Николай Лесков - Домашняя челядь Страница 2

Через сто шестьдесят лет все положения сильно изменились. Теперь за каждым отроком по особливому слуге ходить не приставляют, и оттого каждому из служащих в доме людей сделалось больше работы, и стало труднее угождать зараз нескольким членам хозяйского семейства, между членами которого есть разные характеры и не всегда удовлетворительная воспитанность. «Трудно служить двум господам». Полтораста лет назад господа входили в это положение и судили о нем «по Писанию». Тогда в это верили и притом имели возможность поступать по вере своей, а теперь люди утверждаются на ином и судят иначе. Теперь хозяева берут приклады не от Писания, где сказано, что «неудобно слуге служить двум господам», а ссылаются на то, «как делается за границей». Обыкновенно указывают, что там «один слуга двадцатерым служит». И бесспорно, что за границею это, действительно, так; но те, которые на это ссылаются, к сожалению, не вполне объемлют все домашнее положение за границею. Так, например, они видят, что «за границей один двадцатерым служит»; но не хотят замечать или не хотят помнить, что все двадцать заграничных господ делают сами для себя многое, что у нас поручают прислуге. Там очень многие, между людьми среднего достатка, нанимающими одну bonne pour tout faire, сами оправляют свои постели, убирают комнаты, сносят в ящик свои письма, заправляют лампы и даже сами ходят за своею провизиею и многие с удовольствием растапливают зимою свои камины. Тогда bonne pour tout faire остается довольно время, чтобы сделать все остальное в домашнем обиходе; но мы так не поступаем, а, напротив, мы беспрестанно командуем; «подай, прими и унеси» то, и другое, и третье, и таким образом мы затрудняем прислугу тем, что вполне легко было бы и самим сделать. А оттого французская bonne pour tout faire и наша женщина, служащая в соответственной должности «одной прислуги», находится совсем не в равном положении…

Не говоря о том, что наша женщина, конечно, неуклюжее и тяжелее француженки, – она и не может успеть сделать так же хорошо и своевременно все то, что делает bonne pour tout faire. Следовательно, пока заграничное положение еще не подходит к нашим ленивым привычкам, нам нельзя и ожидать, чтобы у нас была такая же сообразительная и много успевающая прислуга, как за границею. Чтобы достичь более удобного заграничного положения, надо несколько иначе жить, а начать это могут только сами господа, от которых зависит меньше бариться.

Десятое правило «Честного Зерцала» учит: оберегаться слуг, как людей дрянных, грубых, нечестных и даже очень опасных по их склонности злословить и клеветать на хозяев. «С своими или посторонними слугами гораздо не сообщайся», т. е. не фамильярничай. «Если они даже и хороши, то и тогда, все-таки, не во всем им верь, для того, что они грубы и невежи, нерассудливы будучи, не знают держать меры, но хотят, при случае, выше своего господина вознестися, и на весь свет разглашают, что им поверено было. Того ради смотри прилежно, когда что хочешь о других говорить, опасайся, чтобы при том слуг и служанок не было. А имен не упоминай, а обиняками говори, чтобы дознаться было не можно, потому что такие люди много приложат и прибавить искусны».

В этом отношении наши современные слуги совершенно таковы же, как и те, которые были за полтораста лет перед сими, когда общество наше поучалось из «Честного Зерцала». И теперь тот очень неблагоразумно поступает, кто их выспрашивает о господах, у которых они служат. Это портит слуг и всегда может ввести расспрашивающего в большое заблуждение, ибо слуги наши и теперь еще «невежи», «нерассудливы», «не знают меры держать» и, притом, «много приложат и прибавить искусны». Следовательно, полагаться на их сообщения о хозяевах недостойно, – особенно в вещах, превосходящих самые простые понятия. Между тем, это, к сожалению, имело большое место в нашей жизни, особенно во времена тайной канцелярии, которые воспроизведены в безыскусственных, но интересных рассказах Гр. Вас. Есипова.

Неосновательно также думают многие, что вред идет, будто, оттого, что «служанки стали ходить в тальмах и шляпках», а лакеи начали зачесываться «а lа дурак». Не в платье дело, и не следует забывать, что нынче уже нет ни шугаев, ни шушунов, ни телогреек, и шляпка теперь стоит дешевле, чем порядочный платок на голову. А если усматривать в шляпках и в тальмах «незнание меры», то есть желание походить на госпожу, то такое же «незнание меры» и в старине указано. И тогда было: «с плеч госпожи норовили шарфы подцеплять и земчужинами зашпиляться», а мужчины «одевали господские штаны с прехитрым гульфиком».

