Лев Толстой - Интервью и беседы с Львом Толстым Страница 20

Комментарии

Н. Р. Литературная конвенция. V. У гр. Л. Н. Толстого. - Новости дня, 1894, 3 марта, No 3848. Газета присылалась Толстому редакцией. Автор статьи - Николай Осипович Ракшанин (1858-1903), беллетрист, драматург, театральный критик. С февраля по июнь 1894 г. "Новости дня" печатали цикл статей-интервью Ракшанина под общим названием "Литературная конвенция" - по вопросу о присоединении России к числу государств, обеспечивающих авторское право на перевод и распространение произведений писателя. Еще до беседы с Ракшаниным Толстой высказался против конвенции в письме, опубликованном иностранной печатью (Journal des Debats, 25 февраля (8 марта) 1894 г.). Он заявил, что никому не даст "исключительного или даже предпочтительного права издания своих сочинений или переводов с них" (т. 67, с. 42).

1* Илья Данилович Гальперин-Каминский (1858-1936), переводчик на французский язык русской художественной литературы, в том числе сочинений Толстого. В 1894 г. Гальперин-Каминский приехал из Франции в Петербург, убеждая русских литераторов присоединиться к конвенции. 2* Кроме Толстого Н. Ракшанин интервьюировал по вопросу о конвенции И. Н. Потапенко и А. П. Чехова.

"Новое время". Блументаль у графа Л. Н. Толстого

(Корреспонденция из Берлина)

Известный немецкий драматург, фельетонист и театральный директор доктор Оскар Блументаль воспользовался своим пребыванием в Москве (где во время поста гастролировала часть его берлинской труппы - Лессинг-Театра), чтобы повидать графа Л. Н. Толстого. "Пройдя целый ряд длинных коридоров, я очутился наконец лицом к лицу с этим замечательным человеком. Толстой совершенно таков, как его показал читающей европейской публике знаменитый портрет: в широкой мужицкой рубахе, подвязанной одноцветным поясом, с длинной белой бородою, с меланхолическими голубыми глазами и седыми космами волос, с изрытым глубокими морщинами лбом - работника мысли и грубыми, привыкшими к тяжелому труду руками, которые он в разговоре охотно засовывает за пояс. Глубокая, захватывающая душу серьезность, как бы истекающая от его лица, производит впечатление встречи с библейской фигурой. Граф Толстой кажется внезапно ожившим апостолом Леонардо да-Винчи, но к этому впечатлению присоединяется еще удовольствие цивилизованного вкуса, не встречающего в фигуре великого поэта ни малейшего следа намеренного оригинальничанья. Отчужденность от общества и его предрассудков так прекрасно гармонирует с отшельнической фигурой Толстого, что даже его странности кажутся вполне естественными. Монастырская простота комнаты соответствует тихому величию ее обитателя. Белые стены безо всякого украшения, черные кожаные стулья, полка с небольшим количеством книг и березовый стол, заваленный свежеисписанными четвертушками белой бумаги, такова светская келья этого монаха по убеждению. Первая неловкость гостя скоро исчезла, благодаря живости, с которой граф Толстой вступил в разговор о специально-литературных вопросах. С очевидным удовольствием слушал он мои ответы, в которых, по его выражению, "чувствуется веяние журнального воздуха". Я воспользовался первой возможностью и перевел разговор на драматические произведения самого Толстого. - Вы так живо интересуетесь литературными явлениями Берлина, граф, отчего бы вам когда-нибудь не взглянуть на столицу Германии и не познакомиться лично с ее живой и разнообразной умственной жизнью? Толстой отрицательно покачал головой. - О, нет! Я разделяю мнение индийского мудреца, приведшего в числе семи смертных грехов также и путешествия без необходимости... Я никогда более не покину России! - У нас, в Берлине, вы встретили бы целый прекрасно подготовленный кружок почитателей. Вашу "Анну Каренину" каждый образованный считает обязанностью прочесть (*). А ваши пьесы "Власть тьмы" и "Плоды просвещения" неоднократно играны в Берлине.

(* Не могу удержаться от маленького замечания. Почтенный г. Блументаль, очевидно, увлекается. До сих пор романы Толстого в Германии далеко не так популярны, как он уверял Льва Николаевича. Специально "Анну Каренину" знают лишь весьма немногие, она читается меньше всех остальных романов Толстого. Я даже смею сомневаться, прочел ли ее сам Блументаль. Действительной популярностью пользуется лишь "Крейцерова соната". (Прим. корреспондента "Нового времени".) *)

