Татьяна Алферова - Рефлексия Страница 20

- Нет, милок, - отвечает, - не знаю никакой Натальи Александровны.

И ходу, ходу, да шустро так. Не по себе мне стало. Поклясться могу, как ты давеча, та же старуха, точно. А потом уже, в городе, да и не в этот год, натолкнулся на забавную статейку в научно-популярном журнале. Оказывается наш институт старения...

- Не знаю такого института, - перебил Алик.

- Конечно, не знаешь, - спокойно заметил Володя, - он засекречен, им КГБ ведал.

- Но сейчас-то он должен быть известен?

Володя оставил реплику без внимания и продолжил:

- Наш институт старения заметил этих старушек еще до войны. Живут такие ничейные бабушки, божьи одуванчики, внимания не привлекают, ходят себе везде преспокойненько, наблюдают жизнь. Но стоит кому-нибудь ими заинтересоваться, обстоятельства так сложатся, мало ли что, как они немедля исчезают безо всяких следов. А потом всплывают совершенно в другом месте и живут себе, ничего не потребляя, ни в чем не участвуя. Идеальные наблюдатели.

- Но в журналах без конца встречаются утки, сам знаешь. - Аликов скептицизм объяснялся не иначе, как неурядицами в личной жизни, обычно он бывал бескрайне лоялен.

- Утки утками, но как твоя старушка? Ты сегодня сам убедился в их существовании, или я ошибаюсь? - Володя победно посмотрел на строптивого слушателя и вкрадчиво добавил, - Воображения у вас не хватает, вот что.

- При чем тут воображение?

- Вы видите то, что вам показывают, не пытаясь понять, зачем показывают и что это такое на самом деле. Если ты видишь нечто, похожее на человека, не факт, что это действительно человек... - Володя драматически замолчал, но Алик не купился на этот раз.

- Нечто похожее на человека, - повторил Алик. - Это я - нечто похожее на человека. Видимость. Рефлексия.

Володя обиделся. Не ждал от друга такой реакции, нечестно. Предупреждать надо.

- Тебе сегодня не в то горло пошло. Действительно поздно, пошли машину ловить, - и с досадой стукнул кулаком по бестактно вернувшейся на законное место стене рюмочной.

Алик и другие. Воскресенье.

Утром приехала теща. Алик, уснувший вчера, то есть, уже сегодня в два часа ночи, еще спал и прозевал момент ее появления. Но то, что не удалось дверному звонку, успешно исполнил тещин голос, звучным шепотом извлекший Алика из зеленоватого потока сонной одури. Теща вышагивала по кухне, производя смотр вверенных дочери войск кастрюль и сковородок. Теща осталась недовольна. Жена тихонечко оправдывалась, лениво, по обязанности, не вкладывая душу в объяснения, убирая с тещиного пути тот или иной зазевавшийся половник или ковшичек. Алик видел это так ясно, словно сам присутствовал на кухне. Но почему же Алла дома? Неужели, уже выходной? Зимой дни похожи один на другой, случается, что пятница наступает за вторником, а то и целая неделя выпадет, если работы нет. Придется вставать и пить чай с тещей. Какое-то время она будет крепиться и воздержится от замечаний, но не слишком долго. Кончится, наверняка, тем, что они с Аллой обидятся друг на друга, Алла надуется, как мышь на крупу, теща скажет пару-тройку лишних слов и уйдет, чтобы появиться через месяц и продолжить в том же духе.

- Почему это он у тебя спит до десяти утра? - донесся громогласный тещин голос, вырвавшийся из тенет шепота.

- Тише, мама, он поздно вчера пришел, устал на работе.

Алла, скорее всего Алла, уронила на пол что-то особенно звенящее.

- Вот, видишь, так всегда бывает, когда вещь стоит не на своем месте, обрадовано сообщила теща.

- Значит, не стоило и трогать, - раздражение в голосе жены набирало силы.

Стало быть, уронила гремучую посудину тещенька, а не жена, - догадался Алик и понял, что окончательно проснулся и даже выспался. После краткой вылазки в туалет и ванную под бдительным тещиным оком, предстояла долгосрочная совместная трапеза, озвучиваемая тещиным наступлением и вялыми оправданиями жены. Но внезапно Алик ощутил редкий прилив нежности к теще, заполнившей их маленькую квартиру целиком, так, что не оставалось места сомнениям, мыслям о Вике и Валере, обо всем, что не связано с их семьей, то есть, так или иначе, с тещей. Алик лучезарно улыбнулся в сторону кухни: Доброе утро, Александра Степановна!

- Здравствуй, Олег, - отозвалась опешившая при виде столь радушного приветствия теща, приученная исключительно к сумрачной гамме в интонациях зятя. Нетрадиционное поведение вышибло ее из колеи настолько, что обвинительное заключение за столом смазалось, и завтрак едва не кончился благополучно. Но теща, на рубеже кофе и мороженого, которое она принесла как гостинец, увела разговор - из самых добрых побуждений - в новое русло.

