Сон Царевича - Анна Евгеньевна Антонова Страница 2

Парень одевался в прихожей, а она стояла в проеме, наблюдая за этим, казалось бы, совершенно обыденным делом. Худой, угловатый, гораздо выше ее и с трудом тут помещается – а все равно совсем еще ребенок. Елисей… Как же его фамилия?

Чуть было не спросила, но в последний момент удержалась. Что он тогда подумает: училка окончательно с катушек съехала? Или как они выражаются… Волей-неволей она была в курсе подросткового жаргона, но сейчас подходящего выражения припомнить не могла. Не уточнять же, в самом деле.

– Ладно, пошел я, – зачем-то озвучил он очевидное.

– До свидания, Елисей, – степенно отозвалась она. – В следующий раз жду вас подготовленным. И без опозданий.

Он козырнул ей, приложив ладонь к светлым волосам, и повернулся к выходу. Она двинулась было отпереть замок, но он нажал на ручку, и дверь просто открылась.

– Забыли закрыть, – укорил он. – Заходи кто хочешь, бери что хочешь?

Она махнула рукой:

– Что здесь брать?

– Вдруг меня украдут?

Она вздохнула. Это стало бы лучшим выходом.

* * *

Вначале по ушам резанул крик, и только потом он понял: это его собственный голос. Боль пронзила тело так внезапно, что опередила остальные раздражители, первой добравшись до мозга. Казалось, нервные окончания оголены. Это повторялось бесчисленное количество раз, но привыкнуть было невозможно. Он снова и снова давал себе слово молчать, но, похоже, его мучителей это не устраивало. Во рту неизменно оказывался пластик с металлическим привкусом – зубы и язык оставались целыми, он не мог задохнуться, о чем много раз мечтал. Но это мешало стискивать челюсти, и он просто не мог не кричать.

Казалось, от него ждали крика. Те, кто раз за разом проделывал это с ним, знали, когда он доходит до предела и надо остановиться, чтобы не сломать свою игрушку раньше времени. Не оставалось сил кричать, из охрипшего горла вырывались лишь сдавленные стоны, и мучители на время прекращали, безошибочно считывая сигнал. Именно поэтому они не могли позволить ему не кричать. А у него никак не получалось обмануть, сбить их с толку, скрыть, когда боль становится невыносимой.

Он надеялся отключиться, но за его состоянием внимательно следили и останавливались в тот момент, когда он оказывался на грани потери сознания. Это было особенно мучительно – всегда оставаться в одном шаге от спасительного беспамятства, в которое так хотелось провалиться. Один раз почти получилось: перед плотно сомкнутыми веками замелькали радужные круги, постепенно стали черными и слились в бездонную пропасть, в которую его засасывало с пугающей быстротой. Но ему не дали ускользнуть – тело сотряс очередной разряд, и укол остался почти незамеченным. Он почувствовал только, как вливается в кровь адреналин, заставляя позвоночник выгибаться дугой, а пальцы – конвульсивно сжиматься.

Он мечтал расцарапать ладони, но был лишен даже такой малости – его ногти всегда коротко стригли, не разрешая делать это самому. Он почти привык, что собственное тело ему не принадлежит, но манипуляции с ножницами почему-то казались особенно унизительными. Ему не могли позволить даже минимально навредить себе – такое право существовало только у других.

Конечно, ему не давали в руки никаких острых предметов в те недолгие часы, когда он оставался один. Даже тогда он не был предоставлен самому себе – мигающий красный глазок камеры не позволял расслабиться и забыться хоть на минуту. Он давно перестал стесняться – привык постоянно находиться на виду даже в те мгновения, которые все нормальные люди предпочитают проводить в одиночестве. Все дело в том, что он не был ни нормальным, ни в полной мере человеком…

Глава 2. Условные предложения

Он опять опаздывал. Да сколько можно это терпеть? Надо позвонить его родителям и…Что? Пожаловаться: «Ваш сын не приходит вовремя на занятия?» Сама же и виновата останется. Услышит в ответ: «Что вы за репетитор такой, если ребенок к вам не торопится?» Она знала подобный типаж – чаще мамочек, но и папеньки порой попадались похуже самой заботливой нянечки. И плевать, что ребеночек выше ее ростом, говорит басом и несет от него, как от хоккеиста после тренировки. Она однажды ходила на каток и знала не понаслышке: после спортсменов хоть вовсе не заходи в раздевалку…

Впрочем, нет, все это неправда. Голос у Елисея не грубый, а вполне приятный, даже трогательный, особенно когда он неуверенно запинается, выговаривая особенно сложные английские слова. И не пахнет от него ничем, вернее, ничем противным, а запах лосьона или туалетной воды она и не пыталась уловить. Ростом он выше ее, правда, но это неудивительно – она ведь далеко не манекенщица. Сама скорее похожа на подростка – такая же худая. А уж если наденет джинсы и футболку, может смело идти вместе с учениками на спортивную площадку сидеть на спинке скамейки, слушать рэп через колонки и считать вместе с другими девчонками, сколько раз парни подтянутся на турнике.

Казалось бы, живи да радуйся, а ее расстраивал собственный несолидный вид. Ученики не слушаются и вообще в грош не ставят! Может, поэтому и из школы пришлось уйти. Случилась там одна нехорошая история, которая поставила крест на ее учительской карьере…

Вот зачем об этом вспоминать? Она давно успокоилась, скандал улегся, все осталось в прошлом, забыто и похоронено. Она чувствовала себя не в пример лучше: не надо рано вставать и куда-то тащиться к восьми утра, заполнять бесконечные учебные планы и электронные журналы, получать звонки и сообщения от родителей, не отличающих рабочее время от личного, а будние дни – от выходных. Сейчас, конечно, подобное тоже бывает, но гораздо реже. Родители считают: раз они оплачивают дитятке дополнительные занятия, то уже сделали для него больше других, и перекладывают всю ответственность на репетитора. С него потом и спрашивают, если вдруг что-то пошло не так…

Впрочем, проблемные ученики и их предки встречались сравнительно редко, в рамках статистической погрешности. Только этот Елисей беспокоил все сильнее и сильнее. Где его опять носит? Что-нибудь случится, а обвинят ее – проходили, знаем…

Она уже полезла в папку, в которой хранились данные всех учеников, когда наконец раздался звонок. Облегченно выдохнув, она закрыла файл и поспешила к двери. На кнопку домофона нажала, даже не спросив, кто там, и запоздало испугалась: может, это вовсе не Елисей, а распространитель листовок, продавец картошки или свидетель какой-нибудь секты?

Она прижалась ухом к двери и начала отпирать замок, только когда в тамбуре протопали знакомые шаги. С этим учеником она