До февраля - Шамиль Шаукатович Идиатуллин Страница 2

– Когда это? – возмутилась Наташа.

– Когда-когда, студенткой.

– Что-то не помню такого.

– Я зато помню. И забочусь. Супчиком вас хотела угостить, французским, готовлю вот.

Наташа, снова метнув взгляд на пакеты и заодно на костюм, взмолилась:

– Мамуль, ну какой французский, вечером тем более! Не влезаю уже ни во что! Не вздумай. И в пятницу не вздумай.

Над ухом у Аллы Михайловны очень громко бимбомкнул дверной звонок. Она вздрогнула.

Наташа чуть замедлила шаг и уточнила:

– Это у тебя, в дверь? Спроси, кто. Из собеса? В глазок посмотри сперва.

– Ну что ты со мной как с маленькой. Я же у вас самостоятельная. Сейчас! Наташенька, подождешь секунду, пока я…

– Подожду, конечно.

Наташа сделала очередной шаг и чуть не повалилась, подвернув каблук.

Динамик взорвался громким невнятным грохотом и умолк.

Наташа застыла, смешно подхватывая пухловатым подбородком чуть не выскользнувшую трубку.

– Мама, – сказала Наташа, сглотнула и крикнула: – Мама!

Она с трудом перехватила телефон, уставилась на экран и нажала повтор вызова. Прижала трубку к уху, послушала короткие гудки, нажала повтор снова, отчаянно вздохнула и бросилась бежать изо всех сил.

Каблуки подворачивались, узкая юбка трещала, но Наташа мчалась, дыша всё громче и не глядя ни вперед, ни под ноги, ни по сторонам. Глядела только на экранчик телефона, выставленного в отягощенной пакетом руке, и раз за разом нажимала кнопки с красной и зеленой трубками.

Алла Михайловна ответить не могла. Телефон валялся на полу прихожей. Трубка, отлетевшая почти на всю длину витого шнура к полуоткрытой входной двери, ныла не коротко, а бесконечно. И так же бесконечно вторил ей почти неслышный, если отойти на шаг, женский стон.

Руки в белых строительных перчатках прикрыли дверь, щелкнули замком и выдернули из телефона витой провод. Трубка приподнялась и снова брякнулась на пол. Гудение оборвалось, уступив звуку шагов и невнятному бормотанию. Стон перешел в сипение и быстрое шаркание по полу.

Наташа мчалась, не разбирая дороги. Мелькали дома, машины ревели клаксонами и визжали тормозами, орали не успевшие увернуться прохожие. У пакетов быстро оборвались ручки, расселась, ахнув, бутылка вина, торт шмякнулся следом, яблоки и апельсины покатились, задорно подпрыгивая, за Наташей, но быстро отстали, чавкнув под колесами напоследок.

Наташа стряхнула обрывки пакетов с рук, перехватила телефон, трясущейся рукой нашла номер и почти закричала сквозь судорожные вдохи, ускоряя бег почти до невозможности:

– Андрей, срочно приезжай к маме! С этими, с группой! Ты говорил сразу звонить, я и звоню! Какой инфаркт! Напали, кажется! На маму! Не знаю, я по телефону с ней, потом в дверь позвонили, а потом оборвалось, и не отвечает! Только что! Я бегу сама! Скорей, да!

Она захлопнула телефон, вбежала в пустой по-прежнему двор хрущевки и отдышалась, упершись ладонью в полукабинку таксофона. Великолепие полностью растерялось: макияж поехал, юбка порвалась, а каблуки качались, как последний молочный зуб.

– Мама, – прошептала Наташа, уставившись на окно третьего этажа.

В приоткрытой форточке лениво полоскалась занавеска.

Почти без остановок Наташа промчалась до третьего этажа, несколько раз вдавила кнопку звонка и тут же, тяжело дыша, полезла за ключами.

– Мама! – крикнула она, врываясь в горький запах квартиры. – Ты где?

