А Песков - Боратынский Страница 20

Сообщая о сем Вашему превосходительству к надлежащему исполнению, имею честь быть с совершенным почтением

Вашего превосходительства

покорнейший слуга

9 октября 1812 года князь Александр Голицын [Клингер главноначальствовал над петербургскими военно-учебными заведениями. Голицын отвечал за Пажеский корпус перед императором.].

* * *

Когда разнеслось известие о том, что Наполеон оставил Москву и французы вышли опять на Смоленскую дорогу, начались разговоры об эвакуации Пажеского корпуса. Говорили: — "Наполеон ведет обратно армию свою в зимние квартиры в Смоленской губернии". — "Погода удивительно благоприятствует". — "Император их столь счастливо и искусно сообразил сей марш в зимние квартиры, что он может почесться наступательным действием против Петербурга, ибо Смоленск к Петербургу ближе Москвы". — В том что это все ложь, самим Наполеоном пущенная, убедились только когда, миновав Смоленск, французы устремились к Днепру и побежали обратно, обратно — по тем же дорогам, по. которым пришли. Петербург стал оживать и скоро снова заговорил по-французски.

Настали ранние холода; в середине ноября на Неве стал лед; тревожная радость по поводу бегства французов сменялась крепнущим восторгом.

Вместе с прочими двадцатью двумя своекоштными пажами Боратынский был экзаменован в науках и помещен в четвертый класс [Всего классов было 7: седьмой — младший, первый — выпускной.] в отделение капитана Кристафовича.

* * *

"Право быть определенным пажем к высочайшему двору считалось особенной милостью и предоставлялось только детям высших дворянских фамилий. Кроме того, пажеский корпус в то время был единственное заведение, из которого камер-пажи, по своему выбору, выходили прямо офицерами в полки старой гвардии, куда стремилось все высшее и почтеннейшее дворянство. При таких условиях поступление в пажеский корпус представляло значительные затруднения.

Пажеский корпус находился и в то время в числе военно-учебных заведений, причем состоял под начальством главного начальника этих заведений, но во многом резко отличался от них. Это был скорее аристократический придворный пансион. Пажи отличались от кадетов своим обмундированием: мундирное сукно было тонкое, вместо кивера они имели трехугольную офицерскую шляпу и не носили при себе никакого оружия. Одни камер-пажи имели шпаги. Пажи не делились, как кадеты, на роты, — но на отделения. Вместо ротных командиров у них были гувернеры; вместо батальонного командира — гофмейстер пажей. Пажи часто требовались во дворец к высочайшим выходам. Их расставляли по обеим сторонам дверей комнат, чрез которые должна была проходить императорская фамилия. В этом случае особенно забавны были маленькие пажи. С завитою, напудренною головой, с большой трехугольной шляпой в руке, они гордо стояли, с важной миной сознания своего достоинства".

1813

Жизнь, как известно, состоит из неосуществленных мечтаний и несбывшихся надежд. То, что свершается, есть ничтожная часть того, что должно было свершиться. То, что дарует нам судьба, — совершенно не похоже на облик будущего из нашей мечты. Многие пути открыты взору, устремленному в то будущее время, где нас нет, но судьба уже определила, где положено нам быть или не быть.

Исход первый

Преуспев в науках, в Пажеском корпусе изучаемых, паж Боратынский был выпущен прапорщиком в Конно-егерский его величества короля Виртембергского полк и затем переведен в один из уланских полков. Когда в 826-м году началась война с персами, он получил назначение в адъютанты к графу Витгенштейну, главнокомандующему 2-й армией. Когда после персидской началась турецкая кампания, он поступил адъютантом к главнокомандующему русской армией Дибичу. ("Он, Будберг и князь Голицын — мои главные, лучшие адъютанты", — говаривал Дибич.) Наконец, Боратынский был произведен во флигель-адъютанты к государю Николаю Павловичу. Имея ум природно-беспокойный и предприимчивый, он был трудолюбив и прилежен, за что в 834-м году получил бриллиантовый перстень с вензелевым изображением его величества, а также знак отличия в честь пятнадцатилетней беспорочной службы и переведен лейб-гвардии в Гусарский полк. Скоро он женился на красивейшей из невест — восточной черноокой красавице, 18-летней княжне (брак их был, к несчастью, бесплоден). Ему приходилось догонять собственного отца, чьи черты к тому времени окончательно изгладились из его памяти. Братья были неудачники, и все трое, бросив службу на полдороге, разъехались по деревням; ему одному должно было поддерживать семейную репутацию за четверых. Но отца он долго не мог догнать: тот получил генеральский чин в двадцать восемь, а он — полковника — только в тридцать четыре года. Лишь незадолго до своего 40-летия Боратынский был произведен в генерал-майоры и в 846-м году отправился губернаторствовать в Казань. Здесь, в почете и деятельности, он прожил до декабря 857-го года, пока не был поднят всемогущей рукою нового государя, Александра И, на ступень сенатора.

