Юрий Домбровский - Обезьяна приходит за своим черепом Страница 20

Мать взяла его за руку.

- Ну, а что делается в городе, ты знаешь? - спросила она сурово.

- Господи! - отец зажал голову руками. - Где то далекое, счастливое время, когда этот выродок не убивал людей, а мирно занимался фабрикацией доисторических черепов?! Милое, наивное время, возвратись хоть на минуту! Пусть я увижу перед собой не убийцу ребенка, а просто глупого и неопытного шулера! Ты помнишь, как летел у меня с лестницы вместе со своим "Моравским эоантропом" - этой гнусной фабрикацией из обезьяньих и человеческих костей? Меня именно и потрясла тогда эта его бесстыдная, воинствующая наглость: ведь не где-нибудь на стороне он подобрал эти кости, а у меня же, у меня же в кабинете, просто открыл шкаф, набрал костей, измазал их землей и принес их мне же. Я швырнул их ему вслед, и ты не упрекала меня, Берта, но, честное слово, насколько лучше бы было ему заниматься обезьяньими черепами и оставить человека в покое!

Отец вздохнул и нагнулся за Сенекой.

- Брось книгу, - сказала мать. - Что происходит в городе, ты знаешь?

- Ради Бога, Берта! - сказал отец, прижимая к груди левую руку - в правой он держал Сенеку, - и набрал воздуха для новой, пылкой и бичующей тирады. - Ради всего святого...

- Брось книгу! - повторила мать и вырвала у него Сенеку из рук. Профессор Бернс, когда пришли за ним, выпрыгнул с пятого этажа, профессора Жослена вытащили прямо из постели и не дали ему даже попрощаться с детьми. Теперь, говорят, он уже расстрелян. Его видели вместе с Карлом Войциком. А когда я сегодня пошла в булочную, то при мне немецкий ефрейтор бил какого-то прохожего. Ты и понятия не имеешь, как они бьют, Леон... Он его... Да нет, нет, ты не представишь, это надо видеть! Тот повалился навзничь головой в чье-то окно, а он хлестал его кулаком по зубам... А из окон смотрели люди. Потом ефрейтор обтер руки о его пиджак, надел перчатку и пошел дальше. Я узнала потом, что этот человек случайно толкнул его локтем на улице. Ну, скажи: ты хочешь, чтобы это было и с тобой?

Отец сидел ошеломленный и сгорбленный.

Уже ничего не осталось от его суровой взыскательности и гордого величия. Одно имя поразило его особенно.

- Профессор Бернс! - сказал он в ужасе. - Ведь я его видел всего неделю тому назад... Господи, что же он им сделал?

- Ты хочешь, чтобы тебя тоже в одном белье стащили с кровати, а потом повесили на шнуре, так, что ли? - неумолимо повторила мать.

- Нет, нет, Берта! - отец, как будто защищаясь, поднял руку. - Но я не могу же...

- Чтобы к тебе подошел Гарднер, снял перчатку и начал бить тебя по зубам, чтобы тебя засадили в подвал, а потом придушили в углу, как крысу, ты этого хочешь? Ну, так я этого не хочу!

- Нет, нет, Берта, ради бога... Ну что ты, в самом деле... - Отец продолжал что-то бормотать, сам плохо вдаваясь в смысл своих слов. Картина, нарисованная матерью, поразила его своей реальностью.

- Я этого не хочу, - повторила мать с тихой яростью. - Фридрих негодяй и преступник. Ты пятнадцать лет тому назад вышвырнул его из дома и хорошо сделал, но теперь я должна сохранить твою жизнь и жизнь Ганса, а ты должен сохранить свой институт и свою науку - вот что я понимаю во всей этой истории! Поэтому я буду держать пепельницу, когда в нее плюет немецкий офицер, подарю твой письменный прибор Гарднеру и буду с нетерпением ждать приезда Фридриха, потому что я знаю - в этом спасение. А тебя прошу мне не мешать и... - тут у нее дрогнул голос, и она тяжело осела в клесло, - и, Леон, неужели ты думаешь, что это все мне легко? Когда Ганка...

- Да, да, а где же Ганка? - забеспокоился отец. - Он обещал прийти с утра, а сейчас...

Мать сидела в кресле и плакала. Она закрывала лицо, но слезы текли у нее по рукам и груди.

- Берта, милая! - всполошился отец. - Голубка моя... Я тебя обидел? Да? Ну, прости, прости меня, старого дурака!

Отворилась дверь и вошел Ганка.

Под мышкой он держал папку с бумагами и, войдя, сейчас же бросил ее на стол.

Он был слегка бледен и тяжело дышал.

- Вот! - сказал он и задохнулся. - Здесь все!

- Что все? - шутливо переспросил отец. В присутствии Ганки он опять обрел свой прежний тон. - Во-первых, здравствуйте, во-вторых, снимите шляпу и садитесь...

Ганка слепо, не видя, посмотрел ему в лицо, рывком оправил галстук, потом повернулся и молча подошел к двери.

- Ганка! - окликнул его отец. - Да что с вами, в самом деле? Прибежал, не поздоровался, бросил папку: "Здесь все", - а что все?

Ганка обернулся и повел шеей так, как будто ему жал воротничок.

