П Бурышкин - Москва купеческая Страница 20

Вот другой фабрикант, - К. Т. Солдатенков, посвятивший себя издательству тех книг, которые не могли рассчитывать на большой тираж, но были необходимы для науки, или вообще для культурно-образовательных целей. Его прекрасный дом в греческом стиле превратился в библиотеку. Окна этого дома никогда не блистали праздничными огнями, и только два огня кабинета долго за полночь светились в темноте тихим светом.

М. В. Сабашников, подобно Солдатенкову, тоже меценатствовал в области литературы и книги, и создал значительное в культурном отношении издательство.

Сергей Иванович Щукин собрал галлерею французских художников нового направления, куда бесплатно допускались все желающие знакомиться с живописью. Его брат, Петр Иванович Щукин, создал большой музей русских древностей.

Алексей Александрович Бахрушин учредил на свои средства единственный в России театральный музей, собрав в нем то, что относилось к русскому и частью к западно-европейскому театру.

А вот еще превосходная фигура одного из строителей русской культурной жизни, совершенно исключительная по таланту, разносторонности, энергии и широте размаха. Я говорю об известном меценате Савве Ивановиче Мамонтове, который был одновременно и певцом, и оперным артистом, и режиссером, и драматургом, и создателем русской частной оперы, и меценатом в живописи, вроде Третьякова, и строителем многих русских железно-дорожных линий.

Но о нем мне придется говорить подробно в свое время так же, как и о другом крупном меценате в области театра, - Савве Тимофеевиче Морозове, деятельность которого тесно слита с основанием Художественного театра". (К. С. Станиславский, "Моя жизнь в искусстве", Ленинград, "Академия", 1928.)

В этой очень верно схваченной картине имеется один, как говорится, "досадный" пропуск: Константин Сергеевич забыл упомянуть самого себя.

В родословии московского купечества была очень сложная иерархия и весьма своеобразное местничество. Были семьи, которые всеми считались на вершинах московского купечества; были другие, которые сами себя считали таковыми, с чем остальные не всегда были согласны; были такие, которые претендовали на первенство, благодаря своему богатству или большой доходности своих предприятий. Но опять мне приходится повторить: как это ни странно, в старой Москве богатство решающей роли не играло. Почти все семьи, которые надлежит поставить на первом месте в смысле их значения и влияния, были не из тех, которые славились бы своим богатством. Иногда это совпадало, но лишь в тех случаях, когда богатство служило источником для дел широкого благотворения, или создания музеев, клиник, или развития театральной деятельности.

Боборыкин ввел в обиход термин "купеческие династии". Он умел хорошо наблюдать действительность и обладал даром дать настоящую характеристику. На самом деле, такие династии существовали. Каждая семья жила более или менее замкнуто, окруженная своими друзьями и приближенными, людьми "разных званий", а не членами других равноценных династий, и в общем говоря, не считалась ни с кем и ни с чем. Было бы ошибкой считать это проявлением пресловутого самодурства: жизнь текла в домашнем кругу, никто не искал, чтоб о нем говорили газеты.

Это было лишь последним пережитком того патриархального уклада, в котором, в прежнее время проходила жизнь во всех почти слоях русского общества. В купечестве, может быть, этот уклад сохранился несколько дольше, но это никак нельзя принимать за признак какой-то "отсталости".

Весьма интересную попытку установить московскую торгово-промышленную табель о рангах дает В. П. Рябушинский.

"В московской неписанной купеческой иерархии, - говорит он, - на вершине уважения стоял промышленник-фабрикант; потом шел купец-торговец, а внизу стоял человек, который давал деньги в рост, учитывал векселя, заставлял работать капитал. Его не очень уважали, как бы дешевы его деньги ни были, и как бы приличен он сам ни был. Процентщик"...

Тут же автор отмечает, что и в Москве, и в России начался процесс захвата промышленности банками и, в связи с этим, появился антагонизм и между банкирами и промышленниками, так сказать, борьба за гегемонию.

Установляемая Рябушинским иерархия кажется мне совершенно правильной, с той лишь поправкой, что ее надо брать в определенных отрезках времени и места. Да еще можно сказать, что она верна не для одной России. Французский писатель Андрэ Моруа, сам происходящий из французской купеческой семьи, свидетельствует, что и во Франции наблюдается нечто подобное.

