Принцип анекдота - Алексей Николаевич Котов Страница 2

Сашка выбрасывает окурок.

– Мужик, – обращается он к самоубийце. – Ты анекдоты любишь?..

Самоубийца молчит.

Сашка начинает:

– Значит, беседуют три роковые женщины. Одна хвастается: «Слушайте, бабы, я отбила мужей у трех жен!» Вторая говорит: «Ха!.. А вот я у пяти!..» Третья немного помолчала и спрашивает: «Вы скульптуру Веры Мухиной «Рабочий и колхозница» когда-нибудь видели?» – «Видели, а что?» – «Ну, так вот, вчера я отбила от нее рабочего…»

Никакой реакции. Но тотчас на нас обрушивается целая лавина анекдотов.

– … «Если бы ты только видела, сваха, как они дерутся!» – «Может быть, ребята нанюхались чего-нибудь?» – «Да кто же ее, родимую-то, нюхает?!» Обезьяна придремала на пальме и свалилась на спящего под пальмой тигра. Чумной спросонья тигр вскакивает и кричит: «А?!.. Что?!.. Где охотники?!..» Обезьяна, с ужасом глядя на тигра шепчет: «Боже мой, еще и охотники!..» Муж упрекает жену: «Деньги могут испортить любую бабу». Жена в ответ: «Конечно. Но если бы ты только знал, какое блаженство она в этот момент испытывает!..»

Дождь смелеет… Между шпалами уже образовались первые лужицы с радужными, мгновенно умирающими пузырьками. Но солнечный луч еще жив… Он только сузился до почти прожекторного, отбежал от нас немного в сторону и бродит на небольшой, поросшей высокой травой опушке.

– … Рубль и доллар выходят из бара. Рубль споткнулся и говорит: «Вот черт!.. Чуть не упал». Доллар говорит: «Давай поддержу». Рубль отвечает: «Знаю, как ты поддерживаешь. Пока ты меня до дома доведешь, я тебе червонец должен буду!..»

Через пару томительно долгих минут самоубийца, наконец, высказывает свою точку зрения на Сашкины анекдоты.

Не отрывая головы от рельсы, он кричит:

– Ща задушу, падлу!..

Сашка удовлетворенно усмехается и увеличивает темп монолога. Теперь анекдоты льются – именно льются! – без остановки, и чем-то очень напоминают диковатый, подхваченный ветром августовский дождь. Ах, этот дождь!.. Он хлещет то по одной щеке, то по другой, его капли туманят глаза, лезут в уши, и от них нет спасения. О, путник!.. Убери свой бесполезный зонтик. Ты уже и так весь промок с головы до ног, а твои жалкие попытки спрятаться просто смешны. Ты сам, – слышишь? – ты уже сам рождаешь смех!..

Самоубийца чуть поворачивает голову, и я вижу его измятую, подрагивающую щеку… Я вижу как ему тошно и больно. У самоубийцы плаксиво-беспомощное выражение лица и единственное чего он хочет (о чем он молит Господа Бога!) – побыть наедине с самим собой последние минуты жизни. Они нужны ему для того, что бы еще раз, – в десятый ли или сотый – прикоснуться к своей обиде, взлелеять ее, растормошить, чтобы затем принять надвигающуюся темноту как должное и как спасение…

Но Сашка неумолим и в его душе нет ничего святого.

Сашка продолжает бесчинствовать:

– … Муж говорит жене: «Слушай, дай мне на бутылку и я тебе все прощу». Жена спрашивает: «Интересно, а за что это ты меня должен прощать-то?!» Мужик: «Как это за что?.. За бутылку!»

Самоубийца пытается заткнуть уши и мне хочется сделать то же. Что-то внутри меня начинает дрожать и словно превращается в натянутую до предела нить. Мне кажется, что мир сошел с ума!.. Дождь хлещет меня то справа, то слева и я не могу связать в своей голове в единое целое страшное желание смерти незнакомца, Сашку, читающего над самоубийцей свой кошмарный монолог, негаснущий солнечный луч, дождь, ветер и все, все, все … Это дико, это просто неестественно!..

Неожиданно для самого себя я начинаю смеяться. Смех выплывает из самой глубины моих легких и все громче и громче начинает клокотать в горле. Смех возникает помимо моей воли. Он неестественен, как и все вокруг. Он – как рвота!.. Именно как рвота и эта рвота выворачивает меня наизнанку.

Сашка неистовствует. Все смешалось в кучу: раненый Василий Иванович переплывает Урал и дарит белым такие афоризмы, что их пулемет давится патронами; ловкие жены ставят рога своим мужьям на глазах последних; американские президенты восхищаются русскими пьяницами; могильщики пьют на брудершафт с покойниками; участники Куликовской битвы требуют себе льготы; Штирлиц предупреждает Бормана, что вокруг немцы…

В А – В И – Л О Н!..

Боже мой, и я над всем этим смеюсь?!..

Плечи самоубийцы начинают мелко подрагивать, по его телу пробегает дрожь. Он смеется… Чтобы привести себя в чувство, мужик несколько раз с силой бьется головой о рельсу. Он плачет, но смех снова прорывается сквозь его слезы.

– Уйди же, гад!.. – кричит мужик Сашке. – Уйди, Христом Богом тебя прошу, уйди!

Слезы делают глаза самоубийцы живыми и похожими на глаза страдающего ребенка.

Сашкин монолог – как и дождь – достигает своего апогея. Это шквал!.. Я не почти не вижу ничего вокруг за стеной дождя и не слышу из-за Сашкиных слов.

Я понимаю, что попросту действительно схожу с ума, но ничего не могу с собой сделать. Я устал смеяться, мне кажется, что я смеюсь уже тысячу лет. Самое удивительное то, что любой, пусть даже самый смешной Сашкин анекдот, если бы он был рассказан один, он не вызвал бы у меня и тени улыбки. Но анекдоты льются один за другим и Сашка, как искусный чародей, плетет из них какое-то удивительное, завораживающее кружево. Это кружево опутывают волю, мешает сосредоточиться, остановиться и взять себя в руки. Я никогда еще не видел Сашку таким. Месяц тому назад он довел своими анекдотами нашу цеховую табельщицу – улыбчивую и смешливую девчонку – до полной истерики. На спор. Но тогда все было по-другому, тогда один смешил, а другой хотел посмеяться… А что происходит сейчас? Нет, я не смеюсь. Смех не может быть таким!.. Меня просто рвет на куски какая-то страшная, выворачивающая сила.

Я с огромным трудом отрываю свой взгляд от лица Сашки и смотрю на умирающий солнечный луч. Он уже достаточно далеко отбежал от нас и еле виден за синеватой пеленой дождя. Луч стал еще меньше, но он еще живет, еще сопротивляется серой краске, стирающей все в единое и безликое.

Мне очень плохо!.. Еще минута и я просто потеряю сознание. Мир вокруг меня расплывается в одно большое, бесформенное пятно. Я вижу только одну светлую точку…

– Хватит!

Я резко оглядываюсь. Дождь кончился. Самоубийца сидит на рельсе и трет лицо руками, как только что проснувшийся человек.

– Хватит…

Пауза…

Сырость… Пустота… Состояние усталой одичалости.

Мужик просит:

– Дайте закурить.

Сашка вынимает из нагрудного кармана рубаки промокшую пачку сигарет.