Владимир Крупин - Как только, так сразу Страница 2

Утренний прием

С утра пораньше я сидел над главкой "Что сводит людей с ума?" и уже углубился в рассуждения о системе капитализма и социализма: какая система сводит быстрее? Сводили обе. Социализм я и раньше не защищал, только после его свержения увидел что он лучше капитализма хотя бы тем, что не смог угробить Россию, а капитализм загубил полмира. Всякая система, если она неестественна, есть искажение природы человека, отсюда вывод, что любая система губительна для психики. Вопрос: насколько? Здоровенный, как мы говорили, "пролеченный", медбрат явился с сообщением о новом больном, я взглянул, фамилия - Батюнин. - Переодевают. Вначале, может, успеете наших принять. - Кто? - Как всегда. Халявин, Голев, Заев. Избаловали вы их. Травили бы в курилке, нет - надо к завотделением. - Зовите. Заев. Рождения военного года. Детдомовец. Склонен к побегу. Будет проситься на работу. Да и хорошо бы, на пилораму нужны рабочие, но бригадиры - вольнонаемные - не возьмут. Убежит - им отвечать. - Ну что, Коля, лучше тебе? - Алексей Иваныч, есть слово "лучше", а есть слово "легче". Выпишите на работу. - Убежишь ведь. - Куда? Кабы лето. В прошлые разы Заев рассказывал, что это он убил Гитлера. - Ты зачем ко мне просился? - Бумаги надо, стихи сочинил. - Ну садись, пиши. - Я еще на другом языке сочинил. Тоже писать? - Пиши. Заев сел в сторонке и, шепча и задумываясь, стал писать. Следующим был Халявин. Он всегда по пояс раздевался у порога, привык к медосмотрам, и всегда сразу заявлял: - Справок не надо! У него фронтовая контузия. Болел, работал, был несправедливо обижен, поехал жаловаться, заболел психически. Его надо просто выслушать, он успокоится до следующего раза. - Халявин, - отрекомендовался он, - офицер запаса. Участник войны. Двадцать четыре года в больнице. При строгом соблюдении приема лекарств он мог бы быть взят кем-то на патронаж. Но некому. Не берут и таких больных, у которых есть родственники. Боятся. "А пенсию за них получать не боятся", сердито подумал я. - Жить надо по-будущему! - воскликнул Халявин. - Отправлялись с Москвы, город Липны. Фрицы рыжие, ростом под потолок. Подходит одна немка в полушубке: "Где Москва?" Мы на ура берем: "Москва сгорела. А вот теперь как жгли, так и стройте". Летит самолет, "рама" летит, в шары на запад наблюдает. Тут встреча с танком "тигр", это немецкий трактор. Когда идет танк, берешь гранату с бензином и кидаешь, - Халявин показал, как, - кидаешь на запад под танк. Ранило осколочным (он показал шрам), вытекло с бутылку крови... А здесь нет воевавших, одна шпана, ходил я на пилораму, но нет пальто, нет галстука, в войну было пальто и носил галстук, сапоги со шпорами, садишься на коня и скачешь на запад. Были усы, закручивал. Побудущему надо жить! Голев, такой здоровый, на пилораму не ходит. Заев, писавший стихи, услышав фамилию Голева, вскочил и возбужденно заговорил: - Да ему даже пол мыть нельзя - сразу доски приходится менять. А протрет койки - они ржавеют. Его родня из другого мира, они нас поджигали. - Написал стихи? Давай... Павел Николаевич, идите. Хорошо поговорили. Жить будем по-будущему. На смену Халявину пришел Голев, сел в углу. - Ты чего это в чалме? - спросил я. Голова его была покрыта платком. - Сигналов не хочу от волшебников, - мрачно ответил Голев. - Ладно, посиди. - Я читал стихи Заева: "Тебя все нет в тиши ночной, ах, что со мной, ах, что с тобой. Вот вижу - призраком идешь ко мне, и тут же потерялась во мгле. Одна луна лишь на меня глядит, да сердце все мое горит. И так всю ночь мне не спится, пока не вспыхнет первая зарница". - Очень хорошо. Можно Голеву почитать? - Конечно, - ответил Заев. Я протянул листок Голеву, сам взял следующий. Там был "другой" язык: "Тартень пронь келаша не пронь кретошь пелу и пала печь кетлана ушечь кара лету уни кенану и наша таль пана мердана..." - Это о чем? - Тоже о любви. Доктор, как мне быть, ведь я в побеге числюсь, срок добавят. - Не добавят, я скажу им. -- Это Заев беспокоится за то, что он из тюрьмы сразу пришел в психолечебницу, почему-то думая, что убежал. А перевели тогда, когда установили невменяемость в момент преступления. - Иди спокойно, я им скажу, что ты у нас. - А на работу выпишете? - Телогреек и сапог не хватает. Вот уж ближе к лету посмотрим. - Надо же награждать трудом, верно? Гитлера же не каждый убьет. А я убил. - Расскажи, как, - в который раз попросил я, и в который раз совершенно искренне Заев ответил: - Не помню, я же был маленький. Остался Голев. - Ты чего на прием просился? - Алексей Иванович, не хочу с дураками сидеть. В истории болезни Голева хранилось много его заявлений и писем. Все они требовали "выслать Человека", "перевести в госпиталь, поскольку я имею трехпулевое ранение". - Мне подсыпают наркотики, да чуть меня не сожгли. Даже пыж тряпочный подготовили. У меня легкие отморожены зелеными лучами. Не хотели пижаму давать и компоту, только с самолетов волшебники велели дать, тогда дали... Голев служил радистом. - Тебе понравились стихи Заева? - Буду я читать, дурак писал. Думаете, что солнце жаркое, значит, там углем топят? А это волшебство. - Платок сними. - Голоса не велят. А галаперидол отмените, и сами здесь не работайте. Вы же наш человек. А у меня еще все органы болят. - Витя, ты себе меньше внушай болезней. Тебе одной хватит. А перестать тебя лечить, ты кого-нибудь убьешь. - Как это еще? Если я убил, так это волшебники велели. Да, в его истории болезни значилось убийство. - Плохие твои волшебники. Что ж они не подскажут, как тебя лечить. - Я здоровый. Это они дураки. - Пусть помогут Заева вылечить. Халявина. Аскинадзе, Мошегова... - А их лечи не лечи. - Эгоист ты, Витя. Возьми сигарету. Иди. - Я же не показал еще трехпулевое ранение. - Голев задрал рубаху и обнажил живот без каких-либо следов повреждений. Раньше я успокаивал, говоря, что ранение хорошо зажило, сегодня сделал вид, что рассматриваю живот, и сказал: - Ничего у тебя нет. Но тут же получил в ответ совершенно логичную фразу: - У вас глаза по-другому устроены, вот и не видите.

Здорово девки пляшут

Получив такую поправку, я не мог не улыбнуться. Пододвинул заветную папку со своей работой, но дверь отворилась, впустив звуки гармоники. Это Халявин играл, как всегда, одну и ту же песню "Ой, полным-полна моя коробушка, пожалей, душа моя, зазнобушка..." - дальше его как будто захлестывало, и он начинал снова: "Ой, полным-полна моя коробушка пожалей, душа моя, зазнобушка..." - и снова. В дверях стоял высокий красивый мужчина, примерно мой ровесник. Соматическое (общее) состояние по всем показателям было просто отличное. - Садитесь. - Доктор, это свершилось - я здесь. И мы вместе с вами докажем остальным, что конец света не только наступил, но что уже и состоялся, прошел, мы и не заметили, что живем после конца света, что мы не люди, а нелюди. Докажем? Но о том, как я сюда попал, не скажу, это был мой расчет. Я исследовал сумасшедших на свободе, пора логически начать исследовать их в заключении, то есть здесь. - Здесь обычная больница... - Только зарешеченная? - сощурился новый больной. - Но это хорошо, пора отгораживаться от бесов. Прошу создать мне условия для труда, выставить охрану, так как мой труд вольется в труд моей республики. Медбрат из-за его плеча сделал знак, что успокаивающее введено и что больной скоро успокоится. И он действительно прямо на глазах сникал, взгляд его пронзительных глаз становился плывущим и ускользающим. - А моя проститутка где? - спросил он. - А бумаги где? Отберете - вам же хуже. - Может быть, вы пойдете в палату? - Уводите, - надменно сказал он, вставая. - Мне как, руки за спину? - Можно и за голову... - Да вы, кажется, с юмором, - сказал больной, - может, еще вы мне и пригодитесь. - Чем-то на вас похож, - сказал, вернувшись, медбрат. - У него записки какие-то, будете смотреть?.. Жена его здесь, позвать? Но если вам некогда... - Позовите.

