Владимир Романовский - Цена человека Страница 2

Огромная признательность однокашникам, друзьям и коллегам Льва Евгеньевича, поделившимися своими воспоминаниями и материалами: академику РАМН Ф.И.Комарову, профессору О.С. Лобастову, А.Л.Ратнеру. В.Б.Пручанскому, Ю.П.Багаеву, академику Российской экологической академии А. А. Келлеру, профессору В.П. Петленко, профессору В.И.Кувакину, академику РАМН В.А.Миняеву, скульптору профессору А.Г.Деме, переводчикам - члену Союза писателей России Г. А. Островской. Р.П.Кветной, В. А. Кирилловой.

Большую помощь оказала книга выпускника Военно-морской медицинской академии А.М. Соколовского "Мы - курсанты 41 года".

Особая благодарность доцентам К. В. Лашкову и Б.И.Игнатовичу за их воспоминания и предоставленные ими материалы по истории военно-медицинской статистики.

Эта книга - не просто дань уважения одного из его учеников своему Учителю, она - напоминание людям об участнике войны с фашизмом, о большом труженике, достойном памяти за одну только книгу "Цена войны". Кроме неё Лев Евгеньевич написал более 270 научных работ и 12 монографий и учебников, воспитал многих учеников. Под его научным руководством защищено 29 кандидатских и 5 докторских диссертаций.

Он обладал несгибаемым постоянством: всю жизнь провел на берегах Невы, не поддаваясь ни на одно лестное предложение о переводе в столицу, всю жизнь любил одну женщину и занимался только одним научным направлением. И к главной своей книге он шел тоже не сворачивая - от окопов Сталинграда до 1985 года. У него был свои, особые счеты с войной.

- Так что, у него не было недостатков? - может спросить читатель.

- Были, - отвечаю я, - и немало. Но о них пусть пишут другие. А моя книга - о его достоинствах. Потому что это был великолепный человек, я искренне восхищался им. И продолжаю восхищаться. Вечная ему память.

Владимир Романовский.

Глава I.

ИСТОКИ.

Судьба Льва Евгеньевича поражает странной неслучайностью, какой-то предначертанностью шагов, их внутренней последовательностью, превращающей стихийную линию жизни в целенаправленную траекторию. Он и сам чувствовал это и искал причины, истоки. Будучи уже смертельно больным, он писал об этом так: "Когда на исходе жизни пытаешься проанализировать все пройденное тобою, то невольно находишь логически обоснованную, а подчас строго детерминированную цепочку, состоящую из казалось бы разрозненных и никак не связанных между собой отдельных фактов и событий. И чтобы убедиться в этом, придется вернуться в памяти своей к времени ещё довоенному, к своей семье, родителям, родным..."

К сожалению, он не успел выполнить свой замысел, и мы попытаемся сделать это за него. Мы не собираемся писать семейную хронику, но ведь из песни слова не выкинешь, да ещё из такой песни...

Осень 1924 года в Ленинграде была обычной для этих мест: низкое небо, рваные тучи, холодный порывистый ветер с Балтики, вздувшаяся от вод темная Нева и дождь, дождь, дождь... И только в семье Поляковых, 29-летнего врача-гигиениста Евгения Владимировича и студентки последнего курса педиатрического факультета медицинского института, 22-х летней Цецилии Сергеевны сияло солнце, - это в детской кроватке таращил на них карие глаза появившийся на свет 9 ноября их первенец - Лева. Они жили на перекрестке улиц Кингисеппа (ныне Кронверкской) и Большой Пушкарской, недалеко от Каменноостровского проспекта, в массивном угловом шестиэтажном здании в стиле позднего модерна, с большими квадратными окнами, многочисленными эркерами и подъездами, с угловой башенкой, хорошо видной издалека. Дом был построен в 1914 году и спустя 10 лет все ещё выглядел богато и солидно. В этом доме жили многие крупные работники партийного и государственного аппарата, в том числе сам С.М. Киров, известные военачальники, деятели искусств, знаменитые спортсмены. Жили они - само собой разумеется - в отдельных квартирах. Но в доме было много и простого люда - интеллигентов, рабочих. Они обитали в коммунальных квартирах, с общей, на несколько семей, кухней и туалетом. В одной из таких коммуналок на шестом этаже в крыле, выходящим на Кронверкскую поселили и Поляковых. У них была огромная - 56 квадратных метров - комната, разгороженная тонкими перегородками на три комнатки, две небольших - кабинет и детская и одна побольше, служившая гостиной и спальней.