- За мной погоня, - сказал он почти спокойно, - я не хочу, чтобы меня взяли у вас!

- Этого еще не хватало! - отшатнулся отец. - Да стойте, куда же вы?.. Берта... Берта... - взмолился он. - Ты слышишь, что он говорит?

Мать стояла, прислушиваясь.

- Вот они, уже идут, - сказала она, - поздно!

Вошли двое; в коридоре были и еще люди, видимо, несколько человек, но те остались за дверьми.

Первым вошел высокий, сухой мужчина, по своей хищной худобе, узкому треугольному лицу и жестким усам несколько похожий на Дон Кихота, каким его изобразил Густав Доре. У него была морщинистая кожа цвета лежалого масла и быстрые, зоркие, внимательные глаза.

Одет он был в глухой кожаный плащ и, может быть, поэтому напомнил мне нашего домашнего монтера.

За ним шел офицер, красивый, румяный, молодой и очень полный, с белыми вьющимися воло-сами и бездумным выражением в больших синих глазах.

- Который? Этот? - спросил усатый, показывая на Ганку.

- Этот! - ответил офицер и чему-то улыбнулся.

Тогда усатый пнул ногой стул, что стоял на дороге, и вплотную подошел к Ганке. С полмину-ты они оба молчали.

Ганка поднял руку - пальцы у него дрожали - и оправил галстук.

- Что вы здесь делаете? - спросил усатый.

Они стояли так близко друг к другу, что если бы Ганка был выше ростом, то он вряд ли увидел бы лицо усатого. Но он смотрел на него, маленький Ганка, - снизу вверх, прямо, неподвижно и строго.

- Я брал вчера у профессора плащ, - ответил он слегка изменившимся голосом, - и вот пришел возвратить ему.

- Хорошо. Где же у вас плащ? - спросил усатый.

- Плащ на мне, - ответил Ганка и стал расстегивать пуговицы.

- Ну, а где же ваш собственный плащ? - спокойно, не повышая голоса, спросил усатый.

- Мой остался дома, - ответил Ганка. Вдруг его передернула быстрая, косая дрожь. Он хотел что-то сказать еще, но только открыл рот и глотнул воздух.

- Ты его не слушай! - сказал офицер. - Он был уже в плаще, когда мы подошли к дому. Его кто-то предупредил, и он шмыгнул через калитку в палисаднике.

- Слышите? - спросил усатый, не сводя с него глаз. - Зачем же вы пришли сюда?.. Да ты не дрожи, не дрожи, - вдруг сказал он с тихим презрением, - тебя ж никто не бьет. Стой ровно... Зачем сюда пришел? Ну?

- Я уж вам... - начал Ганка. Усатый поднял кулак и ударил Ганку в лицо. Я заметил - удар был четкий, хорошо рассчитанный и очень короткий. Ганка упал. Тогда усатый наклонился и поднял его за плечо.

- Так зачем вы сюда пришли? - спросил он прежним тоном, с силой разминая пальцы.

Папка, с которой пришел Ганка, лежала на столе.

Красивый офицер взял ее в руки, полистал немного и сказал: "Ага!" Он сказал "ага" таким тоном, который значил: "Так вот зачем вы сюда собрались".

- Вы за этим сюда пришли? - спросил усатый и, не оборачиваясь, приказал офицеру: - Ну-ка, посмотри, что там такое!

- Здесь не по-немецки, - ответил офицер. - Постой-ка, хотя сейчас...

- А я вам переведу, господа, - сказал отец, тяжело дыша. - Это рукопись, уже подготовлен-ная к печати, и называется она "Вопрос об эолитическом человеке в антропологическом и археоло-гическом освещении".

- Да, что-то в этом роде, - небрежно ответил офицер и веером пустил несколько страниц рукописи. - Какие-то булыжники, кости, какие-то цифры. Он перелистал еще. - Череп, а на нем стрелки и цифры.

- Какие цифры? - спросил усатый.

- А вот что-то: "пять см; два см; пять; восемь".

- Это же научная рукопись, - сказал отец. Голос у него дрожал и прерывался самым жалким образом, хотя он и старался держаться молодцом, стоял независимо, недоумевающе пожимая плечами, и бормотал, глядя на Ганку и на усатого: "Что такое? Ну, ничего не понимаю, абсолютно ничего". - Это плод многолетних работ доктора Ганки...

- Закрой. Ерунда! - сказал усатый. - Ну, так вы будете отвечать на мой вопрос или нет? Зачем вы сюда пришли?

- Разрешите, я объясню вам все? - солидно проговорил отец, улыбаясь. Ровно ничего особенного тут нет. Доктор Ганка работал под моим руководством...

- А вы не будьте таким прытким, - посоветовал офицер (усатый вообще молчал, он смотрел и видел перед собой одного Ганку, все остальное для него просто не существовало). - Вам еще придется достаточно отвечать за самого себя.

- Я, господа, всегда готов... - начал отец.

- Ну и вот. А пока молчите.

Мать вдруг поднялась и пошла из комнаты.

- Вы зачем? - спросил офицер и крикнул в коридор: - Густав, проводи госпожу Мезонье, куда ей нужно!

Я слышал, как мать отворила дверь в соседнюю комнату и вместе с ней туда вошел солдат.