Бенор Гурфель - Мечтатель Страница 2

Я ушёл в исследовательский институт, стал заниматься проблемами экономического моделирования, поступил в аспирантуру и успешно защитил диссертацию по экономической кибернетике. Мой служебный и соответственно материальный статус непрерывно повышались. Мы купили породистую собаку, произвели капитальный ремонт квартиры и стали думать о приобретении автомашины.

Жизнь Наума тоже не стояла на месте. Он получил отличную квартиру в центре города, окончил заочную аспирантуру при Горном институте и защитил диссертацию по охране окружающей среды.

Казалось все мечты нашей молодости осуществились, стали реальностью. Жизнь была благополучно расписана до конца, до смерти. "И всё прекрасно, всё по мне...И вот красотка на коне... а мне хорошо, хорошо..." Но вот, казалось такой прочный, такой устойчивый мир, мир где место каждого было расписано, начал вдруг (вдруг ли?) потрескивать и подрагивать. На горизонте послышались отзвуки далёких громыханий и появились отблески зарниц надвигающейся бури.

Началось, как всегда в истории, с евреев - этой наиболее чувствительной группы населения. Первым ударом по советской идеологии стала Шестидневная война 1967 года, когда "отсталый" и "нищий" Израиль за один час разбомбил так и не взлетевшую египетскую авиацию. Процесс Эйхмана, 6,000,000 погибших и Шестидневная война - эти темы стали занимать всё большее и большее место в общественном сознании не только советских евреев. "Евреи молчания" заговорили. И заговорили они о т.н. "воссоединении семей", о корнях, об исторической родине. Иными словами, заговорили они о желании покинуть великий Советский Союз.

Власти отреагировали немедленно, они понимали опасность. Были запущены на полную мощность идеологические и силовые структуры. Антисионистская пропаганда и антисионистские процессы шли в унисон. Но было уже поздно. Политика основанная на "держать" и не "пущать" стала давать сбои. По позднейшему выражению Горбачёва: "процесс пошёл". Возможно, он уже пошёл с появлением нового поколения. Поколения выросшего не только на страхе. Поколения к которому относились и мы: Борис, Наум и я.

И тут для многих (как не раз в прошлом) возникла сложная, порой трагическая проблема выбора. Остаться ли в стране где родился и вырос, культура которой стала твоей культурой или уехать в страну в общем чуждую тебе по языку, по культуре и по ментальности. И там переделать себя, и стать своим. Короче говоря, как шутили местные остряки: "брать зонтик или не брать зонтик".

После короткого периода обсуждений и колебаний моя семья приняла решение - уезжать. Мы отдавали себе отчёт в том, что мы оставляем знакомую среду, престижное социальное положение, друзей и могилы. Мы понимали, что наш выезд будет не легким и готовы были заплатить свою цену ("...а нынче нам нужна одна победа, одна на всех - мы за ценой не постоим..."). И конечно мы весьма смутно предствляли себе наше будущее там, в Израиле. Знали только и верили, что оно будет прекрасным.

Как-то в это время зашёл к нам Наум. Прошёлся по сверкающему коридору, потрогал блестящую румынскую газовую плиту, взглянув на зелённый кафель ванной и оглядев свежекрашенные полы и дорогие серозолотые обои столовой, произнёс:

- Ну теперь-то после такого ремонта вы уж никогда и никуда не поедете...

- Вот теперь-то мы и поедем! - заявила моя гонористая жена.

Чем больше мы втягивались в предотъездную маяту, тем больше мы теряли с Наумом общий язык. Нет он не перестал говорить об Израйле. И попрежнему говорил интересно, ново и зажигательно. Но всё, что он говорил как-то не связывалось у него с конкретными, практическими шагами. Всё это оставалось литературой. Даже нельзя было сказать, что он трусил. Нет. Но было такое ощущение, что вся его энергия уходила на разговоры об Израиле, на думание об Израиле. А на практические дела уже не оставалось ни сил, ни времени.

Чтобы облегчить наш выезд и избежать возможного ареста, мы переехали в одну из прибалтийских республик. Это не решило полностью наши проблемы, но значительно облегчило наше положение как "отказников"[1].

Когда мы жили в Прибалтике, Наум каждый год приезжал повидаться. Нескладный, в мятом старомодном костюме с накладными плечами и широкими брюками, часами он просиживал над брошюрами, картами и книгами об Израиле, привозимыми туристами. Он изрядно постарел и полысел, о себе говорил мало, но жадно впитывал любую информацию "оттуда". Было его жалко и мы старались не очень-то припирать его к стенке своими вопросами. В последний раз он приехал в марте. Его самолёт уходил рано утром и мы поехали провожать его в аэропорт. Было ещё темно, шёл мелкий и холодный прибалтийский дождь. Взлётное поле блестело мокрой ваксой. И по этому холодному и мокрому бетону, в серой темноте, уходил Наум. Его длинное мешковатое пальто, намокнув било по ногам, шляпа обвисла. Так, шаркая ногами, одиноко, уходил он от нас, туда - в темноту. Больше я его не видел.

"Так всех нас в трусов превращает мысль

И вянет как цветок решимость наша

В бесплодии умственного тупика.

Так погибают замыслы, с размаху,

Вначале обещавшие успех..." В. Шекспир

----

[1] Лица, которым государство по тем или иным причинам отказывало в выезде за границу