Если читатель сравнит это с тем, что ныне происходит с тальмами и с шляпками фик-фок на один бок, то он, наверное, без труда убедится, что и встарь, и нынче это было совершенно одно и то же. Непристойный гульфик или капуль, тальма или фик-фок – это все равно: хрен редьки не слаще. Но уж если выбирать между щегольством и неряшеством, то фик-фок и капуль лучше петрушкина «собственного» запаха или вечных обновок, в виде прорванных локтей.

При сем еще хвалителям старины, сетующим на несчастную современность, приходится указать, что певец Капуль, с которого заимствована не одними русскими его прическа, – сам заимствовал эту прическу из России. По крайней мере, помнится, будто г. Капуль рассказывал покойному русскому артисту Монахову, что он не выдумал своей удивительной прически, а взял ее с старинных русских послов, изображения которых видел на старинных гравюрах. Русские щеголи московского периода, действительно, чесались «с челышком», о чем упоминается с укоризною в Кормчей, и это же можно видеть и на полных изучения картинах К. Е. Маковского, и на живых головах московских банщиков и половых. Г. Капуль только немножко изящнее уложил на своей голове это старинное русское «челышко»; ему стали подражать петербургские щеголи, – сначала из молодых дипломатов и правоведов, а потом это усвоили и приказчики, и лакеи; последним только удалось усовершенствовать эту прическу и довести ее до крайности во вкусе «а lа дурак». Таково, собственно, историческое происхождение «капуля». А что касается женской лошадиной «челки», то это тоже не новость. «Челки, или пострижение волос на лбу для красы» начесывали себе еще наши прабабушки, и об этих нескромностях с их стороны тоже упоминается в «Кормчей» (см. лист 400, на обороте).

Так, вся эта новина совсем и не выходит новиною, а отдает тою самою стародавнею стариною, в которой иным мнится отыскать наилучшее от всех бед избавление.

Старинные слуги были тоже большие и очень опасные предатели.

Двадцать седьмое правило «Честного Зерцала» учит «всегда между собою говорить иностранными языками, дабы когда что тайное говорить случится, чтобы слуги и служанки дознаться не могли», ибо в то время, как видно из рассказов Есипова, не пренебрегали, что «можно было от оных болванов распознать».

Не следует забывать, что большому распространению среди русских обычая говорить по-французски в своем собственном семействе в значительной мере содействовало постоянное опасение «оных болванов», через которых «многое было можно распознать».

Сороковое правило учит не подавать прислуге повода быть нехорошею, – для чего, между прочим, надо «не скупиться» и «самим не лгать при случаях». «Зерцало» повествует:

«Хотя в нынешнее время (1719 год) безмерная скупость у многих за обычай принята и оные хотят ее за домодержавство почитать, токмо чтобы денег скопить, но таких люди не мало не почитают». Представляемый в «Зерцале» слуга того времени любил в господине «барственную щедрость», а не мелкое «шляхетское гоношенье». Прислуга «уважала пышность» и, имея роскошного господина, «сему служила охотнее». Далее, – тогдашний слуга «за честь ставил быть при именитом лице и приобретать от него и от вхожих людей знатные подачки».

Об этом в том же роде свидетельствует на литовской Руси Владислав Сырокомля (Кондратович). «Кто жил по-шляхецки, и скромно, собирая зярко до зярка (зернышко к зернышку), талярок до талярка (талер к талеру) – таких домовитых, но скромных шляхтичей прислуга не любила и не уважала».

И на проездных трактах и в заездах прислуживающие люди были такие же сребролюбцы и жадники, и им надо было давать деньги не «по-шляхетски и скромно», а удивлять их подачками. «Зерцало» говорит в 21 правиле: «Проезжий отрок имеет податливбыть, а особливо к тем, которые ему услужили». Если же он был «неподатлив» к услужающим, то мог ожидать обидных «издевок».

Те, которые ему сначала льстили, – потом за неподатливость над ним же «издевались». Тогда доходило до расправы, и хотя «отрок должен быть не дерзок и не драчлив» (22), но «когда кто чести его коснется или порекать учнет, то в таком случае уступки не бывает, но по нужде пременение закону дается» (23).

Любопытно бы знать: какой вес получало это применение закона для отрока, когда он по нужде чинился перед издевочниками драчлив, но не превозмогал их силою?.. Должно быть, ему иногда приходилось плохо…