Такова доля бывшего пажа Боратынского. Ничего об этой доле он не знал в памятном для всех русских 812-м году. Да и не его это судьба, а брата Ашички — Ираклия, который тогда оставался еще на маменькиных руках в Маре. У него был другой путь.

Исход второй

Итак, минуя тот же Конно-егерский полк, он попал в 828-м году в чине поручика в Малороссию — адъютантом к здешнему губернатору князю Репнину. В доме князя его и настигла роковая страсть: он влюбился, взаимно, в дочь своего командира; кажется, князь даже давал согласие на брак, но его супруга, урожденная Разумовская (ее отец был Алексей Кириллович), решительно воспротивилась, и Боратынскому пришлось выйти в отставку. Сердечные невзгоды не сделали его мизантропом, ибо ипохондрия находила на него, как на всех Боратынских, порывами. Зато склонность к острословию пересилила все другие способности. "У него был неистощимый запас анекдотов, которые он рассказывал отлично. Его называли царем смеха, le roi du rire". Соболевский, бывший в дружбе со всеми братьями Боратынскими, ставил его выше их всех. Впрочем, переселившись в Вяжлю, он жил на самой окраине этого боратынского государства — в Осиновке, в шести верстах от Мары. Про его домашнюю жизнь мало что известно. Один заезжий путешественник вспоминал впоследствии о нем: "…был женат на своей крепостной, не показывавшейся в семействе Боратынских. Он был большой пьяница". Но, сами знаете, как верить заезжим путешественникам.

Ho le roi du rire — это, конечно, бывший Вавычка, — Лев, и мы занеслись в те времена, до которых наша повесть не доходит.

Исход третий

Боратынский не пожелал итти в военную службу — карьера его не манила. Он поступил в Московскую медико-хирургическую академию. Он женился на вдове одного известного русского поэта и увез ее в Мару. Она принесла ему сына и трех дочерей. Дочь поэта воспитывалась вместе с ними. Он привел в порядок угасающее хозяйство: отреставрировал комнаты в марском доме; приделал к нему двухэтажные пристройки; возвел летний флигель и оранжерею; расчистил и выровнял дорожки в парке; починил грот; на противоположном берегу речки Вяжли соорудил причудливую башню, куда семейство переселялось летом; он очень любил всякую рукотворную работу — был механик, ювелир, гравер, музыкант (скрипку сделал сам); он возобновил винокуренный завод — словом, все, что после кончины Аврама Андреевича пришло в упадок, он оживил. Наверное, точно, он был талантливее всех Боратынских, как говорили. Но чтобы насладиться его талантливостью, требовалось ехать к нему за тридевять земель в Мару, где можно было и впрямь подивиться, какие на Руси рождаются редкие люди. Он лечил чуть не весь уезд, обычно бесплатно; бывало, за ним приезжали из соседних Пензенской и Саратовской губерний за врачебной помощью — и слава его распростерлась далеко. — Таков был Сергей, четвертый сын Аврама Андреевича. Родившись между двух поколений, он тяготел по складу ума к старшим. Такие, как он, говаривают еще в 19 лет, поправляя очки, когда им прочат великое будущее: "L'essentiel c'est prendre ses quilles а temps" [Главное — вовремя дать тягу (фр.).].

* * *

"Бывший Мальтийский дворец, дом бывшего государственным канцлером при императрице Елисавете Петровне графа Воронцова, занимаемый пажеским корпусом, не был еще приспособлен к помещению учебного заведения и носил все признаки роскоши жилища богатого вельможи XVIII столетия. Великолепная двойная лестница, украшенная зеркалами и статуями, вела во второй этаж, где помещались дортуары и классы. В огромной зале, в два света, был дортуар 2-го и половины 3-го отделений; в других больших трех комнатах помещались другая половина 3-го и 4-е отделение… Все дортуары и классы имели великолепные плафоны. Картины этих плафонов изображали сцены из Овидиевых превращений, с обнаженными богинями и полубогинями. В комнате 4-го отделения… на плафоне было изображение освобождения Персеем Андромеды. Без всяких покровов прелестная Андромеда стояла прикованная к скале, а перед нею Персей, поражающий дракона". — "Директором корпуса был тогда генерал Клингер, глубокомысленный ученый писатель, скептик, знаменитый классический писатель Германии". — "Это был человек желчный, сухой, угрюмый". — Про него был слух, что он "порицатель правительства и заклятый якобинец".