Сторона защиты. Правдивые истории о советских адвокатах - Никита Александрович Филатов Страница 2

— Нет, это на случай газовой атаки.

— Вот оно что! — удивился тогда Карабчевский. — Да разве сюда могут достигать ядовитые газы?

— В лучшем виде! Неприятельская позиция с трех сторон загибом идет, вон за тем лесом. Если ветер попутный, и не оглянешься, как носом почуешь… — пояснил тогда офицер. — Людям-то еще ничего, скомандуешь: «Морды в мешки!», то есть, пардон, маски надеть, — и готово дело! А вот лошадей, скотину и всякую живность только кострами и спасаем. Сегодня тянет ветер как раз оттуда… А германцы, черти, любят шутки шутить, на Христов праздник того и гляди сюрприз какой-нибудь преподнесут…

Николай Платонович после этого обеспокоился не на шутку и теперь постоянно держал под рукой специальную противогазную маску. Собственно, она и сейчас была рядом с ним, дополняя более чем скромную и по-военному простую обстановку, в которой пришлось принимать гостя Павлу Николаевичу.

Переверзев занимал единственную обитаемую комнату в покосившейся деревенской избе с огромной русской печкой и тремя небольшими окошками, выходящими в разные стороны. Загородка против самой печки отделяла от комнаты четвертое окно, так что получилось нечто вроде узенькой прихожей, которая служила также в качестве буфетной и уборной. Тут на полке стояли самовар и разная посуда, а на узкой скамье внизу были щетки для чистки одежды и амуниции, красовались большой жестяной таз с рукомойником и ведро с чистой свежей водой. Жилая комната с обязательными иконами в красном углу, обвешанная простыми ковриками и расшитыми полотенцами, казалась уютной и привлекательной. Из меблировки имелись обеденный стол, невесть как попавший сюда венский стул с перевязанной ножкой, походный офицерский сундук и металлический ящик для документов, в котором хозяин хранил медицинский спирт, морфий, а также личный браунинг — потому что какого-либо иного оружия тем, кто находится под защитой Красного Креста, иметь не полагалось.

Карабчевскому и его сопровождающему, присяжному поверенному по фамилии Мандельштам, были предоставлены в качестве спальных мест полевые носилки с больничными тюфяками, поставленные возле печки. Сам же Переверзев ночевал на своей походной раскладной кровати.

Мирно пахло только что нарезанной ветчиной и керосином из лампы. Отменный «шустовский» коньяк был разлит по стаканам для чая — потому что, хотя сухой закон мало кем исполнялся в Российской империи, положение собеседников все же обязывало их соблюдать определенные условности.

Политические вопросы уже в этот вечер не обсуждали — надоело. Тем более что здесь, всего в нескольких верстах от передовых позиций, к этому не располагали ни место, ни обстоятельства. Даже убийство пресловутого Гришки Распутина в Петрограде, хотя и было совсем еще свежей новостью, как-то мало заинтересовало фронт.

Сплетни, светские анекдоты и разговоры о дамах были не в характере и не в обычае собеседников — так что, право слово, не тратить же время на обсуждение модной в среде молодежи спортивной игры под названием «ножной мяч» или «английский футбол»? Поэтому гость и хозяин беседовали в основном о культурных событиях в далеком тылу.

— Еще раз спасибо особенное вам за книги. — Павел Николаевич протянул руку к еще не развязанной пачке, стоявшей у изголовья кровати.

— Не стоит благодарности, право слово! Почти все, что заказывали, удалось найти. Ну, и взял на себя смелость еще подобрать кое-что, на свое усмотрение…

Председатель Петроградского Совета присяжных поверенных привез в подарок для сотрудников отряда к Рождеству теплое белье, мыло и туалетные принадлежности, сахар, чай, махорку, некоторое количество сладостей, а для врачей и офицеров сверх того — приличные папиросы, шоколад и прочие приятные вещицы.

— Да у вас тут у самого неплохая библиотека…

В сущности, деревянная книжная полка была едва ли не единственным предметом, если можно так выразиться, роскоши из всей окружающей обстановки. Карабчевский приметил уже на ней сборник новых рассказов писателя Куприна, толстый том Леонида Андреева, а также стихи таких модных, но все еще спорных столичных поэтов, как Александр Блок, Зинаида Гиппиус и Владимир Маяковский. Русская классика была представлена, как полагается, сочинениями мудрого графа Толстого, язвительного Салтыкова-Щедрина и постоянно озлобленного на весь окружающий мир Достоевского. Остальные издания, за исключением, пожалуй, замечательного исследования господина Арсеньева «Критические этюды по русской литературе», свидетельствовали, скорее, о случайном характере их появления здесь, чем о предпочтениях хозяина…

— Ну о чем вы говорите, Николай Платонович… — В это время присяжный поверенный Переверзев как раз дотянулся до стопки у изголовья кровати, аккуратно разрезал бечевку и взял в руки первую из привезенных гостем книг: — Неужели Билибин? Вот это подарок!

— Как вы просили…

Скончавшийся несколько лет назад Виктор Викторович Билибин был когда-то их общим коллегой, присяжным поверенным, однако же подлинную известность приобрел в качестве литературного пародиста, сатирика и одного из основателей нового жанра — так называемой социальной фантастики. В 1906 году он написал пьесу-фарс «Женщины на Марсе», в которой земляне обнаруживают на Красной планете «домострой наоборот»: обществом управляют представительницы прекрасного пола, за ними же закреплено право на образование. Почти сразу же это издание стало библиографической редкостью, и даже Карабчевский не без труда нашел его через знакомых букинистов.

— А вот это вам, Павел Николаевич, велено передать от наших общих знакомых…

Следующей из книг в пачке оказался стихотворный сборник «Избранные произведения» присяжного поверенного округа Петроградской судебной палаты Анатолия Николаевича Кремлева — с дарственной надписью автора. Не отрываясь от юридической практики, Анатолий Николаевич выступал на петербургских частных сценах в ролях шекспировского репертуара и достаточно много публиковался в литературных журналах.

— С большим удовольствием прочитаю!

Разумеется, это было еще далеко не все. Очередную книгу своих стихов «Старые боги», изданную еще перед самой войной, подписал Переверзеву с самыми искренними пожеланиями и присяжный поверенный Владимир Александрович Мазуркевич.

— Ах, ну, как же, конечно… — Павел Николаевич прикрыл глаза и тихонько напел:

«Дыша-ала ночь восто-оргом сладостра-астья…»

В свое время присяжный поверенный Мазуркевич печатался много и пользовался большой популярностью, некоторые из его стихов были положены на музыку и стали романсами.

— Право слово, не знаю, как вас благодарить! — растрогался Павел Николаевич и на правах хозяина разлил коньяк.

Переверзев и гость его с удовольствием выпили, закусили и принялись вспоминать знаменитую «Бродячую собаку» — литературное кабаре, в котором оба достаточно часто бывали перед войной.

После этого разговор сам собой затронул литературные увлечения петербургских присяжных поверенных и их вклад в развитие великой отечественной культуры. Недаром же энциклопедические словари в дорогих переплетах, как правило, причисляют господ адвокатов к людям свободных профессий наряду с литераторами,