Чингиз Гусейнов - Фатальный Фатали Страница 2

А была ли рабская покорность? Нет, Фатали, сколько он себя помнит, не был слепцом. Случались минуты страха, когда и себе не признаешься, что разуверился в царском правлении, с которым связывалось столько надежд в пору юности: наконец-то в край пришел долгожданный покой! И отчаяние: что делать? Это унизительное рабство, от которого нет, кажется, спасения: было при шахе, осталось при царе. А потом будто луч надежды - и как он осмелился тогда?!

Это было три года назад, в тихий весенний вечер, первый теплый, сидели на открытой веранде после сытного угощения Тубу (ее излюбленное - плов с индейкой), пили чай - он и его друг-ровесник Хасай Уцмиев, Князь Хасай, как выводил он арабской вязью, или Хасай-хан, как величал себя, где он нынче? Поездил по миру Хасай, успел пожить и в Петербурге, - а как же? сын влиятельного дагестанского правителя Мусы-хана, объединявшего владения семи кумыкских княжеских фамилий, и отец- отдал сына в знак верности престолу в аманаты царю, и Хасай окончил пажеский кадетский корпус, а потом Париж, Сен-Сирская военная школа, где некогда, как гордился Хасай, учился Наполеон.

Еще недавно оба были холосты и часто виделись, почти каждый вечер с тех пор, как их познакомили в канцелярии, а сейчас встречи редки: Фатали уже женат, увы, две могилки, а недавно родился сын, но и ему отпущена недолгая жизнь, и до года не дотянет. Черное тифлисское небо усеяно крупными звездами, они кажутся такими близкими: протяни руку - и достанешь звезду. Ни страха, ни боязни. Но тревога и беспокойство витают в воздухе. Шамиль? Вот-вот, кажется, заглохнет, задохнется борьба, уже скоро победа, но вновь разгорается война с новой силой.

И Фатали заговорил, ибо наслышан от Хасая о парижских вольностях, о масонской ложе. Хасай, спокойно внимавший "силлогизмам", как он шутил, Фатали, который выстроил в ряд, словно бусы на длинную нить, цепочку фраз, вроде: "Народ - это масса, масса - это толпа, а толпа - это чернь" и что-то вроде того, чтобы хоть как-то попытаться отделить народ от черни (но как?!), вдруг вспыхнул:

- Да в своем ли ты уме?! Безумец! Создать масонскую ложу! Собираются друзья-единомышленники, царский чиновник Мирза Фатали и верный престолу царский офицер Хасай-хан, обсуждать проблемы просвещения народа! Как ты сказал? Да: "отделить народ от черни!". "Эй! - кличут они на Эриванской площади или Шайтан-базаре. - Где ты, мой народ, отзовись!" И хлынула толпа, не разберешь, где чернь, а где народ. Тогда патетически прозвучали прощальные слова Хасая Уцмиева: "Кто одолеет царя? Француз? Англичанин? Германец? Или кичливый султан? Трусливый перс?"

"Мы, мы одолеем!"

Не иначе, как теплые мартовские лучи новогоднего, по лунному календарю, весеннего праздника Новруз-байрам, когда радуют взгляд сочные и острые светло-зеленые побеги пшеничных зерен, насыпанных на блюдечко, водили рукой Фатали.

Или - это был тот же теплый март, но в детстве, - его не покинула вера в свои силы? Отец предупредил его, чтоб он не разбил нечаянно огромный глиняный кувшин, в нем пресную воду хранили. "Ну да, разобьешь: сам с полкувшина!" И камень был с палец, и не очень Фатали размахивался, а кувшин, такая громадина, вдруг раскололся и грохнул.

Да, одолеешь царя - одних секретных комиссий и комитетов сколько! Ждут не дождутся тебя и Третье отделение Собственной Е. В. Канцелярии, политическая тайная полиция с корпусом жандармов во главе (умер наконец-то шеф, Бенкендорф, а что изменилось?), и шестое - по кавказским делам; и бутурлинский цензурный комитет, недавно всю ночь напролет инструкции переводили: послушание, молчание, дисциплина, и даже девиз "Православие, Самодержавие, Народность" объявлен "революционным" (?), и уничтожение умственной связи с Европой - только через иностранную цензуру; сколько их, цензур: общая, военная, духовная, иностранная, министерства двора (и даже по заглавным строчкам: не запрятан ли акростих? какой лист избегнет красных чернил?!).

Фатали бросили на подмогу к цензору Кайтмазову. Он моложе Фатали, но преуспел: к языкам восточным еще и немецкий, и даже армянский; то ли горец, то ли с низины, не поймешь. Фатали слышал, как тот однажды личному адъютанту наместника Воронцова: "Мы, мусульмане..." И как-то цепочку на шее видел, мелкие-мелкие звенья, стояла жара, воротник на одну пуговицу расстегнут, - крест?! Фатали подмывало спросить: "Какому богу поклоняешься, друг Кайтмазов?" - да не решался, боясь обидеть.

А тут Фатали вздумал дерзнуть - о французском восстании! Разрушен Париж! Запретить самое упоминание! Выжечь из памяти! "Мы, - наказывает император, не Европа, и она нам не указ!" Вулканический кратер, из которого и теперь льется разрушительная лава! Крики? Да, да, эти бедственные крики: Свобода!... (И равенство! И братство!...) А ведь Кайтмазов по дружбе предупредил Фатали: зачем тратить время на сочинительство? Ведь положили ничего не пропускать.

Из-за тюков, раздвинув ситцевый, синие незабудки, занавес, вышел, как только исчез курьер наместника, Колдун, усмехается, глядя на Фатали:

- Ну да, я понимаю, твой чин, твой мундир, твои ордена. А достоинство ценится, как говорил один мудрый человек, по числу орденов и крепостных! Крепостных у тебя нет, только слуга, повар да конюх, и ордена...

- Один только!

- Это и я уважаю, как без чинов и мундира?! Орден, правда, чужестранный, но зато как звучит:

"Льва и Солнца"! И в ломбарде принимают, некоторые уже сдавали, степень, конечно, могла быть повыше, ах, как ты переводил с фарси на русский и с русского на фарси! Но третья тоже ничего! Указ о награждении подписал сам Мухаммед-шах! Я видел, как ты радовался!... Кстати, а что ты получил от тех, кому ревностно служишь? Ах, ничего! Но еще все впереди!

- Знать бы, какие!

- ?!

- Мне ж не для себя.

- !!

- Пусть видит жена, что меня ценят. Утешение ей в ее горе (три могилки уже, траур не покидает дом).

И соседи, и земляки.

- Народ еще вспомни!

- А что?! Неужто там, наверху, не понимают?

- Тебе, конечно, по заслугам можно было бы дать... - Умолк: а ну проверим тебя на ордена?

- ...? (Святого Андрея!!)

- Куда хватил!

- ...? (Святой Екатерины??)

- Еще спустись!

- ...?! (Владимира?!)

- Еще! - Фатали задумался. - Можешь перескочить через три ступеньки! (Александр Невский, Белый Орел, Анна).

Фатали от изумления отпрянул:

- Станислава?!

- Святого! И учти: для мусульман установленного! И вбей себе в голову: есть старшинство орденов, и перескочить никак нельзя, по степеням тоже! Но не расстраивайся. Золото это очень низкой пробы, и не золото вовсе, одна позолота, и в черный день не продашь, даже мои дивы и шайтаны, я им, как ты знаешь, жалованье плачу, и те не отзовутся на блеск орденов. Есть утешение одно: за высокие ордена в орденский фонд платить надо, у тебя и денег таких нет, полтыщи, три сотни и так далее!

(Уйдя, оставит Фатали список орденов по старшинству, да листок этот выдует ветром в окно, Фатали успел лишь прочесть, что лица нехристианского исповедания, то есть он, получают (?!) орденские знаки, в которых изображение святых заменено государственным гербом.)

- А что тебе дал новый шах, к кому вы недавно ездили?

- Не Насреддин-шаху я служу, а императору!

- Ну да, знаю, многие годы уже в мире и царь и шах, ездили вручать поздравление от имени императора, с кабинетным письмом и щедрыми дарами. Да, тридцать лет воевали; как век начался, угомонились! Не вспомню, как твоего царского генерала звали, с кем ездил. Шиллинг, что ли? И полководцы перевелись, то ли прежде было на Кавказе! Какие главнокомандующие! Один Цицианов чего стоит! А гроза Кавказа Ермолов! А генерал-фельдмаршал князь Варшавский граф Паскевич-Эриванский - любимец царей! Мстительный человек, правда, да любил льстивых, но зато какие заслуги пред престолом и отечеством! С ними, увы, тебе работать не довелось! - И морщится.

- А барон Розен?

- Это какой же? Главноуправляющий на Кавказе?

- И главнокомандующий!

- Ааа, вспомнил - похвалил за твою восточную поэму!

- А Головин? Мы с тобой бродили недавно по проспекту его имени!

?

- А наместник Воронцов? Это ж целая эпоха на Кавказе!

- Да, пристрастил тебя к сочинительству комедии. А этот, как его? Шиллинг! - И смотрит кисло.

- Но я не только вручал поздравление!

- Ну да, и живописная дорога, и встречи в пути, а какие истинно шахские приемы!

- Могилу отца навестил! И увидел сестер, шутка ли - столько лет не виделись!

- А как увидишь - разрезан край кинжалом, и быстрый Араке с мутными водоворотами - граница!

- Но прежде отец успел воссоединить, была, как по мнишь, короткая передышка, две свои семьи: северную российскую и южную иранскую!

- Вот и расскажи, как потом наступило то памятное утро и сестра разбудила тебя: "Вставай, Фатали!" И ты с мамой навсегда покинул персидский юг и перебрался на российский север, где власть царя, а обе земли, и юг и север, родные. Да, чистейшая случайность, Фатум. А как повернулась твоя судьба!