Леонид Бородин - Третья правда Страница 20

- Слышь, Ваня, заметил ты, этот ханыга с фотоаппаратом уже третий раз заглядывает? Чего это?

Рябинин равнодушно пожал плечами и не оторвался от окна, в которое смотрел или просто отвернулся, чтобы с мыслями наедине побыть.

А молодой человек в свитере не по сезону, в туристических брюках, с фотоаппаратом и большой планшеткой на боку снова заглянул в купе и на этот раз задержался в дверях, осматривая обоих стариков.

- Извините, я не помешаю вам, если сяду здесь?

- Места не закуплены! - не очень-то радушно ответил Селиванов. Но парень сел именно рядом с ним, правда, на почтительном расстоянии.

- Турист? - спросил Селиванов, не скрывая недоброй интонации.

- Художник я... У вас, кажется, был тут серьезный разговор... Я не решался помешать...

Рябинин взглянул на него бегло и снова отвернулся.

- Извините меня, пожалуйста... - неуверенно продолжал тот, обращаясь как раз к нему, - я художник... мне нужен типаж... то есть я хочу сказать, если позволите, я попробовал бы рисовать вас...

- Вань, слышь! - окликнул Рябинина удивленный Селиванов. Тот пожал плечами и тоже удивленно посмотрел на парня.

- Зачем тебе?

- У вас, как бы это сказать, лицо очень характерное... для художника находка...

- Ишь ты, находка! - ревниво откликнулся Селиванов, и, уловив эту ревность, художник поспешил объяснить, чтобы предупредить неприязнь.

- Всякий человек по-своему неповторим, но мне для работы определенный типаж нужен...

- Рисуй, коли он тебе понравился! - прервал его Селиванов. - Только все ли твой глаз подметить способен?

Торопливо раскрыв планшетку, парень вынул чистые листы, подложил картонку, достал два карандаша и тем, что потоньше, сразу черкнул несколько кривых линий. Электричка дергалась и моталась, и руки его напрягались. Селиванов же отодвинулся, показывая, что его это баловство нисколько не интересует. Но какое-то беспокойство мешало ему сохранить равнодушный вид, и он то и дело зыркал глазами на карандаш, торопливо бегающий по бумаге; но что там происходи-ло, видеть не мог, потому что далеко отодвинулся.

- А ты бы все ж объяснил мне, темному человеку, чего это ты именно его рисуешь?

- Ну, я не только его, я многих рисовал. Если хотите, покажу! - Он было полез в планшетку, но Селиванов махнул рукой.

- Кого ты там рисовал, это твое дело! А вот он тебе чем приглянулся? Борода, что ли, понравилась?

- И она тоже! - улыбнулся художник. - Когда-то с таких лиц писали святых...

- Слышь, Иван, к святым тебя причислили!..

И Селиванов залился нервным смешком. Рябинин не то чтобы смутился, но почувствовал себя неудобно и нахмурился, косо взглянув на художника.

- Значит, облик тебе его понравился? - язвительно хмыкнул Селиванов. А где он этот облик заработал, не хочешь знать?

- Андриан! - одернул Рябинин.

- Да молчу, молчу! Это я так...

Но парень перестал рисовать и, вопросительно взглянув на Селиванова, уставился на свою модель. Потом сказал задумчиво:

- Мой дед по матери тоже... заработал, как это вы сказали, облик. Только совсем другой... У него тоже была борода... А под бородой - страх...

- А у него что ты видишь под бородой? - съехидничал Селиванов.

- Теперь уже не знаю, - тихо ответил парень, взглянув на листок. - А сначала... все наоборот...

- Да уж будь уверен, - гордо заявил Селиванов, - мы не из того дерьма вылеплены, что твой дед! Мы сами кого хошь на страх возьмем!

- Ну почему же, - возразил художник, - мой дед - из старых коммунистов! С бандами воевал, коллективизацию проводил. А вернулся оттуда в страхе и умер... почти от страха... Я его, конечно, не сужу, там не курорт...

- Не верю, что сможешь нарисовать! - категорически заявил Селиванов. Докажи, что можешь! Рисуй! А то уже Иркутск скоро!

- Почему вы не верите? Вы же не видели...

- Рисуй, потом поговорим! Во! К нам еще пассажиры!

Животом проталкивая впереди себя громадную корзину, полную, видимо, ягод и поверху закрытую листом осины, в купе втиснулась полная низенькая женщина лет пятидесяти, в мужском пиджаке, юбке чуть ли не из солдатского сукна и в резиновых сапогах. И хотя Селиванов довольно приветливо встретил ее, она усаживалась и устанавливала корзину с таким видом, будто отвоевы-вала принадлежащее ей по праву, но присвоенное кем-то. Красными, слезящимися глазами враждебно осмотрела всех, поджала губы и уставилась в точку между художником и Селивано-вым. Поезд дернулся.

- У, гад! Будто не людей везет, а скотину! - проворчала она зло.

- Ягодку собирала? - елейно спросил Селиванов.

