Сергей Залыгин - После инфаркта Страница 2

Кстати говоря, Смирнов был большим мастером снов, может быть, непревзойденным. Кто и чего ему только не снилось! И пейзажи самые разные арктические и тропические, и родители снились, и внуки - это понятно, но еще ведь и убийство Александра Второго видел во сне. И с Юрием Гагариным летал - правда, не в космос, но куда-то летал.

Кажется, после инфаркта Смирнов стал предпочитать жизни наяву жизнь во сне. Во сне он ни разу не чувствовал себя мертвым - а наяву то и дело. Во сне он не задумывался над будущим людей и животных, жизни вообще; жизнь становилась бесспорной, он не ждал в будущем худшего ни для себя, ни для кого другого.

Ну а к утрам он относился теперь более чем прохладно: что утро могло Смирнову предоставить? Какие такие радости или поучения? Кажется, уже говорилось, что он ждал от болезни-старости возможности вволю подумать. В течение всей своей предынфарктной жизни у него такой возможности не возникало. Хотя не было у него в так называемой сознательной жизни не то что дней, но и нескольких часов наяву, когда бы он ни о чем не думал...

Прежде - и в пятнадцать, и в двадцать пять, и в пятьдесят пять лет он не догадывался, что вот как раз сегодняшний, сиюминутный он станет когда-нибудь объектом долгих-долгих воспоминаний. Собственных и никому больше не свойственных, нередко - удивительных. Значит, по сути дела, он уже сейчас, сию минуту - воспоминание. Но ни это соображение, ни чувство близости к нему собственного небытия не мешали ему заниматься своим делом жить.

Он сознавал: люди к старости относятся по-разному. На Западе, пожалуй, считают, что старики впадают в неразумное детство, на Востоке - будто старики-то и есть самые мудрые люди. К самому себе Смирнов за решением вопроса не обращался. Заранее знал, что ничего ему это не даст.

Нечего и говорить, что Смирнов еще до вступления в старость догадывался о предстоящем ему исчезновении. Другое дело, что в разные периоды он по-разному относился к этой перспективе.

По правде говоря, постинфарктный период все-таки оправдал некоторые его надежды: появлялась возможность подумать о жизни. В целом. В формах, несколько, а то и порядком отвлеченных от повседневного бытия.

Он, например, понял, почему врачи лечат всех людей без разбора, а врачи ветеринарные, тоже почти без разбора, - всех животных.

Дело в том, понимал он, что Бог, будучи Высшим Разумом для человека, не исключал возможности существования некоего Разума и над Ним, причем не одного, а множества, все более и более высоких. Бог человеческий, извлекая бытие из небытия, вместе с жизнью вменял в обязанность каждой созданной Им твари, будь это мошка или слон, не говоря уж о человеке, избегать смерти всеми данными ей, твари, силами и средствами. Живи, да еще в обязательном, в обязательнейшем порядке. Конечно, среди людей, да и среди животных тоже китов, например, встречаются случаи самоубийства, но люди-то, живые-то, как к этому относятся? Что при этом думают? Наверное, спрашивают у Бога: а когда же Он Сам найдет нужным прибрать их к Своим рукам?

Обязанность же жить касается не только фауны, но и флоры тоже. Флора создала фауну, породив на Земле растительный слой не только ради самой себя, для своего собственного удовольствия, но и для времен будущих, для двуполых существ, противоположных миру споровому, бактериальному. Божественный Разум уже на стадии растительной готовил мир животный, мир донельзя одушевленный. Готовил - и приготовил: внутри Земли огненная лава, поверх лавы, километров тридцать - тридцать пять, слой грунтовый, еще сверху - метр, того меньше - слой почвенный. Снаружи - лава солнечная, а на этой тонюсенькой растительной пленочке, между двумя лавами-огнями, - жизнь. Да еще плюс ко всему - человеческая. Это какой же требовался Разум (какие Разумы?), чтобы именно таким образом все обустроить?

И надо же, чтобы человек разрушал это божественное творение - своим так называемым прогрессом! Который есть не что иное, как стимул к бесконечному возрастанию человеческих потребностей. Для всех организмов их потребности раз и навсегда определила природа, и только человек определяет их сам для себя, никого не допуская к этому занятию. Даже Бога.

Если в природе существуют ландшафты, то цивилизация создает ландшафты антропологические. Если в природе существуют реки, то цивилизация создает из рек застойные водохранилища. Ну а как же иначе - человек, он ведь царь природы? Ее высшее достижение?

