Приснись - Юлия Александровна Лавряшина Страница 2

О своей некрасивости я узнала уже на следующий день после того, как мы с папой посадили черемуху. Положив на парту букет пионов, я с трепетом ждала, кого же учительница подарит мне в соседи и, конечно же, в друзья! Разве не так бывает в школе? И чуть не задохнулась от восторга, когда она подвела ангелоподобного мальчика, на которого страшно было даже взглянуть в открытую.

Но внезапно он скривился и выкрикнул так громко, что зазвенело в ушах:

— Женька — уродина! Я не буду с ней сидеть!

Откуда он узнал мое имя? Или слухи о страшненьком слоненке за семь лет расползлись по всему району? Еще и фамилия у меня Ширина… С ударением на первый слог, но те, кому всласть кольнуть побольнее, конечно, переносят его на последний.

Фразы-стрелы, выпущенные тем мальчиком, вонзились в сердце и голову. Мир вокруг вспыхнул молнией, не знающей жалости только потому, что она из другой среды, и погас — на миг я ослепла и оглохла от боли. Она была нестерпимой до того, что я… расхохоталась. Не знаю, возможно, сбойнула некая защитная реакция организма, но с тех пор любая обида вызывает у меня приступ смеха.

Трудно поверить в это, но в тот раз мне на помощь пришел весь класс. Уж не знаю, как случилось, что вместе собрались самые лучшие ребята на свете… Мы прошли все школьные испытания, как верные присяге бойцы — плечом к плечу, и наш чат до сих пор ведет довольно бурную и уж точно не формальную жизнь.

В тот день я, семилетняя, вытирала счастливые слезы, выдавленные смехом, слушая, какое жизнерадостное ржание сотрясает воздух. Кажется, тогда в общем хоре я различила удивительно звонкий Милкин смех… А красивый мальчик, имя которого давно забылось, попятился, покрываясь багровыми пятнами, выскочил из кабинета и вскоре исчез из школы совсем. Уродина выставила его дураком, что оказалось куда хуже… Боюсь, выбегая в пустой коридор, тот мальчишка виделся себе злобным карликом, которому не нашлось места в компании нормальных детей. И его ждал долгий одинокий путь…

С тех пор минуло уже два десятка лет, которые не сделали меня краше (разве что еще толще!), но с того сентябрьского дня меня занимает психология красивых мужчин. Каково это — быть свободным от любых комплексов? Идти по миру уверенной поступью победителя, не оступающегося на выбоинах? Не допускать даже грана сомнения, что тобой любуются все вокруг и каждой девушке хочется поймать твой несравненный взгляд?

Честно, я не жалуюсь на жизнь! Но хотя бы на часок мне хотелось бы побывать в такой прекрасной шкуре… Понять: эти красивые, высокие мужчины с правильными чертами лица и поджарыми телами влюблены в себя до абсурда? Или с годами перестают замечать свою красоту точно так же, как я собственную неприглядность? Осознают ли они, что мир полон куда более интересных вещей, чем форма носа? Даже если она безупречна…

И главное, способны ли относиться к себе с иронией? Или же красивое лицо, подобное солнцу, неистово иссушает ту тайную железу, в которой зарождается умение посмеяться над собой?

— Глянешь на тебя — вечно сияешь, — неодобрительно замечает наша соседка, когда я выхожу из подъезда. — Чему радуешься-то?

— Вас встретила, вот и радуюсь!

Говорю искренне, потому что именно ворчливая Валентина Ивановна с вечно разваливающимся пучком на голове помогала мне, тринадцатилетней, со всякими женскими премудростями, о которых я слышала и читала, но не смогла разобраться на практике. А для Милки этот период жизни еще не наступил… Делилась соседка и секретами, как правильно приготовить варенье, чтобы ягоды не развалились (чем потом рисовать на каше?), и почему огурчики получаются хрустящими при засолке.

Хотя при этом бубнила, хмуря яростно подведенные карандашом брови:

— На гитаре бренчать каждый может, тоже мне — профессия! Хоть готовить научись, раз деньги не умеешь зарабатывать.

А через четверть часа неизменно просила:

— Сыграй мне, а? Для души…

Такая вот смешная у нас соседка.

Сейчас мне не до смеха: за спиной мой ученик с ненавистью дергает гитарные струны, издающие сиплые звуки, которые напоминают стоны пленного с кляпом во рту. А я смотрю на амариллисы на подоконнике: цветущий белым — это князь Мышкин, а жгуче-красная, конечно же, Настасья Филипповна. С ними приятно поговорить, пока не начались уроки, они понимают меня почти так же, как черемуха, ведь они тоже посажены моими руками. Но Сашка живет дольше, так что лучше знает этот мир…

За спиной раздается протяжный вздох, и это уже не гитара:

— Ну, бли-ин…

В нашей школе искусств Миша Кравцов хотел заниматься лепкой, но его папа изложил свою жизненную стратегию в двух фразах:

— Кому на хрен нужны эти бирюльки? А с гитарой хоть по электричкам сможешь зарабатывать!

В жизни не встречала человека, желающего своему сыну такого конкретного будущего… И, кстати, электрички у нас не ходят.

Пальцы у Мишки ловкие, быстрые, но одно это не поможет ему в совершенстве овладеть гитарой, которую он ненавидит.

— Достаточно, — прошу я.

Мне больно за них обоих.

Симпатичное Мишкино личико уныло обвисло, безнадежность давит на его плечи, зудит в кончиках пальцев, стертых о струны. Он смотрит на меня взглядом каторжника, у которого впереди еще целая бездна мучений.

— Хочешь, я еще раз поговорю с твоим папой?

— А смысл? — откликается он по-взрослому. — Разве мой папа кого-то послушает?

— Я учитель. Ко мне он должен прислушаться.

Миша издает невнятный звук, похожий на «пф-ф», выражая крайнюю степень падения учительского авторитета в обществе. И возразить на это нечего… Но я уже знаю, что не сдамся, ведь меня ничуть не привлекает роль мучителя этого ребенка. Я не могу заставить ученика полюбить гитару, хотя сама с ней не расстаюсь и даже спать укладываю рядом, как любимую дочь. Единственную.

Мишка со стариковской угрюмостью смотрит в пол. Такое выражение я не раз замечала у постояльцев дома престарелых, куда раз в неделю захожу просто поиграть. Разумеется, бесплатно. Мне нравится наблюдать, как их лица светлеют, омытые паутинными волнами музыки, но с Мишкой этот номер не проходит. Он терпеть не может мой инструмент… При этом я ничуть не сомневаюсь: если б Миша Кравцов познакомился с гитарой как слушатель, то открыл бы сердце ее колдовским переборам. Неправильность была в самой их встрече…

— Хорошо, что я выбрала гитару, а не твой контрабас. С ним мы могли бы мериться бедрами! И зрители мысленно прикидывали бы: у кого из