз, глубоко, до мозга. Главное - не промахнуться, чтоб одним ударом - наповал. Выскочить из подземелья, и - будь что будет. В горах ведь не только чеченцам удобно прятаться...

Другого случая все равно не представится. Надо решаться, пока совсем не обессилел с такой кормежки...

Глава 1

Зима в тот год выдалась чахлая, вымороченная и оттого особенно долгая. Разгульные степные бураны перемежались с лихорадочно необычными в декабре оттепелями, дождями, ледянистой, пронизывающей до костей хмарью, которую сменяла яснозвездная стужа, смораживающая Степногорск в гранитную, неуютную для жизни людей, как астероид, глыбу.

Весна подходила нерешительная, затяжная, с ночными, хрустально звенящими холодами, прищипывающими крепко первую, самую отчаянную и стойкую ко всему травку по обочинам прокопченных автомобильными выхлопами дорог, однако постепенно тепло все-таки брало свое. Выпарило слежавшийся снег, выглянуло обновленное солнце, и вместе с ним заголубели васильковые небеса, облака, рисованные лебяжьим пером, встали привычно на свое извечное место в безветренной вышине и замерли там, сторожа пугливое в уральских широтах лето.

Впрочем, смена времен года не слишком волновала отставного майора внутренней службы Самохина. Стоит ли человеку, чей возраст перевалил за шестьдесят, так уж удивляться и умиляться тому, что растаял навалившийся за зиму снег, оставив грязь и пыль, которую подоспевшие с теплом суховеи погнали по растрескавшемуся асфальту, а в квартирах обветшалой "хрущевки", где обитал бывший майор, вместо вечных перебоев с горячей водой стала исчезать из кранов холодная?

С тех пор, как умерла жена, движение времени напоминало ему о себе лишь головными болями в межсезонье, когда бесилась погода, и, приноравливаясь к ней, то колотилось загнанно, а то наоборот замирало невпопад обморочно изношенное преждевременно сердце.

Даже от одиночества Самохин уже не страдал, жил нелюдимо, редко выходя из дому, растеряв старых друзей и не заведя новых.

Самохин перестал торопить время. Все самое важное в его судьбе уже произошло, и теперь он не ждал никаких перемен и не хотел их.

Нельзя утверждать, что Самохин совсем уж не смотрел в сторону женщин, был полностью к ним равнодушен. Например, ему нравилась соседка, живущая этажом выше, - маленькая, стройная блондинка, неуловимо напоминавшая его покойную жену Валентину, только лет на двадцать моложе.

Раз-другой в месяц пути их пересекались, она скользила золотистым солнечным зайчиком вдоль темных, исцарапанных стен подъезда, поднималась к себе на этаж и исчезала за дверью своей квартиры.

Гораздо чаще встречал Самохин ее сына - высокого, порывистого паренька, и, даже не видя, угадывал всякий раз, что это он с грохотом проносится по подъезду, перескакивая через три ступени. И если на пути ему попадался пожилой майор, паренек по-свойски улыбался, кивая:

- Здрас-сьте.

В конце весны, после короткой распутицы как-то сразу навалилась на город жара, засвистел, заметался по лабиринту улиц горячий ветер, заныло, задергалось сердце, и Самохин, заглянув в спасительную баночку с таблетками, обнаружил, что лекарство кончается. Вытряхнув на ладонь красную, как предупреждающий огонек светофора, пилюлю, он сунул ее под язык и решил завтра же отправиться на прием к врачу, чтобы не оправдываться в очередной раз перед провизором за просроченный, истертый на сгибах рецепт.

Июньским благостным утром Самохин, приодевшись в светлые брюки и новую, не ношенную почти рубашку защитного цвета, в каких щеголяли обычно снявшие погоны отставники, отправился в свою "увэдэвскую" поликлинику.

В этот ранний час улицы были светлы и пустынны. Пахло влажной пылью, прибитой брызгами поливальных машин. Смог, нависавший над транспортными магистралями во второй половине дня, рассосался за ночь, и первозданное небо ласково голубело над городом.

Самохин шел не спеша по обновленным, свежевыметенным тротуарам, щурился на румяное по-доброму солнышко и думал о том, что таких вот ясных и безмятежных минут немного выдалось в его жизни.

Самохин вошел в кабинет, бережно прикрыв за собой непорочно-белую дверь:

- Здравствуйте, доктор!

Эту докторшу, худую, уныло-длинноносую, в огромных, будто мотоциклетных очках, Самохин знал с давних пор. Снулая, равнодушная к больным, она даже нравилась этим отставному майору.

Наведя стрекозьи глаза на Самохина, докторша поинтересовалась вяло:

- На что жалуетесь? - и, указав на стул, предложила обреченно: Присаживайтесь.

Самохин присел, вспоминая судорожно отчество врача - необычное какое-то... ч-черт!..

- Э-э... Маргарита... Авсентьевна...

- Авксентьевна, - привычно поправила докторша.

- У меня вообще-то нормально все. То есть... по-прежнему. То задавит, то кольнет... Ерунда, в общем. Мне бы лекарство - то, что в прошлый раз прописывали. Хорошо помогает. А в аптеке говорят - нужен рецепт новый.

Докторша взяла медицинскую книжку, полистала, просматривая записи:

- Вас что, не вызывали на повторное рентгенологическое обследование? Снимок не делали? - захлопнув карточку, спросила докторша и, слепо блестя на отставного майора стеклами очков, пояснила с некоторым раздражением: - У вас в легких рентгенолог затемнение обнаружил.

Докторша начеркала что-то на четвертушке тетрадного листа: