Борис Екимов - Прошлым летом (рассказы) Страница 2

Расчистили место старого дедовского подворья, рядом с мазанкой, и разом началось. Выкопали ямищу, туда не заглянешь. И повезли. Днем и ночью машины рычат. Все гыргочет. Прожектора. Дня не хватало. Людей - муравейник. Словно на доброй опаре, полезли из котлована красного кирпича стены, высокий цоколь и первый этаж, а выше - бревенчатый золотистый сруб этажа второго и башенок. Чешуйчатая красная крыша. Будто сказочный лазоревый цвет поднялся над землей и обернулся красавцем домом, какие бывают лишь в кино, в телевизоре.

Стройка смолкла. Машины и люди убрались. Уехал и сын, напоследок еще раз проведя мать по новому дому от подвалов до верхних светелок и балконов. Комнат было много. Да еще - ванные, туалеты. Кухня такая, что страшно войти: все горит и сияет. Везде кнопки да выключатели. Старой голове не запомнить.

Виктор ночевал в новом доме. Тетка Таиса отказалась. Помылась в ванной, по комнатам походила. Ключи приняла, но попросила: "Дай я, сынок, обвыкнусь".

Она и вправду боялась. После мазанки - да в такой дворец. По утрам, просыпаясь, она первым делом в окно глядела: "Может, лишь приснилось?.." Но красавец дом был на месте.

Богу молилась, завтракала, а потом шла к новому жилью. По утрам тетка Таиса лишь обходила вокруг нового дома по каменной дорожке. Оглядывала его, словно здоровалась, и убиралась к делам обыденным, хозяйским. А вот ближе к вечеру, вместе с соседкой Ксеней, они ходили, как Ксеня говорила, "на экскурсию".

Отпирали все двери и бродили по комнатам, приглядываясь. Купались в ванне, смотрели телевизор, пили чай на просторной кухне.

Соседка Ксеня хвалила:

- Рай господний... И нечего ждать. Переходи да живи...

День ото дня тетка Таиса привыкала к новому дому, он все больше нравился ей.

- Может, и впрямь перейти? - спрашивала она соседку. - Виктор звонит, серчает, велит перебираться. Хоть на краешке лет пожить по-людски. Все мазанки да норы... - оправдывалась она. - А ведь сколько трудились... - раскладывала на коленях плоские, словно клешни, но уже легкие руки.

Это теперь легко вспоминать. А тогда?.. С малых лет... А уж во взрослой поре - и вовсе. Долгое лето не чаешь, когда и кончится. Все руками. Лопата, мотыга, ведро-цебарка, коса да вилы. Все бабьей мочью да жилами. Как не упала, не умерла в борозде, когда тянешь плужок, или под страшенным навильником, с хрустом ломающим позвоночник, под тяжеленным мешком-чувалом... Долгое лето. От зари до зари. Высохнешь, почернеешь, как головешка. А зимой - не легче. Три десятка колхозных коров на одни руки. Напои, накорми, обиходь. Привези солому да сено, воду из речки. От холода, снега, воды трескаются и болят руки и ноги. Юбка из мешковины, обувка и вовсе - прах: какие-нибудь чирики. Джуреки из желудей, пареная свекла, пустые щи, тыква... И работа, работа, работа... Вот и вся жизнь.

Легко вспоминать, утирая непрошеные слезы.

- Уж трудились... - вздыхает соседка. - Перебирайся. Будем ходить к тебе в гости. Баниться. Да такой телевизор...

Телевизор был новый. Виктор привез. И антенна, какая весь белый свет принимает.

- В лото будем собираться играть.

Тетка Таиса помаленьку, но убеждала себя: надо переходить в новый дом. Конечно, не просто. Потому что это - новая жизнь. Туда не полезешь в старом ватнике да калошах. Надо все сбросить, словно изопревшую шкуру. Одежи много, целый сундук. Да какие красивые есть платки, платья, кофты. Дети надарили. Носить некогда, все - работа, которая прежде была от нужды. А теперь - лишь привычка. Есть пенсия, и дети без помощи не оставят. Все кинуть: огород, картошку, малую, но скотинку. Все оставить и спокойно пожить хоть на краешке лет. Разве не заслужила?.. Ведь каждая косточка, каждая жилочка ноет, болит, просит покоя.

Надо переходить. Она уже приглядела себе комнату рядом с кухней. Там покойно. Окошко - большое, весь хутор видать до самого Дона.

Жить словно на отдыхе. Оставить в старой мазанке все прежние заботы: огород, картофельник, птицу. Все - прочь. Научиться подолгу спать, видеть во сне покойных родных и близких, говорить с ними. Развести хорошие цветы во дворе и доме. Ухаживать за ними. Беседовать с Ксеней, разглядывать фотокарточки, вспоминая. Как сладко вспоминать об ушедших, думать о них, молиться, надеяться, что, может быть, даст еще бог встретиться, чтобы уже никогда не расставаться. Там ведь - ни войны, ни голода, ни страха, ни тяжкой, с надрывом, работы. А может, и ничего не будет... Но думать об этом разве грешно?

В конце концов, просто пожить, отдыхая. Недолго. Всего лишь краешек жизни. Но словно в раю.

Она уже была готова к переезду. Ждала его. Остался маленький, последний шаг. Лишь день-другой.