- А чего ж еще! Будь она проклята! - ворчливо ответила женщина.

- А кто ж неволит-то?

Она насупилась.

- А ты попробуй на мою зарплату пожить, потом спрашивай!

Глаза ее сильней покраснели и заслезились.

- А у нас тут вот художник... - Селиванов кивнул на паренька, - хошь, он твой портрет накатает во всей красе?

- С жиру бесятся! - отрезала она, отворачиваясь с обидой.

Художник удивленно взглянул на нее, на Селиванова и снова на нее.

- Почему же? Это моя работа...

- Работа! - презрительно хмыкнула женщина.

- А ты бы попробовал за прилавком десять часов простоять да три тонны картошки перевешать! А тебя еще кто хошь обгавкает как собаку! А домой придешь, там свой паразит нажрется как свинья, и обмывай его!..

- А ты прогони его да работу полегче найди! - посоветовал легкомысленно Селиванов.

- Дурак старый! - закричала она, всхлипывая.

- Такие, как ты, баб до сроку в гроб и загоняют! Убивать вас надо, паразитов!

- Зачем шумишь? - сказал спокойно Рябинин.

- У каждого своя беда.

- Да у тебя-то какая?

Но, взглянув в лицо Рябинина, сникла, швыркнула носом и замолчала. И все молчали, пока в окне не блеснула слюдою Ангара. Поезд прибывал в Иркутск. Ни с кем не прощаясь, женщина, водрузив корзину на живот, выкатилась из купе.

- Ну, покажь, что намалевал!

- Не успел! - буркнул художник.

- Э! Так не пойдет! Покажь! - потребовал Селиванов.

Рябинин тоже поглядывал на листок. Селиванов взял рисунок, и лицо его помрачнело. На нем был Иван, всякий узнал бы. Но еще больше там был тот самый святой, чей образ висел в доме Рябинина. И Селиванову стало так тошно, что он, не показав рисунок Ивану, сунул его художнику.

- Убери свое малевание!

Парень пожал плечами.

- Спасибо! До свидания! - сказал он холодно и выскользнул из купе.

- Тебе ни к чему видеть было, - угрюмо пояснил Селиванов. - А то начнешь на лопатках крылышки выщупывать! - Он покачал головой. - Надо же! Сопляк совсем, в мозгах понос, а рука умная! Как это так может быть, чтобы рука умней головы была? И ты вот что мне скажи, Иван: почему люди своим хомутам преданы? Вот эта баба. Пошто терпит и мужика своего и каторгу? Я бы повесился! Как можно жизнь терпеть, когда она нестерпима?! Ведь баба волчицей стала с такой жизни, а за хомут держится! Ты приглядись, Ваня: все злы, как волки, а все пашут и пашут, и копытами не взбрыкнут! Зверь и тот умней, он ищет, где лучше! Пасти обидчикам рвет! Ведь вот заяц, к примеру, на что трусливая тварь, а если коршун его на пустыре берет, так он на спину хлопается и когтями коршуну кишки выпустить может! А с людьми-то что сталось? Промеж собой хуже волков, а с волками хуже зайцев!

- Приехали...- Иван поднялся и снял с верхней полки чемодан.

Селиванов вздохнул и тоже поднялся. Они вышли последними.

- На трамвае поедем?

- Ты что, рехнулся? - гордо вскинулся Селиванов. - Я по тайге всю жизнь мотался, чтобы на этой трясучке ездить? - И потащил Рябинина к стоянке такси.

- Куда поедем, диды? - весело спросил парень-таксист.

- За Ушаковку! - важно ответствовал Селиванов, разваливаясь на сидении. Рябинин, покосившись на счетчик, как на ползучего змееныша, тоже устроился удобнее, а откинуться на сидение его заставил лихой рывок таксиста.

- Ты помягче, помягче! Нам прыть ни к чему, - проворчал Селиванов.

С ангарского моста открылся вид на Иркутск. Иван вздохнул без сожаления.

- Не узнать города!

- Причесали! - согласился Селиванов. - Погляди, как людишки одеваться стали! А ты костюм одевать не хотел! Все свое потомство перепугал бы в том виде!

- И так, поди, перепугаю!

- Не боись, Ваня! - успокоил тот. - К своей родной дочке едешь. А отец, он ведь всегда -отец! Кровь - она главнее всего, она всегда свое слово последним скажет!

- А все одно тревожно на душе! - вздохнул Рябинин, запустив пальцы в бороду.

- Давно дочку не видел? - спросил шофер, не оборачиваясь, но в зеркальце встречаясь взглядом с Рябининым.

- Давненько, - ответил он неохотно.

- Понятно! Бывает.

- Ишь ты, понятливый какой! - усмехнулся Селиванов.

- А чего ж тут понимать! Не первого такого везу! И поразговорчивей бывали! Так что соображаем, что к чему!

- И чего ж хорошего рассказывали те, что говорливые?

- А мы чужих разговоров не пересказываем! - со значением ответил шофер, в зеркальце подмигивая Рябинину. - Из каких будете-то? Из "высоких" или из простых?