- Почему вы живете, как бирюки? Почему бы вам гостей не пригласить? В выходные надо отдыхать, выбрались бы погулять куда-нибудь с утра, потом с гостями посидели, живете без народа, так и состаритесь раньше времени.

- Мама, Алику народа на его работе хватает, я тоже не скучаю, между прочим. Почему ты считаешь, что лучше нас знаешь, что нам делать? - Алла завелась с пол-оборота, обычно, держалась дольше.

- Да ты не стесняйся, что у тебя квартира не отремонтирована, тактично наседала теща. - В гости не за тем ходят, чтобы квартиры рассматривать. А, кстати, Олег, вы что хотите с кухней делать? Надо бы кафель поклеить, и линолеум не грех заменить.

Алла завела глаза к потолку и выразительно звякнула чашкой по блюдцу.

- Мы обязательно постелем кафель, Александра Степановна, - начал Алик, но зазвонил телефон.

- Это тебя, - недовольно сказала жена, не делая попытки подняться с табурета.

Алик направился в комнату к телефону, чувствуя, что за спиной начинают разворачиваться военные действия.

- Алло, алло, - несколько раз повторил он в молчащую трубку. Вдалеке, вне зоны молчания, заиграла музыка, диктор сообщил температуру воздуха, склянки возвестили наступление одиннадцати часов утра. Абонент не отзывался, молчал и слушал, как Алик повторяет навязчивое "алло".

- Ошиблись номером, - объяснил Алик, возвращаясь к семье.

Семья разбегалась. Женщины успели сказать главные слова и сделать выводы. Алла печально смотрела в окно, гладкая пепельная прядь успокаивающе гладила ее по щеке. Раскрасневшаяся теща вставала из-за стола, белокурые завитки вокруг ее лица радостно приветствовали движение, придя в волнение от выгнутых тугих спинок до пушистых хвостиков.

Теща сухо попрощалась, еще неодетая, так же сухо приняла у Алика легкомысленное пальтецо волнительного оттенка и удалилась, гордо цокая каблуками по лестнице, не оценившей оказываемой ей чести. Супруги остались наедине.

Они не смотрели друг на друга, этого не требовалось. Как уже говорилось, каждый легко читал в душе другого. Но та, которая витала над ними, не имея возможности вмешаться, знала, что все не так. Она знала, что пресловутое взаимопонимание - не более, чем семейный миф. Долгие годы совместной жизни разделяли, разводили их сильней, чем чистое незнание, когда интуитивно угадываешь в другом то, что действительно хочешь узнать. В первый счастливый год, заполненный этим обоюдным узнаванием, желанием, чуть позже нежностью и крайне редко раздражением, Алла в порыве откровенности объяснила мужу действие собственного оружия, после ссоры, благополучно закончившейся безбурным примирением. Она подробно и беспощадно, с пристальным вниманием к собственным внутренним движениям, рассказала о том, что означают ее поджатые губы, опущенные глаза и разговоры на отвлеченные темы. Но от объяснения оружие не стало менее опасным, как знание устройства автомата Калашникова не избавляет от его убойной силы.

К исходу первого года супруги не то, чтобы насытились взаимной нежностью, но привыкли, утратили первоначальный интерес, знание о другом обрело законченную форму, не поспевая и не желая поспевать за внутренними изменениями каждого. На смену мирному сосуществованию пришли конфликты, краткие, так как оба считали себя людьми мудрыми и выдержанными, и оттого ссоры не приносили ни облегчения, ни настоящего отторжения. Еще через год супруги решились ввести в собственное знание о другом и эти неурядицы, согласились на новое приятие друг друга - отчасти - без серьезной переделки тех слабостей, что так нетерпимы в человеке, живущем в опасной близости с тобой, объяснимом и гибком. Неожиданно выяснилось, что мириться с недостатками другого гораздо легче, когда отношения потеряли в градусе, приняли за норму температуру окружающей среды. Началась новая эра истинно семейной жизни, эра бесконечная и продуктивная, закладывающая новые исконно родственные отношения, эра безупречная во всех отношениях, если бы не скука.

Алла скучала меньше, хозяйство отвлекало ее, потому меньше замечала. Алику избыток наблюдательности мешал, ставил перед ним задачи, на решение которых, как Алик полагал, у него не было права, избыток наблюдательности увеличивал чувство вины.

Той, которая витала над ними, недоставало времени разбираться в привычных мыслепотоках супругов, все, что она могла - рассеять Аликово смятение по поводу ремонта, что никак не мог начаться, явно подозрительного телефонного звонка, чувство вины перед женой, болезненные воспоминания о происшедшем у Валеры, раздражение, навеваемое унылым обликом жены, горечь утраты подруги, обиду на Валеру, легкую брезгливость, вызванную обликом неприбранной жены, сидящей напротив, усталость от всех переживаний, досаду на жену из-за недавней сцены с тещей и прочие сомнения по поводу собственного поведения. Алик, избавленный от традиционного груза, испытал подобие внезапного опьянения, легкость, прилив необъяснимо хорошего настроения и воодушевления. Так, рука избавленная от груза невольно поднимается вверх. На этой приподнятой волне Алик принял наконец решение, самое губительное из возможных.