Неожиданно, и уже в сумерках, приехал сын Виктор. Он не крутил, не вилял, а сказал прямо:

- Мама, у меня большие неприятности.

- Ребята?.. Чего?.. - всполошилась тетка Таиса.

- Нет. Все - живые, здоровые. На работе неприятность. Сама знаешь, люди есть ненавистные. Тем более у нас, наверху. Меня пытаются подставить, сделать крайним. Ничего у них не выйдет. Но... Мама, я тебя прошу, не расстраивайся. Нужно убрать дом.

- Какой дом? Мою кухню? Она вроде не мешает.

- Новый дом, мама. Его надо убрать. Чтобы не было.

- Мой сынок... - ушам не поверила тетка Таиса. - Да ты его как уберешь? Либо...

- Это, мама, мое дело. Я приехал специально тебя предупредить, успокоить, чтобы ты меньше переживала. Ты меня ни о чем больше не спрашивай. Не надо. Это для тебя - лишнее, не поймешь. Лишь поверь: это - необходимо. А твой дом вернется. Он будет стоять на том же месте. Это я тебе клянусь. Ты мое слово знаешь. А теперь, наверное, тебе лучше уехать. Чтобы не расстраиваться. Сейчас. Прямо со мной. Поехали.

Сын торопился, а выглядел не больно хорошо. Как всегда нарядный, в отглаженном костюме, белой рубашке, при галстуке, он лицом обрбезался и глаза будто прятал. В них - боль или страх.

- Все делай, как тебе надо... - через силу, но улыбнулась тетка Таиса. Обо мне чего и гутарить. Лишь бы тебе... Я не поеду, я здесь буду молиться за тебя, чтобы помог тебе Господь... Поезжай.

Сын сразу уехал. И лишь тогда тетка Таиса навзрыд заплакала, понимая, что подступает беда. Страшно было за сына. Всякий день в телевизоре: кого - в тюрьму, а кого - и застрелят. Все люди непростые.

Она молилась за сына, вовсе забыв про дом. А вспоминая о нем, как-то не совсем верила, что его можно убрать. Все же - не одуванчик, на какой дунь улетит. Такие хоромы.

Святая простота... С утра приехал автобус с людьми. Началась суета. К вечеру подошла целая колонна: тяжелые грузовики, краны, тракторы. Всю ночь светили прожекторы. Что-то стонало и рушилось. Ревели машины. Люди хуторские если и глядели, то издали, из своих дворов. Но что в ночи разглядишь.

Наутро, когда прогоняли в стадо коров, ни дома, ни забора возле тетки Таисиного двора не было. Лишь ровное место, вроде пустыря, но без высокой конопли, репейников да лопухов. Рыхлая земля. И все.

И конечно же, когда утром подкатила на черной "Волге" милиция, тут все было словно на ладони. Но это уже их дело - вынюхивать да узнавать. А тетка Таиса всю правду сказала. Как было за долгий век.

Потом она потеряла память.

Очнулась в хатке своей. На голове - мокрая тряпка, рядом соседка Ксеня сидит, спрашивает:

- Очунелась? Ну, слава богу.

- А чего со мной было? - спросила тетка Таиса.

В голове у нее и вправду мешалось: какой-то грохот стоял, стройки ли, разоренья, Виктор, черная "Волга" с милицией, красавец дом, пустая земля...

- Не накину умом... Этот дом...

- Не горься, - сказала соседка. - Господь с ним, с домом. Наша смерть уже на близу, докуликаем.

- Я разве об доме... - тихо ответила ей тетка Таиса и споткнулась; конечно же о сыне думала она. Но и о доме тоже.

И потом, среди ночи проснувшись, уже одна, тетка Таиса вспоминала Виктора.

Она вышла на волю, продышаться. Стояла ночь глухая, как кремень. Ни огня, ни звука, ни голоса птицы.

О сыне думалось. Всегда им гордилась, всегда за него радовалась, отстраняя намеки, молву, черные слова, во злобе ли, в пьяни брошенные. На чужой роток платка не накинешь.

Но ведь не только чужие... Еще он в комсомоле работал, в обкоме, а его родной дядя Алексей, человек городской, сокрушенно качал головой: "Ох, Виктор, Виктор... И в кого? Премудрый..." Дочь Татьяна, в давнем еще разговоре, бросила как-то в сердцах: "Ненасытный он..." Да и сама тетка Таиса, гостюя у Виктора, видела: не по зарплате сынок живет, а порой и слышала сыновий кураж: "Все есть, и все будет... Детям и внукам хватит... В наших руках..." Видно, такой обычай что у колхозного начальства, что выше: "Жить у воды - да не напиться?.."

После обкома, в начале новых времен, Виктор стал вдруг руководить банком, был там главным. А потом - банку конец. И не столько от сына узнавала, сколько доносила молва. Горевала, спрашивала: "Правда, сынок?" - "Мама, - отвечал ей сын. - Не беспокойся. У меня все и всегда в порядке".

Появился у сына магазин да что-то еще. А потом его на прежнее место позвали, руководить. Для Таисы это было спокойнее. Хотя думалось всякое. По телевизору сколь галдят. От сладкой жизни - в тюрьму. Разве не страшно? А бывает - и вовсе... Вот и конец. И тогда ничего не надо.