В московском купеческом родословии было два с половиной десятка семей, которые нужно поставить на самых верхах генеалогической лестницы. Повторяю, это вовсе не всегда были "гости", или "первостатейные купцы", или миллионеры. Это были те, которые занимали почетное положение в народно-хозяйственной жизни и помнили о своих ближних: помогали страждущим и неимущим и откликались на культурные и просветительные потребности. Все эти семьи можно разделить на несколько категорий.

На первом месте надо поставить пять семей, которые из рода в род сохранили значительное влияние, либо в промышленности, либо в торговле, постоянно участвовали в общественной - профессионально-торговой и городской деятельности, и своей жертвенностью, или созданием культурно-просветительных учреждений обессмертили свое имя. Это были: Морозовы, Бахрушины, Найденовы, Третьяковы и Щукины.

Во вторую группу нужно отнести семьи, которые также играли выдающуюся роль, но которые, к моменту революции, сошли с первого плана, либо отсутствием ярких представителей, что для этой группы особенно характерно, либо выходом из купеческого плана и переходом в дворянство. Это были семьи Прохоровых, Алексеевых, Шелапутиных, Куманиных, Солдатенковых, Якунчиковых.

Далее надо поставить семьи, в прошлом занимавшие самые первые места, но бывшие либо на ущербе, либо ушедшие в другие области общественной или культурной жизни. Таковыми были семьи Хлудовых, Мамонтовых, Боткиных, Мазуриных и Абрикосовых. Следующую группу составляют семьи, которые в последние годы были более известны общественной деятельностью их представителей, чем свой коммерческой активностью. Это Крестовниковы, Гучковы, Вишняковы, Рукавишниковы, Коноваловы. Наконец, семьи, из коих каждая являлась по своему примечательной: Рябушинские, Красилыциковы, Ушковы, Швецовы, Второвы и Тарасовы.

В заключение я приведу характеристику этой части московского купечества, какую дает ей В. В. Стасов в своей известной статье, посвященной П. М. Третьякову и его Галлерее. Упомянув о существова

нии Кит Китыча и Гордея Торцова, он свидетельствует, что, в течение первой половины настоящего столетия, выросла иная еще порода людей купеческой семьи, с иными потребностями и иными стремлениями, людей, у которых, невзирая на богатство, всегда было мало охоты до пиров, до всякого жуирства и нелепого прожигания жизни, но у которых была, вместо того, великая потребность в жизни интеллектуальной, было влечение ко всему научному и художественному. И вот эти люди ищут себе постоянно товарищей и знакомых в среде интеллигентной, истинно образованной и талантливой, проводят много времени с писателями и художниками, интересуются созданиями литературы, науки и искусства. Одни из них накопляют в своем доме богатые собрания книг и рукописей, другие - не менее богатые коллекции картин и всяких художественных произведений. Одни сами становятся писателями, другие - людьми науки, третьи - художниками и музыкантами, четвертые заводят типографский станок и печатают целые библиотеки хороших книг, пятые создают публичные галлереи, куда открывают доступ всем желающим. И всегда, во всем, стоит у них на первом месте общественное благо, забота о пользе всему народу.

Эта деятельность лучшей части московского купечества в продолжение первой половины нашего столетия, такая светлая, такая благородная, такая изумительная, принадлежит важнейшим страницам истории русского народа, и рано или поздно заставит какого-нибудь интеллигентного человека сделаться ее историографом. Можно только удивиться, как до сих пор такого историографа у нас еще не нашлось.

Морозовы. С именем Морозовых связуется представление о влиянии и расцвете московской купеческой мощи. Эта семья, разделившаяся на несколько самостоятельных и ставших различными, ветвей, всегда сохраняла значительное влияние и в ходе московской промышленности, и в ряде благотворительных и культурных начинаний. Диапазон культурной деятельности был чрезвычайно велик. Он захватывал и "Русские ведомости", и философское московское общество, и Художественный театр, и музей французской живописи, и клиники на Девичьем Поле.

Морозовы были одной из немногих московских семей, где уже к началу девятнадцатого века насчитывалось пять поколений, одинаково активно принимавших участие и в промышленности, и в общественности. Были, конечно, проявления и упадка, но в общем эта семья сохраняла долго свое руководящее влияние.