Наташа споткнулась о красный корпус телефона. Тот отлетел и грохнул о стену.

Эхом хлопнуло окно в зале, а секундой позже донеслись еле слышный шум падения и сдавленный возглас. Наташа рванула к окну, запуталась в занавеске, прикрывающей распахнутую створку, наконец высунулась почти по пояс и увидела, что по газону уходит прочь, прихрамывая, парень в черном и с капюшоном.

– Стой, гад! – рявкнула Наташа, едва удержав себя от прыжка с третьего этажа.

Парень не вздрогнул, не обернулся и не ускорил шаг.

– Да я сейчас тебя! – взвизгнула Наташа и бросилась к выходу, снова пнув телефон, корпус которого теперь раскололся.

В последний миг Наташа зацепилась взглядом за приоткрытую дверь ванной и остановилась, будто налетев на столб. Она заглянула в щель, словно нехотя.

– Мама, – сказала Наташа жалобно. – Это ты? Это ты?!

За окном нарастал звук сирены.

Всхлипнув, Наташа ввалилась в ванную.

Из подлетевшей к подъезду милицейской машины выскочили трое с пистолетами наизготовку и вбежали в подъезд, бухнув дверью. На шум удивительно быстро подтянулись зеваки – сперва пара старушек, потом соседи помоложе.

Милиционер-водитель, не выключив сирены, обошел машину, захлопнул пассажирскую дверь, не закрытую Андреем, и цыкнул на любопытных:

– Расходимся, спецоперация.

Он значительно оглядел народ, который попятился, но не разошелся, и тоже вбежал в подъезд.

Из окна третьего этажа донеслись шум, гомон и женские причитания. Старушки, задрав головы, жадно внимали, обмениваясь предположениями. Зевак всё прибывало.

Из подъезда выскочил Андрей, растолкал толпу и помчался через двор, вертя головой. Водитель и один из оперативников, выбежавшие следом, поспешно сели в машину. Она с ревом развернулась, едва не зацепив отшатнувшегося в последний момент дедка, и, взвизгнув, понеслась вдоль дома, вопя сиреной. Следом за ней побрел, прихрамывая, тощий парень с пакетом. Из пакета торчал черный капюшон.

Заплаканная Наташа, чуть не наткнувшись на оставшегося оперативника, увлеченного рацией, нетвердо прошла от ванной на кухню, машинально выключила газ, вхолостую бивший из залитой кофейной гущей конфорки под грязной туркой, и замерла у окна, бездумно глядя в небо под затихающую сирену. Парень с пакетом к тому времени из виду уже скрылся.

Всё равно, наверное, Наташа его не увидела бы сквозь слёзы, размазанную тушь и ослепительное солнце, которое светило изо всех сил.

День по-прежнему обещал быть прекрасным.

Не всем обещаниям следует верить.

Часть первая. Заставлять читателя ждать

Глава первая

Главное, говорят, закончить первый курс, и тогда зачетка будет работать на тебя, а не наоборот. Главное, говорят, не отвлекаться, стараться и не обращать внимания на отдельных, ага, так говорят, преподов-дебилов. Главное, говорят, завести друзей, потому что университетские друзья – они навсегда.

Говорят, говорят, говорят. Словами реченными – и потому лживыми.

Главное – не реветь на занятиях.

Не реви, сказала себе Аня и вцепилась в свежие пластыри, прикрывавшие изодранную в мясо кожу вокруг ногтей.

Но как тут не реветь?

Фурсов, подышав, с новой силой затряс Аниной тетрадкой так, что с обложки, кажется, едва не слетел анимешный котик, и продолжил равнодушным скрипучим голосом, будто зачитывая условия задачи:

– В своей работе вы доказали лишь, что ничего не стоите как будущий специалист. Накопили долгов, претендуете на зачет, но красивых глазок для этого недостаточно!

Аня сморщилась и закогтила себя сильнее, чтобы отвлечься. Фурсов продолжал, не глядя на нее, но взмахивая тетрадкой так,