Три четверти всех потребностей человека - потребность во все новых и новых источниках энергии. Природа и тут не поскупилась - вот она, естественная энергия: солнечная, ветры, морские приливы и отливы. Но... возни слишком много, чтобы сосредоточить эту рассеянную энергию в одном месте, в один кулак, как это делает человек. Хотел бы Смирнов посмотреть что получится с земным шаром ну хотя бы лет через пятьдесят? Через сто?..

Такая история... Такая, в представлении Смирнова, паскудная. Вернеетакой бесславный конец истории.

Все чаще и чаще в сознании Смирнова возникала не то чтобы сценка, а некий отвлеченный факт: не то он едет, плывет, летит куда-то, не то куда-то идет и вот на минуту, какое там, на секунду только закрывает глаза... В эту секунду он и не увидел того, что должен был увидеть, что увидеть ему с момента рождения было предначертано, что нужно для того, чтобы иметь моральное право умереть по своему усмотрению. Существовать еще будешь и без этого видения, но жить - нет. Жить-то ведь можно, лишь точно зная, что рано или поздно, но обязательно умрешь. Без такого знания жизни нет, человека нет. А ты свое видение проворонил!

Проморгав это видение в реальной жизни, Смирнов стал надеяться на сны: во сне привидится. Сон вознесет его высоко, сон покажет ему нечто такое, что никто никогда не видывал.

"Дай-то Бог!" - думал он теперь перед каждым сном, откладывая книгу и гася над головой свет. "Будет, будет!" - верил он. Неужели человеку не дано еще при жизни увидеть нечто ему предназначенное? Хотя бы восне?

А сны ему снились странные. Ну, например: на асфальте двух проспектов (обязательно этих двух - Ленинского и Ленинградского) произрастает пшеничка: тощие колоски-заморыши, зернышки щуплые, стебельки тонюсенькие. Смирнов их рассматривает внимательнейше, так, что и его тоже начинают рассматривать прохожие, главным образом пожилые женщины.

- Это, - говорят они, - что? Вот на Ленинградском, там хлеб еще гораздо хуже!

Смирнов же в свою очередь объясняет женщинам:

- Это - нормально, - говорит он, - и называется "коммунистический капитализм"! Понятно? - И объясняет дальше и дальше, и начинает радоваться подобию уверенности в своих объяснениях, подобию доверия к нему со стороны своих слушательниц, подобию реальности всего происходящего и еще многим-многим подобным же подобиям. Просыпаясь, он уже знает: не то! - и тем сильнее ему хочется увидеть какой-то настоящий сон.

А месяца два тому назад Смирнов во сне слышал пение. Дивной красоты женский голос исполнял что-то классическое, что именно - Смирнов не разобрал.

Во сне же он решил, что Пушкина очень многие любят за то, что поработал за них: за них подумал...

А недавно - надо же! - ему приснилось, будто он вознесся на невероятную высоту, с которой и обозревал Галактику со всеми ее миллиардами небесных тел. Что прежде всего поразило Смирнова? По нашим земным представлениям, одно небесное тело отстоит от другого на тысячи, на десятки тысяч световых лет. На самом же деле их там напичкано - не счесть, толкучка так толкучка! Хотя, в общем-то, столкновения сравнительно в редкость, не то что на дорогах Земли между автомашинами. И это при всем том, что светофоры отсутствуют, а о регулировщиках нет иречи.

Странно, но астрономия в наше время - наука уже второстепенная. Придатком космонавтики она стала, что ли? Листая справочник Российской академии наук, Смирнов не нашел в нем самостоятельного упоминания о науке астрономии: политика вытеснила ее отовсюду. В сочетании с физикой еще встречается. А почему не с механикой? Точнее же?

А еще - как? Человечество истоптало свою планету вдоль и поперек, вот и устремилось в пустоту, в космос, надеясь найти в пустоте что-нибудь интересное. До сих пор Смирнов относился к этим устремлениям более чем прохладно, но теперь попробовал и он. И нашел. И был пусть во сне, но очень смущен своим незнанием Галактики.

Время покорено календарем, пространство - микронами, километрами, световыми годами, другими единицами измерения, - а все, что измерено, то уже покорено. А тут? Покорено, но не увидено.

Смирнов глубоко уважал Польшу: Коперник, современное представление о мироздании. Чуть ли не полтора тысячелетия прошло от Клавдия Птолемея (Солнце вращается вокруг Земли) до Николая Коперника (Земля вращается вокруг Солнца).

Тут, в России, только-только закончилось Смутное время (закончилось ли?), а там великий польский Николай...

И все же налицо была потрясающая картина. По всей логике, не может существовать такого видения. Но вот оно!