Навстречу мне шла старуха

В кабинет вошла женщина. Я остолбенел - показалось, что эта женщина мать моей Веры. Женщина, нервно смеясь, заговорила: - Какой вы старый. И седой. И лысеете. Седой, это красиво, седой бобер дороже, да? А я вот мужа довела, он говорит. И он меня довел. Тазепам горстями, валерьянку стаканами, никакого толку. А ревновал! У меня ни с кем ничего не было, ведь мы только целовались, да? Но ему ничего не докажешь. Он может и больницу поджечь, вы смотрите. А я психопатка, да? Но женщины на работе успокаивают, что я еще молодая. И мое решение одобряют и поддерживают, ведь иначе он убьет. Он пил, ой пил! Обои со стен сдирал и пропивал. С топором за мной бегал. А вначале робкий был, и я тоже детдомовка, тоже забитая, мы бы и ужились. А жена у вас врач? Ну, правильно. - Простите, что это за бумаги мужа? - Дурость сплошная. С Львом Толстым спорит. Повести недописанные за Пушкина и Лермонтова дописывал. Я хранила, хранила, да и выкинула. Ой тут было! Другие и спят, и гуляют по ресторанам, и вида не теряют, а я что? Вот вы водите жену в ресторан? Не водите, дурной тон. А не будете водить - ей обидно. Ну, как я выгляжу? Еще ничего, да? - Да нет, все нормально. - Где уж нормально? Чего врать-то! Врать-то чего? Это вы больным врите. А женщины есть у вас в отделении? Нет? Поглядеть бы, как с ума от любви сходят. Есть такие? Нет? Начинайте с меня. А с жиру бесятся? У нас одна чего не хватало? Муж тыщи таскал, все было мало, удавилась. Хоть бы кто пожалел - смеялись. Говорили: он удушил и в петлю вставил; нет, следствие, даже двойное, ответило: сама. Вначале местные следователи занимались, им не поверили, у нас же все продано, кого хочешь засудят, кого хочешь выгородят. Пригласили из центра. Этим поверили. Удавилась сама. Такое заключение. Муж мне говорит: я тебе тоже так подстрою, что, кого ни пригласят, все сделают такой же вывод. И мне все время показывает разные веревки. Пойду в ванную стирать, там сверху висит веревка. Или: показывают по телевизору удавов и змей, а их часто показывают, и не только в "Мире животных", говорит: "Смотри и запоминай". Это как вынести? И меня же все осудят, что дала согласие на излечение. А я от вас без тазепама не уйду. Да и он уже не действует. А дочь меня продает. Он за мной бегает с топором, она уходит в кино и меня называет дурой. Она уже давным-давно не девушка. Как зубы почистила! А я как это перенесла? У вас дети есть? - Сын. - Это лучше. Хотя тоже на какую нарвется. Моей стыдно стало быть девушкой, немодно, несовременно. Весь запад давно покончил с невежеством, это как? Они, значит, передовые, ищут партнера, сексуального совпадения, а мы отсталые. Так и умру без радости в постели. Да уж хоть бы в постели умереть, а не в петле. Не муж меня в петлю загонит, а дочь. Мне заранее ее дети не в радость. И никуда не денусь, буду нянчиться с дитей расчета. А не буду - со свету сгонит. Нам говорили - дети по любви красивые. А дочь у меня страшная такая, значит, я его не любила. И не хочу. Не могу и не хочу, как Пугачева поет. Ее бы на мое место - попела бы. У меня матери не было, отца не было, в детдоме росла. Нас стригли наголо от вшей, дразнили, мы в одинаковых мешках-платьях ходили, всегда голодные, всегда злые, ждали своей жизни. И дождались. Я так дождалась, что и в петлю не надо загонять, сама залезу. А повеситься думаю на площади, где были митинги демократов, пусть любуются на свои плоды. Какое вранье кругом! А я защищаю правду и буду защищать! И муж - молодец, с бесами. Правда, он решил, что я бесовка и к нему приставлена. А ты женат? - Да. Она продавщица. То есть пусть бы была продавщица, но по психологии продавщица. - Приставлена к тебе. Не замечал? - Мы почти не видимся. Я отвечал механически, заторможенно, как-то оглушенно. Все оборвалось, и рухнуло, и сыпалось под ноги, в чем-то застрял и шагу сделать не мог. - А он тоже Алексей, ты прочел документы? Да? Он, кстати, болен теорией двойников. Но только как-то наоборот. То есть один двойник плюс, второй минус, посередине нуль, ну он тебе объяснит. Ты ведь любил меня? Любил, и он любил, вас двое таких дураков, чтоб такую дуру любить, вы и есть двойники. Ой, а я ведь узнала, что ты это ты, хотела насмешить, спросить, чем отличается кокарбоксилаза от капролактама, смешно? А от карболата? - Ты когда обратно? - Ухожу, ухожу, ухожу. А стихи-то пишешь? Ну, звоните, пишите, заходите! У меня не нашлось ни слов, ни сил, чтобы задержать ее. Даже не встал. Слишком силен был удар. Сияние любви, юности, мечтания по ночам, надежды на встречу - и вот эта старая психопатка. Боже мой, как хорошо, что это случилось, как хорошо, что больше нечего ждать, как хорошо, что осталась мне только работа.