Вспоминает живший в этом же доме А.Л. Ратнер, детский друг Левы, в последствии капитан 1 ранга (кстати, автор периодически публиковавшихся в центральной прессе остроумных афоризмов): "В доме было два больших парадных двора, с газонами и фонтанами и двенадцать "черных" дворов. Дом имел свою электростанцию и сорок восемь гаражей, до революции в них были конюшни. Одно из помещений так и осталось конюшней. Запомнилось это потому, что мы, мальчишки, частенько и с удовольствием ели жмых, который сюда привозился для лошадей. Напротив дома со стороны Кронверкской в Матвеевском садике стояла красивейшая церковь, мы часто гуляли там. Потом её взорвали, и мы стали играть на её развалинах в "казаки-разбойники". Игры продолжалась на "черных", то есть не парадных лестницах одного из наших дворов. Одев варежки, съезжали на тросах неработающих лифтов, кабины которых стояли внизу. Когда стали старше, носились на велосипедах, иногда сидя на руле, спиной вперед. Иногда ссорились, но никогда не дрались - у Левы был покладистый характер". Как следует из рассказа, Лева мало отличался от сверстников - крепкий, веселый и проказливый, вот только разве книги он любил больше других, и мог листать и рассматривать их часами. Но и этому можно найти объяснение. Его отец, будущий профессор социальной гигиены имел огромную библиотеку, был систематизатором медицины, историком, его научная и педагогическая деятельность была связана с поиском и выборкой массы сведений из книг и журналов. На сохранившейся фотографии (около 1936 года) он так и изображен - за письменным столом, среди книг и рукописей, на фоне стены с портретами писателей и медиков - интеллигентное лицо земского врача, внимательные глаза, очки в тонкой оправе, в нем чувствуется что-то неуловимо чеховское. Отец, сидящий за письменным столом, стал для Левы символом неустанного труда и размышлений, он будет мечтать о собственном письменном столе и, как только появится возможность, заведет его и будет проводить за ним многие и многие часы. Он перенял от отца страсть к истории и систематизации медицины, дотошно изучал биографии видных ученых-медиков. Он говорил потом, когда сам стал профессором:

- Когда я бываю у кого-нибудь и вижу его домашний письменный стол с книгами, блокнотами и записями, на меня веет чем-то родным. Мне этот человек сразу становится понятнее, ближе...

Через три года у Левы появилась сестренка - Виргиния или Ира, как её потом все звали. Семья жила дружно, без ссор, время было трудное - отец и мать постоянно работали, забот хватало, - и все-таки дома они сумели поддерживать спокойную, теплую атмосферу. Тогда не было телевидения и магнитофонов. Единственным семейным развлечением в долгие зимние и осенние вечера были книги, а Лева ещё и увлекся филателией. Семейная библиотека состояла не только из медицинской литературы. Евгений Владимирович был широко образованным человеком, любил музыку, поэзию, языки. Тяга к искусству имела глубокие семейные корни. Его бабушка. Надежда Александровна Полякова, урожденная Грибоедова, была дочерью двоюродного брата великого поэта А.С. Грибоедова. Она прекрасно играла на фисгармонии, любила и знала литературу. Ее муж (дед Левы), Владимир Васильевич Поляков, занимался экономикой, финансами и математикой, превосходно играл на скрипке, писал стихи. Любовь к книгам Лева и Ира пронесут через всю жизнь. Ира станет филологом, кандидатом филологических наук, в середине шестидесятых она выйдет замуж за чешского военного врача Ярослава Галика и переедет в Прагу. Там она будет работать в Пражском университете, напишет первый учебник русского языка для чехов. Встречаться с братом они станут редко, но в её памяти будут храниться все те же, что и у него, воспоминания об их квартире на Кронверкской. Всю жизнь она интересовалась историей их семьи, разрабатывала генеалогическе дерево семьи Поляковых, начатую отцом ещё в 20-е годы. Я присутствовал при их встрече в 1985 году в Праге. Мы тогда были в служебной командировке и сделали ради этого огромный крюк. Они вспоминали детство, а я сидел с её 18-летним сыном в соседней комнате (кстати, лицом он напоминает сыновей Льва Евгеньевича), пил кофе и с тревогой посматривал на часы, опасаясь, что мы опоздаем на самолет.

В Ленинграде среди обычных средних школ, была и одна необыкновенная, как сказали бы сейчас - супершкола, 1-я образцовая школа Петроградского района на улице Мира (сейчас 80-я городская школа). В ней учились дети тогдашней партийно-государственной элиты. Но были и представители рабочих и служащих из близлежащих домов. Дом, в котором жил Лева, оказался недалеко, и он был принят. Возможно сыграло роль то, что его мама, педиатр, работала в ней школьным врачом. Обстановка в школе была демократичной, элитность школы выражалась в качестве обучения. Рассказывает профессор О.С. Лобастов, тоже ученик этой школы: