Андрей Платонов - Счастливый корнеплод Страница 2

-- А зачем, зачем же здесь парк культуры устраивать! -- не понимая, спросил красноармеец. -- Кругом же пустая степь, там свежая земля...

-- Стало быть, что вот как раз так надобно, что именно тут, а там в степи нам неинтересно, -- подробно объяснил Харчеватых. -- Чего тут горелому, побитому лесу зря находиться! Жителей здесь нету, и уж считай, что все про здешнюю местность навеки забыли...

-- А я не забыл, -- произнес красноармеец. -- И забыть никогда не могу...

Старшине Харчеватых стало досадно, что постоянно и повсюду есть помехи его неотложным прогрессивным начинаниям:

-- Ну ладно -- не забыл! Памятливый какой! -- дай вот все отсюда прочь уберем, всю эту природу, и ты все позабудешь: того места тогда, где сейчас стоишь, нипочем не найдешь: тут ферверок будет иль квас по кружке отпускать -- от жажды. Нам наслаждаться пора! Понял теперь?

-- Нет, -- удивленно сказал красноармеец. -- Я того не понимаю.

-- Потом поймешь -- не враз!

-- Не пойму, товарищ старшина, -- робко говорил красноармеец. -- Если б я понял, я бы вам работать помог...

-- Чего ты не поймешь? Я для тебя же и для вас таковых стараюсь! Ты хоть постепенно старайся понимать!

-- Я стараюсь, -- произнес красноармеец, -- а никак не могу... По нашей области в прежнее время пески двигались, их ветер целыми тучами поднимал, товарищ старшина, и они у нас удобные земли губили, от них угодья плохо рожать начинали, вода в прудах иссыхала и реки мелели...

-- Ну и что ж тут такого! -- недовольно удивился Харчеватых. -- Это вполне понятно!

-- Потом у нас на летучих песках леса посадили, и пески угомонились, -- говорил далее красноармеец. -- Сосны выросли и стали на страже, как бойцы. А теперь опять растопчут танцами пески, и они полетят на хлебные поля...

-- Что ж, я, что ль, буду тогда, по-твоему, виноват! -- воскликнул Харчеватых. -- Все одно тут лес замертво лежит!

-- Нет, товарищ старшина, -- ровным голосом говорил красноармеец, -лес этот живой, в нем новая поросль пошла, а деревья постарше тоже не все умерли, многие потом оживут, я здесь вырос и знаю -- деревья валит буря, убивает молния, а они опять потом живут или у них дети бывают...

Харчеватых слушал, а сам улыбался знающим, довольным, обширным лицом:

-- Так ты же чушь и невежество мне говоришь, отсталый ты человек! Ты приходи ко мне в четверг на консультацию -- я тебе все объясню в целости. Ты науки и техники давно не знаешь! Теперь же нам песок дороже хлеба, может быть, нужен! Из песка же оконное стекло делают! А сколько нам нужно стекла? Да стекло это тоже еще мало дело. Из стекла теперь материю, шерсть и сукно готовят! Понял теперь? А в будущем и еще достигнут кой-чего -- может, ты сам будешь еще варенье кушать из песчаного сырья... Песок разводить нужно, а не губить его! У тебя, я вижу, какое-то неверие во что-то есть!

И Харчеватых тут же начал ворочать тяжелый остаточный камень из-под фундамента избушки, изнемогая в усердии ради желанной цели.

-- Ишь ты, дьявол, неподатливый какой!.. Смешно и забавно тут будет! Мороженое, компот в чашках, двор смеха в загородке. Я в больших довоенных населенных пунктах бывал -- в Москве, в Борисоглебске -- и все там видел, все постиг, а теперь обратно свою науку стране отдаю... И тут же силомер будет и труба -- на звезды глядеть: где, что и как там, отчего все произошло и куда потом денется; оказывается, мы все из тумана явились -так выходит по науке. А дальше -- дальше еще лучше будет!..

Харчеватых возбудился от своего воображения и кричал тонким, но убежденным голосом из маленького рта, расположенного посреди большого, пространного лица, полный явственного представления о близком будущем времени.

-- Дальше -- вон видишь где -- там буфет откроют: харчи, жидкие напитки, вафли, изюм, простокваша, блины, холодец, горячая говядина -- что хочешь! Тут целый парад красоты будет, тут прелесть что такое начнется! А ты что стоишь? Говори -- хорошо ведь получится?

-- Хорошо, -- коротко и задумчиво сказал красноармеец.

-- А горелое, павшее дерево это тоже в дело пойдет, а золой и мусором мы овраги засыплем, -- я всему найду свое улучшение... А сам я потом, если мне состариться когда-нибудь придется, сам я силомером здесь буду заведовать либо конфеты в бумажки заворачивать, -- легкая, чистая работа! Туда-сюда, и день прошел, и не уморился, и деньги заработал, и сыт по горло: везде же знакомство: и на кухне, и в буфете -- где пирожок возьмешь, где жамку, где щей с ходу похлебаешь... Так и жизнь доживешь -- незаметно, а приятно, в полный аппетит, культурно, с удовольствием, чувствительно и неутомимо вперед!..

И здесь Харчеватых, расшевелившийся всем своим вспотевшим туловищем, запел от радости песню затейников:

Ту-ту-ту-ту: паровоз!

Пыр-пыр-пыр-пыр: ледокол!

Ту-ру-ру-ру: самолет!..

Однако Харчеватых не успел закончить эту песнь веселья, потому что он увидел начальника тыла армии, генерал-майора, стоявшего невдалеке и, наверно, уже издавна слушавшего его.

Генерал молча дышал тяжелым сердцем и ничего не произносил, ни осуждения, ни наставления. Харчеватых сейчас же явился на всякий случай перед лицом генерала и вытянулся, как следовало по службе, замерев дыханием. Генерал тихо плакал печальными слезами.

-- Разрешите обратиться, товарищ генерал-майор!

-- Обращайтесь, обращайтесь, старшина.

Харчеватых тут же сообразил, как нужно немедленно улучшить состояние генерала.

-- Я больше не буду, товарищ генерал-майор... Я сейчас же подвину камень обратно на место, а всю поросль, что ошибочно, бессознательно я топором нечаянно повредил, я нынче же посажу обратно, и она еще лучше будет расти. А деревья, какие чуть-чуть я подсек, так я им ранки глиной замажу, они ничего не почувствуют. А что повалил я там одну иль две сосны -- это нам на пользу пойдет, на кухню все равно топливо неминуемо нужно... Я теперь, товарищ генерал-майор, все ясно предвижу, что мне необходимо немедленно делать!

-- А вот что нам с тобой надо делать, счастливый корнеплод, я не предвижу! -- сказал генерал.

-- Разрешите -- я умру за отечество! -- попросился Харчеватых.

Генерал отер платком лицо и задумался.

-- Нет, того не надо, корнеплод! Не всякая смерть нужна отечеству, и даже подвиг ему не всякий полезен.

-- А я все равно, товарищ генерал-майор, геройствовать буду -- на любой области поприща!

Генерал посмотрел на Петра Феофановича Харчеватых и опять заплакал.

1943