- Какое же впечатление произвели они на немецкую публику? - Комедия показалась довольно непонятной ввиду ее чересчур национального сюжета, зато "Власть тьмы" произвела хотя и тяжелое, но неоспоримое впечатление... Смею спросить, не могут ли современные сцены надеяться получить еще новую работу от вашего пера? Толстой задумчиво улыбнулся. - Я уже давно собираюсь написать драму, сюжет которой очень близок моему сердцу. Обе пьесы, о которых вы говорите, были как бы упражнениями для этой еще не начатой работы. Я хотел сперва несколько освоиться с технической стороной драматических произведений, но боюсь, что мне не дожить до окончания любимого плана. Я должен сначала окончить начатые в прошлых годах работы, дабы быть свободным от всех других авторских забот и отдаться целиком моей драме (*1*). - Сюжет ее будет, вероятно, взят опять из русской жизни? - Нет, драма, задуманная мной, будет иметь скорей космополитический характер. - Однако с сюжетом из народной жизни, как и прошлые пьесы? - Нет, из столичной общественной жизни. В этой драме я хочу изложить мою собственную исповедь - мою борьбу, мою религию и страдание, словом, все, что близко моему сердцу. Да я и вообще не ищу ничего иного в работах художников. Я не люблю того холодного беспристрастия, которое теперь так хвалят. При виде старания, с которым в некоторых новейших произведениях уничтожено всякое личное чувство, я всегда вспоминаю о картине, которую вы можете видеть здесь, в Москве, в одной из первых комнат Третьяковского музея. Картина эта изображает старообрядческую женщину, которую стража ведет в цепях по городу и которую поносит и мучает фанатическая толпа (*2*). Я спросил у живописца: "Почему изобразили вы страдание именно этой женщины? Разве вы сами старообрядец?" - "Нет", - отвечал мне художник. "Почему же вы не создали образ той религии, которую вы сами чувствуете", - допытывался я... и этот же вопрос мне всегда хочется предложить нынешним поэтам. Не может захватить за сердце меня лично ни одно произведение, в котором я не могу найти какого-нибудь чисто человеческого признания, вытекшего из сердца самого автора... Скажите, пожалуйста, - прибавил гр. Толстой, внезапно меняя разговор, - какое впечатление произвели на вас последние вещи Ибсена? - Последние вещи! Вы говорите о "Хедде Габлер" и "Строителе Сольнесе"? По совести, граф, я сам ставил эти пьесы на своей сцене, но никогда не мог понять их вполне... Мне даже иногда казалось, что Ибсен публиковал эти таинственные драмы лишь в надежде хоть когда-нибудь от своих критиков узнать, что он сам думал, писавши их. - Да, неясность раздражает меня больше всего в драмах Ибсена. Я прочел "Дикую утку" и "Привидения" и не могу понять успеха и славы их автора... Впрочем, плохой перевод может совершенно испортить впечатление. Я сам на себе испытал нечто подобное. Своим переводчикам я могу засвидетельствовать, что они знают по-русски, но сомневаюсь, чтобы они хорошо знали по-немецки. Особенно "Крейцерова соната" много потеряла в немецком переводе. Мне кажется, что все особенности стиля и красок совершенно сглажены и пропали. - Правда ли, что она все еще запрещена в России? - Лишь отдельной книгой. В общем издании моих сочинений она разрешена. Разговор перешел на Москву и ее общественную жизнь и был вскоре прерван появлением меньшого сына графа Толстого (*3*). Смеясь и сияя жизнерадостностью, ворвался хорошенький ребенок в тихий приют мыслителя, возвещая своей оживленной русской болтовней о приближении обеденного часа. - Я еще раз выражу искреннее желание, чтобы все начатые работы, которые я вижу на вашем столе, кончились поскорей и уступили место той драме, о которой мы говорили. - Я сам желаю этого более чем кто-либо. Но поверьте, я умру, не окончив желанной работы. Странной, мистической серьезностью отзывалось повторение этого предсказания. С особенным внутренним чувством расстался я с патриархальной фигурой великого поэта, и долго, долго преследовал мою душу меланхолический призрак его чарующего образа. На другое утро граф Толстой прислал мне свой портрет с любезной надписью".

Комментарии

Блументаль у графа Л. Н. Толстого. (Корреспонденция из Берлина). - Новое время, 1894, 22 апреля, No 6517. Оскар Блюменталь (1852-1917), немецкий театральный критик и драматург, основатель Лессинг-театра (1888). Был у Толстого во время гастролей театра в Москве зимой 1893-1894 гг. В книге Н. Н. Гусева "Летопись жизни и творчества Л. Н. Толстого" (М., 1960) время посещения Блюменталем Толстого ошибочно отнесено к ноябрю - декабрю 1894 г. (см. с. 159). В позднейших воспоминаниях о Толстом Блюменталь писал: "Я очутился здесь в несколько затруднительном положении, так как я пришел с целью интервьюировать, а оказался в положении интервьюируемого. Я явился с намерением ставить вопросы, а вынужден был отвечать сам. Новое литературное движение в Германии; политическая жизнь, как она развернулась при Вильгельме II; имена народившихся новых талантов на поприще новелл и драматических произведений; основы представления и инсценирования пьес, как они изображались гастролировавшим в Москве Лессинг-театром... словом, все чрезвычайно интересовало графа" (Сборник воспоминаний о Л. Н. Толстом, М., изд-во "Златоцвет", 1911, с. 69).